До конца XIX века братия русского афонского Свято-Пантелеимоновского монастыря не имела своего подворья в Российской империи, необходимость которого была очевидной. К середине 1880-х гг. интересы обители в Санкт-Петербурге представляли ее корреспонденты: проживавший при Александро-Невской Лавре монах Свято-Пантелеимоновского монастыря с несколькими послушниками и торговавший на столичной бирже брат игумена Макария (Сушкина) потомственный почетный гражданин Василий Иванович Сушкин.[1]
Между тем, весной 1876 г. братия Свято-Пантелеимоновского монастыря стараниями иеромонаха Арсения (Минина) основала в Абхазии, на отрогах Кавказских гор, в местечке Анакопия Сухумской епархии, Ново-Афонскую Симоно-Кананитскую мужскую обитель. В марте 1876 г. было заложено несколько зданий, а 17 октября того же года освящена первая церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы. 8 августа 1879 г. вышел соответствующий указ Святейшего Синода, а 8 декабря 1879 г. Ново-Афонский монастырь получил высочайшее утверждение императором Александром II и специальный акт, подписанный наместником Кавказа главнокомандующим Кавказской армией великим князем Михаилом Константиновичем, подтверждавший «несомненную и неразрывную связь» Свято-Пантелеимоновского монастыря со своей «отраслью» — Ново-Афонской обителью.[2]
В 1880 г. во игумена для новой обители на Афоне был избран прежний помощник эконома Свято-Пантелеимоновского монастыря иеромонах Иерон (в миру Иван Васильевич Носков, 1829-1912), возведенный в сан архимандрита. Пребывая на Кавказе о. Иерон, вплоть до своей кончины 14 августа 1912 г., никогда не прерывал духовного и делового общения со старцами Свято-Пантелеимоновского монастыря, о чем свидетельствуют несколько тысяч страниц писем, сохранившихся в монастырском архиве. По благословению своих старцев о. Иерон 2 мая 1880 г. был пострижен в схиму.[3]
К 1890 г. число насельников Ново-Афонского монастыря достигло 127 человек, причем значительная часть из них приехало с Афона. Так согласно архивным документам в 1876-1897 гг. из Свято-Пантелеимоновского монастыря в его «отрасль» на Кавказе прибыли 173 инока (из них к 1898 г. 93 выехали обратно и 20 умерли).[4] Благодаря покровительству императора Александра III в конце XIX века Ново-Афонский монастырь стал одним из самых известных и процветающих в Российской империи. В связи с этим оказалось возможным создание его подворья в столицы, которое в тоже время было и подворьем Свято-Пантелеимоновского монастыря.
В марте 1885 г. в Святейший Синод обратилась краснохолмская мещанка вдова Анастасия Ивановна Клементьева с прошением о разрешении Ново-Афонскому монастырю принять в дар пожертвованную ею недвижимость: два дома (каменный и деревянный) с различными дворовыми постройками и участком земли, площадью 462, 67 кв. саженей, с тем, чтобы при этих домах на свободном месте была устроена домовая церковь с часовней, в которой богослужения совершала братия монастыря. Подаренные дома находились в Нарвской части Санкт-Петербурга по адресу: Забалканский (ныне Московский) проспект, 25, угол 2-й роты Измайловского полка (ныне 2-й Красноармейской улицы), 1.[5]
Главнокомандующий гражданской частью на Кавказе князь Дондуков-Корсаков в своем отношении в Синод от 23 июня 1885 г., свидетельствуя о плодотворной деятельности братии Ново-Афонского монастыря, также ходатайствовал об устройстве церкви в пожертвованном А.И. Клементьевой доме. В свою очередь, митрополит Санкт-Петербургский Исидор (Никольский) в рапорте от 18 января 1886 г. написал, что столичное Епархиальное начальство согласно с ходатайством при условии, чтобы устроенные монастырские церковь и часовня уплачивали со своих доходов процентные взносы на общиедуховно-учебные потребности Санкт-Петербургской епархии.[6]
Своим определением от 27 января – 10 февраля 1886 г. Святейший Синод не встретил препятствия к принятию пожертвования А.И. Клементьевой и постановил поручить обер-прокурору К.П. Победоносцеву испросить на это высочайшее соизволение с предоставлением права монастырю построить при подаренных домах домовую церковь с часовней. 15 февраля император Александр III утвердил соответствующий доклад обер-прокурора, и 20 февраля К.П. Победоносцев сообщил об этом Синоду. 20 марта Святейший Синод предписал экзарху Грузии представить ему планы и изображения фасадов предполагаемых церкви и часовни.[7]
В том же году петербургский епархиальный архитектор Николай Никитич Никонов подготовил проект фундаментального трехэтажного здания подворья в московском стиле XVII века. С разрешения Святейшего Синода оно было заложено 17 августа 1886 г. викарным епископом Ладожским Арсением (Вадковским) на участке, пожертвованном А.И. Клементьевой. Старцами Свято-Пантелеимоновского монастыря игуменом Макарием и духовником иеросхимонахом Иеронимом на устройство столичного подворья было выделено 200 тыс. рублей, пожертвованных от разных дарителей, в основном через Московское афонское подворье, при чем оказалось истрачено только 125 тыс. Для наблюдения за постройкой в Санкт-Петербург был послан иеромонах Иларион (Кучин).[8]
