Нынешняя территория Турции когда-то принадлежала Византийской империи, а затем мусульманской Османской империи, где тем не менее сохранялся православный Вселенский Константинопольский Патриархат с резиденцией Патриарха. Деятельность Русской Православной Церкви на этой земле имеет почти трехвековую историю. Только в Константинополе (Стамбуле) и окрестностях к началу XX в. существовало 7 русских храмов, в том числе 3 – при подворьях русских обителей Святой Горы Афон. В пригородном районе столицы Буюк-Дер (на берегах Босфора) в начале XVIII в. открылось 1-е российское дипломатическое представительство в Османской империи. В 1720-х гг. при посольстве была освящена церковь во имя преподобных Антония и Феодосия Печерских, которая затем переносилась из одного наемного здания в другое. В 1742 г. – во время русско-турецкой войны был казнен посольский иеромонах Константин (Неаполитанский), причисленный позднее Константинопольским Патриархатом к лику святых[i]. В 1818 г. на 2-м этаже деревянного флигеля посольской канцелярии при посланнике графе Строганове был устроен домовый храм святых равноапостольных царя Константина и царицы Елены. В 1867 г. при после графе Н. П. Игнатьеве прежний дом, ставший к тому времени загородной летней резиденции посольства, перестроили ирядом возвели новый небольшой храм, освященный вновь весной того же года. Вскоре после освящения за алтарем Константино-Еленинской церкви появилось небольшое русское кладбище[ii].

Следующая церковь – свт. Николая Чудотворца была устроена при посланнике В. П. Титове и освящена 1 апреля 1845 г. на верхнем этаже нового здания российского посольства в Пере, построенном в 1838–1844 гг. по проекту архитектора Г. Фоссати[iii]. В 1858–1860 гг. настоятелем посольской церкви являлся архимандрит Петр (Троицкий), будущий епископ Аккерманский, викарий Кишиневской епархии. С 1860 г. настоятелем храма служил архимандрит Антонин (Капустин), известный своей деятельностью в в Русской духовной миссии в Палестине. Еще в 1859 г., в связи с возникшим болгарским национальным движением, митрополит Московский Филарет, ценивший ум и знания отца Антонина, рекомендовал Святейшему Синоду перевести его из Афин в Константинополь на настоятельской место, что и было сделано в короткие сроки[iv]. Следует отметить, что настоятельство в Афинах являлось важным этапом насыщенной биографии отца Антонина. Именно там он начал свою длительную и богатую результатами ученую и миссионерскую деятельность. В Афинах отец Антонин, по представлению МИДа, получил сан архимандрита; само производство совершил 5 апреля 1853 г. председатель Священного Синода Элладской Церкви митрополит Аттики Неофит. Уезжая из Афин в Константинополь, архимандрит Антонин «за христианские добродетели, ученость и филеллинские чувства» был награжден Командорским Крестом греческого Ордена Спасителя. Собранные им материалы вошли в обширную статью «Христианские древности Греции»[v] и монографию «О древних христианских надписях в Афинах». Афины стали для отца Антонина «бесплатной, долговременной и самой приятной школой изучения христианских древностей»[vi]. В апреле 1860 г. архимандрит Антонин получил сообщение о переводе в Константинополь, и в сентябре того же года прибыл в столицу Османской империи. Здесь он быстро установил близкие отношения с Вселенским Патриархом, высшим греческим духовенством и русским дипломатическим корпусом. Новому настоятелю было поручено заниматься болгаро-униатским вопросом, выполнять некоторые поручения Синода в связи со вступлением на Константинопольский престол Патриарха Софрония и изучать Синайский кодекс Библии. Наряду с этим отец Антонин изучал рукописи, памятники археологии и искусства, организовывал научные экспедиции, и вскоре его имя стало одним из самых известных среди византологов. Архимандрит планировал построить новый посольский храм, открытый и доступный для православных жителей Константинополя, но не успел осуществить свой замысел. 