Некоторая напряженность все же чувствовалась. Несмотря на то, что никто из нас ничего противоречащего правилам Академии за собой припомнить не мог, табличка с надписью «Проректор по воспитательной работе», строго красующаяся на двери, в которую нам предстояло войти, заставляла немного нервничать. Когда тебя вызывают в кабинет проректора, то никто не говорит о причине. Объявление звучит за обедом по громкой связи, поэтому всякий, кто после этого тебя встречает, считает своим долгом отпустить добродушное ироничное замечание.
«Заходите», – отец Марк приглашает нас в кабинет. Его тон рассеивает последние тревоги. Остается лишь интерес.
«Вы читали объявление о летней социологической школе?», – спрашивает старший помощник проректора.
«Да», – отвечают несколько человек.
Тем временем я пытаюсь понять, о каком же объявлении идет речь. Точно! Помню-помню. На днях, проходя по третьему этажу, обратил внимание на толпившихся у доски объявлений ребят. Как обычно, к самой доске было не пробиться, а ждать, пока толпа разойдется, мне не хотелось. Кажется, я просто спросил у одного из задних рядов о том, что нового вывесили. «В какую-то социальную школу летом приглашают», – ответили мне. Оказывается, спутать слова «социальный» и «социологический» совсем несложно. Тем более, если это что-то «социальное» происходит летом – студенту, напряженно ожидающему каникул, не видно особой разницы.
«В общем, я бы хотел предложить вам туда поехать, – вновь заговорил отец Марк. – Подумайте и скажите мне завтра».
Выйдя за дверь, мы с ребятами перекинулись парой слов, и я пошел в комнату. Конечно, ехать летом в Москву было не самым соблазнительным предложением. Узнать что-то по социологии было интересно, но на другой чаше весов был целый ворох домашних и рабочих дел.
«Ты никогда не был в Лавре», – этот аргумент почти сразу пришел в голову. Действительно, мы должны были учиться в Московской духовной академии, а значит – в стенах Троице-Сергиевой лавры. Побывать у преподобного Сергия дорогого стоит.
«Ладно, вечером посоветуюсь с отцом – там видно будет».
Уже час, как мы ехали на автобусе из Москвы. Один из организаторов провел нам потрясающую экскурсию – сразу видно коренного жителя, который любит свой родной город. Но сейчас я думал о другом, вспоминая главу из книги отца Николая (Парамонова) «Шел к Богу человек», в которой автор рассказывал о своем первом визите в Лавру. Мне было немного жаль, что мы едем не на электричке, поэтому я не мог сравнить свои эмоции с теми, что описал он.
«Ничего, посмотрим, как оно будет», – успокоил я себя и стал разглядывать окружающие пейзажи.
Я уже плохо помню, что испытывал, когда шел к раке с мощами преподобного и прикладывался к ним, да и не стоит об этом говорить. Но вот после этого… Начну немного издалека. При чтении «Божественной комедии» Данте Алигьери, помимо множества непонятных вещей, кое-что меня удивляло еще в детстве. В первом круге чистилища гордецы таскают на себе огромные валуны, и Данте, проходя этот круг, говорит нечто вроде: «Да, здесь я проведу очень много времени, так как гордость – мой глубочайший порок». Почему он так выделяет эту страсть и видит ее в себе так много? Это вызывало мое недоумение, ведь, меряя по себе, я не понимал, где же там, в человеке, может поместиться столько гордости. Но такова особенность духовной жизни: мы не видим своих пороков, пока не вступаем на пусть следования Божественной воле. Более того, мы приближаемся к осознанию глубины нашего падения лишь тогда, когда видим чистоту подлинной добродетели. Именно это, насколько мог, я и понял, переступив порог Троицкого собора.
Проходя под аркой главных ворот, ты видишь величественные строения обители. Но разве их фундамент – тщеславие создателей Вавилонской башни? Нет. В их основе величайшее смирение первого инока этих земель. Да, сейчас он покоится в серебряной раке под раскидистым балдахином, но ведь дело не в серебре. Если кто-то сокрушит древние стены Лавры, разрушит ее храмы и уничтожит эту раку – ничего не изменится. Даже если разрушить все церкви, лишить нас творений святых отцов, даже Священного Писания – мы не потеряем христианской веры. Ведь у нас будет живой Христос. Ведь в Его Личности наше упование.
Каждый день лекции начинались в половине восьмого и заканчивались поздно вечером. Даже в институте не припомню таких нагрузок. Однако интенсивность курса оправдывалась тем, что за всего две недели нам предстояло весьма тщательно познакомиться с наукой, о которой каждый из нас, в лучшем случае, слышал только по телевизору, когда диктор говорит фразу: «По данным социологических опросов…»
Если честно, то все мы открыли для себя совершенно незнакомый мир, в котором мы сами являемся объектом исследования. Однако не только на светское общество и его проблемы простирается интерес социологии – эта наука пытается понять и некоторые сугубо внутрицерковные процессы. Конечно же, это не всегда получается, и методология пока далеко не совершенна, но и это не причина закрывать церковные двери для социологии. Ведь она еще очень молода и стремительно развивается.
Какие-то лекции были скучны, какие-то не отпускали от первой до последней минуты. В этом ничего удивительного – в учебе так всегда бывает. Но думаю, что для первого раза подобный опыт оказался весьма удачен. Конечно, профессора МГУ и видные ученые из Академии наук сделали все возможное, чтобы достучаться до ума студентов разных семинарий. Но именно простой монах – парадокс смирения и величия, покорил мое сердце. Не будь его, то вся социологическая летняя школа однажды бы сгладилась в памяти, встав в один ряд с прочими летними курсами.
Но теперь она спаяна с памятью о прикосновении к сердцу нашей страны.
Фото: МДА
Студент 2Б курса бакалавриата Капитонов Владислав