Сооружение рассчитанного на 2500 человек восьмиглавого с колокольней храма на третьем этаже главного здания подворья шло довольно быстро. Уже через два года, 26 августа 1888 г., митрополит Санкт-Петербургский Исидор (Никольский) и настоятель Ново-Афонского монастыря схиархимандрит Иерон (Носков) торжественно освятили на главный придел во имя Иверской иконы Божией Матери с хорами. Через несколько дней были освящены и боковые приделы: южный (правый) – св. вмч. Пантелеимона и северный (левый) – св. ап. Симона Кананита.[9] В начале XX века был устроен и освящен еще один придел – преп. Алексия Человека Божия, в котором установили деревянный позолоченный иконостас, в первых же трех приделах иконостасы были резные дубовые. На колокольню повесили 11 колоколов, самый большой из которых весил 111 пудов 10 фунтов (около двух тонн).[10]
Фасад главного здания подворья украшали большие иконы. Иконостасы, изготовленные в русском стиле, привезли из Москвы, образа исполнили в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне, а расписал храм художник Шубин. Со Святой Горы было прислано также несколько хороших икон, в том числе списки Иверской иконы Божией Матери, вмч. Пантелеимона и св. ап. Симона Кананита. Однако у богомольцев особым почитанием пользовались два образа Божией Матери — «Троеручица» (в часовне) и «Избавительница», которые прославились несколькими исцелениями. Из других святынь имелись частицы мощей Трех Святителей и Животворящего Креста Господня.[11] Привлекала богомольцев в храм также строго уставная афонская служба и пение. Как было принято в монастырях, бедным на подворье ежедневно раздавали бесплатную еду. В подворских зданиях работали иконописная мастерская с лавкой, баня, книжный церковный магазин и популярная в городе пекарня.
В 1888 г. по проекту Н.Н. Никонова рядом с храмом была также устроена часовня. Общая площадь участка подворья составила 528, 89 кв. сажень, в том числе застройка занимала 381, 01 кв. сажень, а остальное – дворы. В главном здании, расположенном на углу Забалканского проспекта и 2-й роты Измайловского полка первые два этажа занимали 25 жилых комнат (келий), а третий этаж – храм. Общая площадь церкви и часовни составляла 274, 9 кв. сажень. Кроме того, на 2-й роту Измайловского полка выходил отдельный трехэтажный корпус, взведенный для проживания братии, в нем имелось 7 комнат и 3 квартиры по 3 комнаты в каждой. К этому корпусу было пристроено еще одно здание – дворовой четырехэтажный флигель для проживания братии и паломников, состоявший из 23 комнат (келий). Во дворе также имелось одноэтажное здание сарая и кухни. Подворье имело водопровод, канализацию, электрическое освещение, а главное здание и калориферную систему отопления (в остальных корпусах отопление было печным).[12]
В 1890-1898 гг. настоятелем Санкт-Петербургского подворья служил иеросхимонах Митрофан (в миру Михаил Иванович Яковлев, 1847-1899). Он прибыл на Афон и поступил в Свято-Пантелеимоновский монастырь в 1875 г., а с 1881 г. служил в Ново-Афонском монастыре. Скончался о. Митрофан на Новом Афоне 1 июля 1899 г.[13]
В апреле 1912 г., ввиду серьезной болезни и преклонности лет, схиархимандрит Иерон подал прошение об увольнении от должности настоятеля Ново-Афонского монастыря, на что 5 мая последовал указ Святейшего Синода, согласно которому о. Иерон оставался в обители старцем, духовным руководителем братства, а на его место утверждался настоятелем наместник (с 14 января 1897 г.) иеромонах Иларион (Кучин), ранее тесно связанный с Санкт-Петербургским подворьем. 11 июня 1912 г. о. Иларион был возведен в сан архимандрита с вручением настоятельского жезла епископом Сухумским Андреем. Через два дня – 13 июня новый настоятель написал обо всем случившемся игумену Свято-Пантелеимоновского монастыря Мисаилу, а 14 августа скончался схиархимандрит Иерон. В том же 1912 г. российским государством были подтверждены права Ново-Афонского монастыря, в том числе на Санкт-Петербургское подворье.[14] К началу Первой мировой войны численность братии монастыря выросла до 500 человек, причем 55 из них были посланы с Афона и числились в братии Свято-Пантелеимоновского монастыря: 18 иеромонахов, 6 иеродиаконов, 7 схимонахов, 23 монаха и 1 рясофорный инок.[15]
С 1905 г. настоятелем Санкт-Петербургского подворья служил иеромонах (к 1917 г. архимандрит) Тихон (в миру Федор Иванович Кочегин). Он родился в 1857 г. в Новохоперском уезде Воронежской губернии в крестьянской семье, прибыл на Афон и поступил в Свято-Пантелеимоновский монастырь в 1883 г., принял монашеский постриг в рясофор в 1886 г. и в мантию – 27 ноября 1888 г. В дальнейшем отец Тихон служил в Ново-Афонском монастыре, а с 1891 г. (с перерывами) пребывал на Санкт-Петербургском подворье. 10 мая 1895 г. он был рукоположен во иеродиакона и 12 июня того же года – во иеромонаха.[16]
В августе 1913 г. состоялись духовные торжества по случаю 25-летия храма Иверской иконы Божией Матери при Ново-Афонском подворье.[17] Доходы подворья, где перед революцией 1917 г. проживало около 50 насельников, достигали 60-80 тыс. рублей в год.[18] Свято-Пантелеимоновский монастырь поддерживал переписку с Ново-Афонским подворьем до конца 1917 г.