1 сентября 1865 г. он простился с Царьградом в связи с назначением «следователем и временно заведующим Иерусалимской духовной миссии»[vii].Позднее архимандрит Антонин был избран почетным членом Императорского православного Палестинского общества, Императорского археологического общества, Одесского общества истории и древностей, Афинского археологического общества, Немецкого восточного археологического общества и др. В 1874–1888 гг. настоятелем Никольской посольской церкви служил иеромонах Арсений (Орлов), будущий наместник Свято-Троицкой Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге (1896–1900 гг.), с 2 декабря 1893 г. по 17 февраля 1899 г. – архимандрит Борис (Плотников), будущий епископ Ямбургский и председатель Училищного совета при Святейшем Синоде, служивший также в 1892–1893 и в 1899–1901 гг. ректором Санкт-Петербургской духовной академии[viii], а после него – архимандрит Иона (Вуколов). Накануне Первой мировой войны, в 1913–1914 гг. состоявший из 6 человек клир Никольской посольской церкви возглавлял архимандрит Ювеналий (Машковский). После вступления летом 1914 г. Османской империи в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии российское посольство покинуло страну, а посольская церковь была закрыта. В годы Первой мировой войны на горе, вблизи здания посольства, нашли последний приют погибшие моряки российской подводной лодки «Морж». Во время выполнения задачи по недопущению в Черное море через пролив Босфор кораблей немецкого флота судно получило поврежденияу берегов Турции в районе Эрегли и 4 мая 1917 г. затонула, а весь ее экипажиз 42 человек погиб[ix]. В 1875–1876 гг. при после графе Н.П. Игнатьеве в квартале Панджальди (Харбие) была построена русская Никольская больница и при ней в отдельном довольно большом каменном здании византийского стиля в 1876 г. устроена и 15 июня освящена греческим митрополитом Дерконским Иоакимом церковь свт. Николая Чудотворца. Она являлась приходским храмом небольшой русской колонии в Константинополе, сложившейся к началу XX в. и состоявшей преимущественно из состоятельных людей. Церковь также посещали жившие в городе православные славяне из других стран. Афонские монахи содержали при Никольском храме школу для мальчиков на 16 человек, в основном русских[x]. Еще один православный храм в конце XIX в. появился в местечке Сан-Стефано, в 17 верстах отКонстантинополя. Именно сюда дошли покрытые славой побед российские войска во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., здесь был подписан судьбоносный для православной Европы Сан-Стефанский мирный договор, по которому Черногория, Сербия, Румыния и Болгария обрели независимость. В 1893 г. в результате переговоров представители Османской империи позволили русским воздвигнуть в Сан-Стефано памятник. Уже вскоре, в 1894–1898 гг.на месте бывшего русского военного лазарета был построен большой каменный храм-памятник в московском стиле XVII в. (по проекту архитектора В. В. Суслова). Наблюдал за строительством инициатор возведения церкви военный агент при российском посольстве в Османской империи полковник Н.Н. Пешков.Храм-памятник был выстроен из гранита, в 3 яруса, с часовней и имел высоту более 46 м. В крипте погребли 5 тыс. русских воинов, отдавших свои жизни за свободу христианских народов на Балканах, еще свыше 5 тыс. солдат и офицеров были позднее похоронены вокруг храма. В стены крипты вмуровали надгробия с перенесенных могил, в основном, братских, и укрепили доски с именами павших офицеров и датами главных сражений. 6/18 декабря 1898 г. храм-памятник освятил настоятель российской посольской церкви в Константинополе архимандрит Борис (Плотников) в присутствии бывшего Иерусалимского Патриарха Никодима,двоюродного брата императора Николая II – великого князя Николая Николаевича, членов русского посольства и высших османских сановников. Постоянного причта при храме не было, в нем служили приезжавшие из Константинополя русские монахи: с 1900 г. – иеромонах Павел, а с 1913 г. – архимандрит Иона (Вуколов). Около храма имелось небольшое кладбище, где хоронили российских дипломатов и умерших в Стамбуле русских паломников.