Уже вскоре после Октябрьской революции насельникам подворья пришлось испытать на себе антицерковные акции советских властей. 12 августа 1918 г. комиссар Нарвского райсовета А. Медвицкий при обыске конфисковал из Иверского храма все хранившиеся в несгораемой кассе наличные братские деньги – около 20 тыс. рублей, о чем был составлен соответствующий акт. Хотя изъятые деньги обещали в дальнейшем вернуть, этого так и не сделали.[19]
В период «красного террора» — 19 августа 1918 г. были арестованы три иеромонаха, на подворье они так и не вернулись и, вероятно, погибли в заключении или были расстреляны. После этих событий из-за репрессий и начавшегося в Петрограде голода многие насельники (около 20 человек) покинули подворье и уехали на Кавказ в Ново-Афонский монастырь.[20] К сентябрю 1919 г. на Петроградском подворье осталось 28 насельников: заведующий архимандрит Тихон (Кочегин), 4 иеромонаха – Тимолай (Сердюк), Викентий (Никонов), Потапий (Челпанов) и Пафнутий (Акиньшин), 4 иеродиакона – Сосипатр (Сиваш), Феофан (Распопов), Гервасий (Никулин) и Никострат (Лаврушов), 13 монахов и 6 послушников.[21]
К тому времени революционные преобразования самым непосредственным образом коснулись подворья. Вся церковная собственность подлежала национализации, и по советским законам каждый действующий храм должен был иметь приходской совет (так называемую «двадцатку»), члены которого подписывали договор с представителями властей о приеме церковного здания и имущества в свое пользование. На запрос Комиссариата юстиции Союза коммун Северной области о капиталах от 19 февраля 1919 г. архимандрит Тихон 25 февраля ответил, что никакими капиталами подворье не владеет – ни в наличных деньгах, на в процентных бумагах. 29 февраля специальным актом верующим было передано в пользование богослужебное имущество Иверского храма. 17 марта на запрос гражданского отдела Нарвского районного совета архимандрит Тихон сообщил, что метрических книг и капиталов у подворья нет, в будни число богомольцев в храме составляет около 50 человек, в праздники – 500-1000, а в большие церковные праздники – до двух тысяч. К этому времени в зданиях подворья уже был создан домовый комитет, который возглавил иеродиакон Гервасий (Никулин).[22]
Однако давление советских властей продолжало нарастать. На запрос отдела юстиции Петроградского совета о недвижимости от 17 сентября 1919 г. архимандрит Тихон 26 сентября дал соответствующую информацию. После этого 3 октября последовал новый запрос отдела юстиции о приходных и расходных сведениях за 1917 – сентября 1919 г. 30 октября настоятель ответил, что сведений за 1917-1918 гг. предоставить не может, так как уехавший в Ново-Афонский монастырь после начала репрессий конторщик увез с собой приходно-расходные книги за несколько лет и до сих пор не вернулся. Доход же за январь – сентябрь 1919 г. составил 59566 рублей, а расход – 57082 рубля, в основном на покупку свеч, оливкового масла, муки, ладана, церковного вина и дров.[23]
В связи с требованием советских властей осенью 1919 г. храм Иверской иконы Божией Матери стал приходским. 20 ноября 1919 г. представитель Нарвского райсовета заключил с прихожанами договор о передаче в их пользование храма и часовни со всем имуществом. Под договором подписались 230 прихожан. 23 ноября на общем приходском собрании был избран церковный совет («двадцатка»), в составе 25 членов (в том числе 10 монашествующих) и 10 кандидатов (из них 5 монашествующих). В свою очередь церковный совет 25 ноября выбрал из своего состава президиум, членов хозяйственной и ревизионной комиссий. Председателем совета был избран иеромонах Викентий (Никонов), товарищем председателя – служащий Василий Лазаревич Западалов, казначеем – иеродиакон Гервасий (Никулин), секретарем – возведенный в сан иеромонаха Сосипатр (Сиваш). При этом настоятелем храма и заведующим подворьем остался архимандрит Тихон. 3 декабря 1919 г. по требованию властей была также составлена инвентарная опись церковного имущества, которую передали в районный совет.[24]
23 июля 1920 г. во время обхода Московского района милицией были арестованы 47-летний иеромонах Сосипатр (в миру Сосипатр? Миронович Сиваш) и 49-летний монах Авель (в миру Антон Андреевич Пригородов). Их отправили на принудительные работы на электростанцию по адресу: наб. Обводного канала, д. 76. 26 августа «двадцатка» Иверского храма обратилась в отдел юстиции Петросовета с просьбой освободить задержанных, так как советские власти дважды (1 августа 1919 и 28 июля 1920 г.) извещали митрополита Петроградского Вениамина, что духовных лиц, «занятых культом», привлекать к общественным работам не будут. Это ходатайство почти два месяца проходило различные инстанции, и поступило к начальнику отдела только 15 октября, после чего задержанные оказались освобождены.[25] Вскоре монахи Авель (Пригородов) и Понтий (Кашков) были рукоположены в сан иеродиакона, а о. Феофан (Распопов) умер.
В конце 1920 г. также скончался заведующий подворьем и настоятель храма Иверской иконы Божией Матери архимандрит Тихон, и эти посты занял иеромонах Тимолай (в миру Тимофей Артемьевич Сердюк). Он родился в 1865 г. в Волчанском хуторе Волчанского уезда Харьковской губернии в крестьянской семье, окончил церковно-приходское училище, принял монашеский постриг на Афоне в Свято-Пантелеимоновском монастыре, в 1896 г. был рукоположен в сан иеродиакона, а затем — иеромонаха. Уже в 1921 г. о. Тимолай подвергся аресту и был приговорен к 5 месяцам тюрьмы, но затем вышел на свободу и продолжил служение на Ново-Афонском подворье.[26]
12 февраля 1922 г. состоялось очередное общее приходское собрание, на котором был единогласно утвержден годовой отчет и избран новый состав церковного совета в составе 21 человека. Большинство в нем составили монашествующие: 5 иеромонахов — Тимолай (Сердюк), Викентий (Никонов), Сосипатр (Сиваш), Потапий (Челпанов) и Пафнутий (Акиньшин), 4 иеродиакона — Гервасий (Никулин), Никострат (Лаврушов), Авель (Пригородов) и Прокопий (Романов), а также 2 монаха – Панкратий (Астрицов) и Павел (Ковтун). В этот же день члены церковного совета на своем собрании единогласно избрали председателем настоятеля о. Тимолая, товарищем председателя – служащего Сергея Алексеевича Федорова, а секретарем — иеромонаха Сосипатра (Сиваша).[27]
Вскоре началась всероссийская кампания изъятия церковных ценностей (якобы для нужд голодающих Поволжья), которая самым непосредственным образом затронула и Ново-Афонское подворье. 13 марта 1922 г. власти провели в его храме проверку церковного имущества, которое оказалось в полном порядке. 12 апреля специальная комиссия произвела на подворье тщательный учет церковных ценностей, общий вес которых составил 20 пудов и 20 фунтов серебра (около 330 килограммов): 42 серебряные ризы икон, 5 комплектов священных сосудов, 27 лампад, 5 напрестольных крестов, 7 окладов Евангелий и кадило. Узнав о плана их изъятия прихожане 21 апреля выразили готовность выкупить часть святынь.[28]
25 апреля 1922 г. произошли частичная конфискация ценностей и вывоз их в губфинотдел из Иверской церкви, а 27 апреля – из часовни. При этом изъятии присутствовал иеромонах Тимолай, а также некоторые члены приходского совета. В храме подворья были оставлены для выкупа верующими в семидневный срок равными по весу изделиями из драгоценных металлов три серебряные ризы на образе св. вмч. Пантелеимона, Иверской иконе Божией Матери и образе Божией Матери «Избавительница». В пользовании прихожан также оставили до замены соответствующим количеством серебра несколько священных сосудов, 2 лампады, 5 напрестольных крестов, 7 окладов Евангелий, потир и кадило, общим весом около 15 килограммов. 3 мая верующие выкупили оставленные ценности, внеся свои собственные серебряные ножи, вилки, кувшины и т.п.[29]
В мае 1922 г. в Русской Православной Церкви произошел организованный советскими властями раскол и после ареста Патриарха Тихона церковную власть при содействии ГПУ временно захватили так называемые обновленцы, сформировавшие Высшее церковное управление. В Петрограде после ареста и расстрела священномученика митрополита Вениамина обновленцы летом 1922 г. также создали свое Епархиальное управление, однако их действия вызвали массовое сопротивление духовенства и верующих. В августе была создана Петроградская автокефалия, не признающая власть обновленческих руководящих органов. В ее состав вошла и община Ново-Афонского подворья.
Первоначально она успешно прошла перерегистрацию в государственных органах. 29 июля приходской совет переслал в районный церковный стол справки о несудимости членов «двадцатки», а в начале сентября – регистрационные карточки «служителей культа». В это время в состав причта входили 12 человек: 6 иеромонахов — Тимолай (Сердюк), Викентий (Никонов), Сосипатр (Сиваш), Потапий (Челпанов), Пафнутий (Акиньшин), Гервасий (Никулин) и 6 иеродиаконов — Авель (Пригородов), Рафаил (Жеваго), Горгоний (Анисимов), Понтий (Кашков), Валериан (Сикиренко) и Прокопий (Романов), исполнявший послушание ризничего. 11 сентября была составлена регистрационная карточка Иверской церкви, а 18 сентября подписан новый договор о передаче храма и часовни общине верующих.[30]
Однако уже вскоре ситуация резко изменилась. Органы советской власти при активном участии обновленцев начали активную борьбу с Петроградской автокефалией, что самым непосредственным образом отразилось на судьбе подворья. 12 октября 1922 г. уполномоченный обновленческого Высшего церковного управления протоиерей Михаил Гремячевский отправил настоятелю иеромонаху Тимолаю (Сердюку) отношение, в котором говорилось о решении закрыть подворье и причислить его храм к Троицко-Измайловскому собору (уже захваченному обновленцами): «Ввиду явно оппозиционного отношения монашествующей братии вверенного вам подворья к новому церковно-обновленческому движению и открытой пропаганды против правящего архиепископа, Петроградское епархиальное управление на основании общего распоряжения Высшего церковного управления о закрытии иноепархиальных подворий [от 31 июля] журнальным определением от 26 сентября-10 октября постановило: Ново-Афонское подворье закрыть, предложив монашествующим отбыть в свой монастырь, а храм подворья причислить к Троицкому Измайловскому собору с соответствующим увеличением штата соборного причта, о чем сообщаю вам к сведению и надлежащему исполнению».[31] Одновременно такое же сообщение уполномоченный Высшего церковного управления отправил в Московско-Нарвский районный совет, прося прислать своего представителя.
В тот же день – 12 октября несколько членов обновленческого Епархиального управления с участием представителя районного церковного стола Кедика, угрожая арестом, захватили Иверскую церковь и часовню, отобрав ключи у членов «двадцатки», и, изгнав прежних членов причта. Настоятелем храма был объявлен активный сторонник обновленцев настоятель Свято-Троицкого Измайловского собора протоиерей Павел Порфирьевич Чуев. Вторым членом нового причта стал священник Александр Федорович Архангельский.[32]
14 октября члены «двадцатки» подали жалобу в Московско-Нарвский райсовет на действия членов Епархиального управления и захват ими храма. Это оказалось безрезультатным, 16 октября районный стола регистрации обществ и союзов цинично ответил приходскому совету, что «вопрос о выселении из храма другого общества верующих вне компетенции отдела управления», однако ответственность за сохранность имущества по-прежнему несет избранная «двадцатка».[33]
Однако монахи и прихожане не прекратили сопротивление. 3 ноября три члена «двадцатки» во главе с товарищем председателя Сергеем Алексеевичем Федоровым пришли в канцелярию подворья и потребовали от протоиерея Павла Чуева вернуть ключи от церкви и часовни. Тот вызвал милицию, которая задержала прихожан и доставила их в отделение, где был составлен протокол, куда занесли и выражение С.А. Федорова: «Советский закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло». На следующий день о. П. Чуев подал в райсовет заявление о попытке монахов отбить часовню с жалобой на их контрреволюционное поведение и просьбой привлечь к ответственности и «аннулировать» «двадцатку». В нем он также сообщал, что неделю назад «обнаружили монаха с пачкой царских портретов», и подчеркивал: «Все это так ярко обрисовывает контрреволюционную физиономию обитателей Ново-Афонского подворья и представителей «двадцатки».» Одновременно протоиерей написал о случившемся уполномоченному Высшего церковного управления «для немедленного сообщения в Смольный».[34]
В тот же день – 4 ноября районный отдел управления написал председателю «двадцатки» предупреждение о недопущении беспорядков, указав, что «за нарушения и незаконные действия» ответственность ляжет на приходской совет и без ведома стола регистрации «перемены в приходе не допускаются, за что виновные понесут законную ответственность».[35]
10 ноября о. П. Чуев подал в райсовет еще одно заявление о том, что монахи, «обязанные выехать в свой монастырь», «для обхода этого» организовали жилищное товарищество, взяв в свое ведение монастырский корпус, и даже заключили соответствующий договор с жилищным отделом. Протоиерей просил ликвидировать их «затею», так как Епархиальное управление хочет предоставить жилые помещения подворья «рабочему классу». 13 ноября бывший комендант здания подворья П. Петрович написал о. П. Чуеву о том, что в здании живут монахи, которых необходимо выселить, а 14 ноября и Епархиальное управление подало заявление в райсовет с просьбой расторгнуть договор жилищного товарищества монахов с жилотделом. В результате 17 ноября районный отдел управления послал запрос в отдел недвижимых имуществ – действительно ли заключен договор, и указал, что если он не подписан, следует взять дом в свое ведение, поставить коменданта от отдела и назначить соответствующую плату за комнаты, занимаемые монахами.[36]
Между тем, члены приходского совета подали жалобы на нарушение законов (которое действительно было со стороны обновленцев) в губернскую прокуратуру и во Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК). Первой отреагировала прокуратура, пославшая запрос в Епархиальное управление, на что получила ответ, что подворье не закрыто, а лишь прежние служители культа заменены другими, «за государственную благонадежность которых Епархиальное управление ручается». В результате помощник губернского прокурора Воробьев 18 ноября известил стороны конфликта о своем заключении, что действия Епархиального управления незаконны, и ключи от храма следует вернуть группе верующих Ново-Афонского подворья. 20 ноября председатель «двадцатки» иеромонах Тимолай (Сердюк) подал заявление в райсовет о с просьбой вернуть ключи, сославшись на заключении прокуратуры.[37]
Однако именно в этот день о. Тимолай утратил свой пост. Еще 15 ноября о. П. Чуев подал заявление в райсовет о созыве приходского собрания для перевыборов прежней «двадцатки», отметив: «Черносотенное «гнездо» монахов шевелится и причиняет нам много неприятностей, но я крепко стою на охране политического могущества нашей Республики и строго слежу за контрреволюционной настроенностью монахов и присных им».[38] В тот же день районный отдел управления написал приходскому совету о его роспуске и проведении 17 ноября собрания для выборов новой «двадцатки».
17 ноября в отдел управления Петроградского губисполкома поступило заявление более ста прихожан с просьбой вернуть им храм и «восстановить наших священников, которые безвыходно служили около 40 лет». Но на это прошение последовала жесткая резолюция: «Назначено общее собрание прихожан Ново-Афонского подворья для выборов двадцатки. По вопросу о назначении священнослужителей договориться с ГПУ».[39]
Первая попытка советских властей и обновленцев провести перевыборное собрание 17 ноября окончилось неудачей, «в виду возбужденного настроения в среде отдельных лиц». Более удачно прошло следующее собрание 20 ноября, на котором в присутствии представителя райсовета Кедика 43 специально подобранных прихожанина выбрали новый обновленческий приходской совет под председательством протоиерея Павла Чуева. В тот же день с членами этого совета был подписан новый договор о передаче им в пользование храма и часовни со всем имуществом.[40]
Правда, официальная передача церковного инвентаря была временно отложена. 21 ноября начальник районного отдела управления Шляпин написал Кедику служебную записку, в которой говорилось: «Временно на одни сутки отсрочить передачу дел от прежней двадцатки новой Ново-Афонского подворья, так как дело поступило в прокуратуру, по которому я лично с Вами завтра переговорю». Вскоре проблема была улажена, и 23 ноября отдел управления послал циркуляр иеромонаху Тимолаю немедленно создать комиссию из 5 человек для передачи церковного имущества по описи вновь избранной «двадцатке». На следующий день был составлен акт о передаче дел от старого новому приходскому совету.[41]
При этом обновленцы продолжили свои попытки изгнать монахов из их келий в здании подворья. 25 декабря 1922 г. о. П. Чуев подал заявление в райсовет с жалобой на действия монахов — членов жилищного товарищества, которые «без разрешения гражданских властей» организовали собрание жильцов, избравшее управдомом Чернявского. Новый управдом, придя в канцелярию при храме, потребовал от обновленческого настоятеля ключи от церковного подвала, и на его просьбу выделить для членов причта две квартиры сказал, что свободных помещений нет.[42] 29 декабря райсовет переслал это заявление в отдел управления Петроградского губисполкома, и к маю 1923 г. монахи были выселены из здания.
При этом некоторые насельники в 1923 г. были подвергнуты репрессиям по обвинению в сокрытии части церковного имущества, которое хранилось у них в кельях. В частности, был арестован и провел четыре месяца в заключении иеромонах Понтий (в миру Павел Ильич Кашков). Он родился в д. Ново-Киселевка Саратовской губернии в 1877 г., принял монашеский постриг в 1901 г. на Афоне, где пробыл 13 лет. После освобождения о. Понтий служил в храмах Петрограда (Ленинграда), был вновь арестован 17 февраля 1932 г. и приговорен к 5 годам заключения в концлагерь.[43]
В 1923 г. также подвергался аресту на несколько месяцев иеромонах Пафнутий (Пафнутий? Васильевич Акиньшин). Он родился в д. Дальне-Игумново Курской губернии в 1868 г., окончил Духовную семинарию, в 1913 г. ушел на Афон, где принял монашеский постриг и исполнял послушание эконома. После освобождения о. Пафнутий служил в храмах Петрограда (Ленинграда), в конце 1927 г. присоединился к иосифлянскому движению и был назначен настоятелем церкви Успенского подворья пос. Вырица Ленинградской области. 23 января 1931 г. он оказался арестован по делу иосифлян в Вырице и 8 октября 1931 г. приговорен к 3 годам заключения в концлагерь. Отец Пафнутий первоначально находился в Вишлаге (г. Усолье), а 23 октября 1932 г. был отправлен в Северный край на оставшийся срок.[44]
Бывший заведующий Ново-Афонского подворья иеромонах Тимолай (Сердюк) после изгнания из него перешел служить в храм свт. Николая Чудотворца подворья Балашовского Покровского женского монастыря Саратовской епархии на ул. Некрасовской, д. 33. Вскоре он был возведен в сан игумена и с мая 1924 по 1927 гг. служил настоятелем этого храма. Игумен Тимолай, как и большинство других бывших насельников Ново-Афонского подворья, был арестован в феврале 1932 г. Его приговорили к 5 годам концлагерей с заменой ссылкой в Казахстан на тот же срок.[45]
Впрочем, были и расстрелянные иноки, в частности, иеромонах Горгоний (в миру Георгий Яковлевич Анисимов). Он родился в 1875 г., после изгнания с подворья в 1923 г. некоторое время был насельником монастыря в Новгороде, в 1927 г. присоединился к иосифлянам, в 1928-1929 гг. служил в их кафедральном ленинградском храме Воскресения Христова (Спас-на-крови), а в 1929-1930 гг. был настоятелем Желтикова монастыря г. Твери. Отец Горгоний оказался арестован 10 ноября 1930 г., приговорен 18 февраля 1931 г. к высшей мере наказания и 23 февраля расстрелян в Москве.[46]
В конце 1922 г. во ВЦИК поступило заявление А.П. Аристарховой с приложением жалобы бывших членов приходского совета на вмешательство в их деятельность «автономной группы» представителей Высшего церковного управления. Однако это ходатайство возымело противоположное действие. Высшие советские власти вовсе не хотели поддерживать противников обновленцев, более того они стремились использовать раскольников для ослабления церковного влияния. Секретариат ВЦИК переслал ходатайство прихожан Иверского храма в ответственный за религиозные дела 5-й (так называемый ликвидационный) отдел Наркомата юстиции. И 22 февраля 1923 г. начальник этого отдела П. Красиков с негодованием написал в отдел управления Петроградского губисполкома о том, что из жалобы прихожан видно, будто бы храм составляет одно целое с Ново-Афонским подворьем и сдан райсоветом в пользование группе верующих, в том числе и живущим на подворье монахам. В связи с этим Красиков издевательски просил сообщить – проведен ли в жизнь декрет об отделении Церкви от государства, в силу которого все подворья монастырей переходят в государственную собственность и передаются местным советам «для назначения на общественные цели», изолировано ли помещение храма от помещений Ново-Афонского подворья и «какие препятствия встречаются для полной ликвидации монастырского подворья и находящейся при нем церкви».[47]
28 февраля отдел управления Петрогубисполкома запросил районные власти, и 14 марта получил ответ отдел управления Московско-Нарвского райсовета о том, что помещения Ново-Афонского подворья не составляют одного целого с помещением церкви и управляются жилищным товариществом, находящимся в конфликте с церковно-приходским советом. В свою очередь губернский отдел управления 20 марта написал в Наркомат юстиции, что в аренду верующим сдан только храм, который не составляет одного целого с помещениями подворья, находящимися в ведении жилищного товарищества. При этом признавалось, что дело с закрытием монастырских подворий в городе затянулось и в ближайшее время будет активизировано.[48]
Через два месяца – в начале мая специальные комиссии обследовали все монастырские подворья города, после чего многие из них оказались закрыты. 4 мая был составлен и акт технического осмотра зданий бывшего Ново-Афонского подворья, в котором отмечалось, что храм и часовня используются «Живой церковью» (обновленцами), а жилые помещения находятся в распоряжении районного коммунального отдела и в них проживают 63 человека (считая детей), в том числе два священнослужителя (монахов уже выселили). Здания находились в хорошем состоянии, но помещения книжного магазина, бани и пекарни не использовались. Комендантом всех корпусов дома был Лев Михайлов (бывший послушник подворья). По итогам обследования комиссия пришла к выводу, что здания бывшего подворья используются неправильно – все их следовало бы отдать под рабочее общежитие или дом-коммуну.[49]
Однако эта рекомендация выполнена не была, заинтересованные в поддержке обновленцев советские власти в тот период еще старались не закрывать их храмы. Так в перечне церквей монастырских подворий Московско-Нарвского района, подлежащих закрытию и ликвидации, от 5 мая 1923 г., относительно храма бывшего Ново-Афонского подворья указывалось «Просьба ГПУ временно не закрывать».[50]
Протоиерей Павел Чуев не долго служил настоятелем Иверского храма. 5 апреля 1924 г. он неожиданно был арестован, правда, в следующем месяце освобожден и в июне 1924 – январе 1925 гг. являлся настоятелем обновленческого кафедрального Исаакиевского собора. В феврале 1925 г. он вообще снял сан, отрекся от Бога и начал выступать с антирелигиозными лекциями.[51]
В марте 1924 г. в Иверской церкви служили 4 священника и 2 диакона, социальный состав «двадцатки» состоял из 7 рабочих, 5 служащих и 8 «прочих», стоимость церковного имущества оценивалась в 10873 рубля.[52] 3 ноября 1925 г. с членами «двадцатки» был заключен новый договор на пользование церковным помещением и инвентарем. Председателем приходского совета к 1927 г. состоял Иван Степанович Коровушкин (избранный его членом на обновленческом приходском собрании 20 ноября 1923 г.). С марта 1927 по март 1928 гг. за похищенное из храма предметы «двадцатка» выплатила государству 67 рублей и, кроме того, сдала в Госфонд церковное имущество на 503 рубля. На 1 января 1928 г. в Иверской церкви служили всего два члена причта – настоятель протоиерей А.П. Крючков и И.В. Колмаков.[53]
В 1929 г. в прессе начала разворачиваться кампания за закрытие церкви.[54] В результате храм Иверской иконы Божией Матери был закрыт ленинградскими властями в 1930 г. и в середине 1930-х гг. перестроен в безликое промышленное здание, при этом часть дома снесли в конце 1940-х гг.[55] Одновременно с храмом была закрыта часовня и позже снесена.[56] Сохранился лишь жилой дворовый флигель, но Свято-Пантелеимоновский монастырь, как и возрожденная в Абхазии Ново-Афонская обитель, на него пока официально не претендуют.
[1] Архив Русского Пантелеимонова монастыря на Афоне (АРПМА). Оп. 49. Д. 2. Док. № 4020. Л. 812об.
[2] Там же. Л. 654об-655; Русский монастырь св. великомученика и целителя Пантелеимона на Святой Горе Афонской. М., 1995. С. 194, 198.
[3] Русский афонский отечник XIX-XX веков. Святая Гора Афон, 2010. С. 320-325.
[4] АРПМА. Оп. 49. Д. 2. Док. № 4020. Л. 721.
[5] Там же. Л. 805.
[6] Там же. Л. 805об.
[7] Там же. Л. 805, 806-806об.
[8] Там же. Л. 654об, 718; Русский паломник. Санкт-Петербург. 1886. № 36. С. 376-377.
[9] АРПМА. Оп. 49. Д. 2. Док. № 4020. Л. 654об; Греков А.А. Духовное торжество и сердечная радость между петербургскими почитателями Афонской святыни. СПб., 1888; Прибавления к церковным ведомостям. 1888. № 36. С. 998-1000; № 38. С. 1053-1054; Денисов Л.И. Православные монастыри Российской империи. М., 1908. С. 367. № 415, С. 743. № 782.
[10] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб). Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 31-32, 111.
[11] Русский паломник. 1892. № 31. С. 536-539; Антонов В.В., Кобак А.В. Святыни Санкт-Петербурга. Энциклопедия христианских храмов. СПб., 2010. С. 346-347; Шульц С.С. Храмы Санкт-Петербурга (история и современность). Справочное издание. СПб., 1994. С. 105, 166.
[12] ЦГА СПб. Ф. 3201. Оп. 2. Д. 29. Л. 14-15.
[13] Монахологий Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. Святая Гора Афон, 2013. С. 32.
[14] АРПМА. Оп. 49, Д. 2. Док. № 4020. Л. 650-652, 762.
[15] Там же. Оп. 10. Д. 155. Док. № 145. Л. 129.
[16] Монахологий Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. С. 640-641.
[17] XXV лет. Духовное торжество по случаю 25-летия св. храма Иверской иконы Божией Матери при Ново-Афонском подворье. СПб., 1913; Прибавления к церковным ведомостям. 1913. № 34. С. 1521-1522; Русский паломник. 1913. № 33. С. 527-528.
[18] Антонов В.В., Кобак А.В. Указ. соч. С. 347.
[19] ЦГА СПб. Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 2, 10.
[20] Там же. Л. 19.
[21] Там же. Л. 18-18об.
[22] Там же. Л. 6, 7, 11.
[23] Там же. Л. 17, 19-21.
[24] Там же. Л. 24, 25-34, 49-51; Ф. 1001. Оп. 7. Д. 4. Л. 175-178об.
[25] Там же. Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 55.
[26] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО). Ф. архивно-следственных дел. Д. П-77283.
[27] ЦГА СПб. Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 58-59.
[28] Там же. Л. 61, 63, 65.
[29] Там же. Л. 67-72.
[30] Там же. Л. 74-92, 94-105, 110; Ф. 1001. Оп. 7. Д. 44. Л. 12.
[31] Там же. Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 112-112об.
[32] Там же. Л. 114, 127.
[33] Там же. Л. 114-115.
[34] Там же. Л. 116-116об.
[35] Там же. Л. 117.
[36] Там же. Л. 118, 123.
[37] Там же. Л. 127-129об.
[38] Там же. Л. 119-120.
[39] Там же. Ф. 1001. Оп. 7. Д. 6. Л. 59-60об.
[40] Там же. Ф. 8778. Оп. 1. Д. 56. Л. 130, 137.
[41] Там же. Л. 131, 132, 135.
[42] Там же. Л. 139-140.
[43] АУФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. Д. П-77283; Санкт-Петербургский мартиролог. СПб., 2002. С. 123.
[44] АУФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. Д. П-83017; Санкт-Петербургский мартиролог. С. 37; Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999. С. 299.
[45] АУФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. Д. П-77283; Санкт-Петербургский мартиролог. С. 217.
[46] Санкт-Петербургский мартиролог. С. 44; Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 345-346.
[47] ЦГА СПб. Ф. 1001. Оп. 8. Д. 13. Л. 43.
[48] Там же. Л. 39, 41.
[49] Там же. Ф. 3201. Оп. 2. Д. 29. Л. 14-15.
[50] Там же. Ф. 104. Оп. 2. Д. 1. Л. 19.
[51] Там же. Оп. 2. Д. 56. Л. 50; Санкт-Петербургский мартиролог. С. 287.
[52] ЦГА СПб. Ф. 104. Оп. 2. Д. 7. Л. 1об-2.
[53] Там же. Л. 4, 15, 16, 18об; Вечерняя красная газета. Ленинград. 1927. № 220.
[54] Ленинградская правда. 1929. № 147; Вечерняя красная газета. 1929. № 43.
[55] Антонов В.В., Кобак А.В. Указ. соч. С. 347; Шульц С.С. Указ. соч. С. 105.
[56] Шульц С.С. Указ. соч. С. 166.