Вскоре после вступления Османской империи в Первую мировую войну против России турки, считавшие русский мемориал напоминанием о своем военном позоре, закрыли храм-памятник и уничтожили его. 14 ноября 1914 г. он был демонстративно взорван на глазах у многочисленной толпы, разрушение церкви запечатлели в кинохронике. По некоторым данным, утварь и иконы из храма предварительно были убраны и переданы русским монахам. На месте уничтоженной церкви разместилась турецкая воинская часть[xi]. Кроме того, в Константинополе в портовом квартале Галата (ныне Каракёй), как уже отмечалось, имелись 3 церкви при подворьях главных русских афонских обителей: Свято-Пантелеймоновского монастыря, Свято-Андреевского и Свято-Ильинского скитов. Эти обители приобрели в 1870-х гг. участкина соседних улицах в Галате, так как эта часть города была более европеизирована, к тому же рядом находилась пристань. Подворья создавалось с целью помощи русским паломникам, следующим через Константинополь к святым местам – в Иерусалим и на Афон. Место расположения подворий делало удобным прием и размещение паломников, прибывавших пароходами из российских черноморских портов. Первым в 1873 г. недалеко от пароходной пристани было построено капитальное шестиэтажное здание подворья Свято-Пантелеймоновского монастыря, на верхнем этаже которого устроили домовый храм вмч. Пантелеимона, окруженный террасой-галереей. Завершение его устройства и освящение задержалось из-за русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Храм освятили 2 февраля 1879 г. по благословению Константинопольского Патриарха Иоакима III. Зеленый купол церкви с золотым крестом был хорошо виден в городе. Следует отметить, чтотолько в XIX в. в Константинополе разрешалось ставить кресты на христианских храмах и лишь благодаря влиянию православной Российской империи[xii]. Двухъярусный деревянный резной иконостас церкви и образы в нем были исполнены в монастырских мастерских на Афоне. Напротив иконостаса устроили киот счудотворной Владимирской иконой Божией Матери, с которой было связывали произошедшее в Москве чудо снасельницей Вознесенского женского монастыря монахиней Митрофанией. Впервые монахиня передала икону в храм подворья в 1879 г., но через 9 лет ее забрала и окончательно вернула в начале 1890-х гг. 24 октября 1891 г. в московской Афонской часовне вмч. Пантелеимона Митрофания сообщила следующее повествование об этой святой иконе. «Мне в настоящее время 70 лет от роду; я [из] Тверской губернии. Когда я была еще 10 лет от роду, отец мой однажды велел мне у продавца икон взять икону из возу, которая и будет мне в благословение. По приказанию родителя я и вынула сию икону, Владимирской Божией Матери, и неотлучно держала оную при себе. Ризу на нее я сделала, бывши уже в монастыре. В 1879 г. я возымела желание поклониться Гробу Господню и другой святыне в Иерусалиме, и взяла и икону с собою. На подворье в Константинополе иеромонах упросил меня оставить сию св. икону во вновь устроенном их храме, в виду того, что икон еще не было, я и оставила. Возвращаясь из Иерусалима в Россию, я не взяла с собою сию св. икону, и 9 лет о ней тосковала. После, когда я вновь поехала на Синай и в другие св. места, то возвращаясь в Россию, взяла и икону с собой. Но только что выехали в море, как поднялась буря; меня в Одессе в таможне вывели без чувств. А когда явилась я в свой монастырь, то у меня нос заболел: на самом кончике образовались какие-то сухие коросты, которые отпадавши, снова вырастали. Сестры стали гнушаться мною; в трапезу запретили ходить, в церкви отходили от меня. Видя сие пренебрежение, у меня явилась тоска, я плакала. Обратилась я к доктору Василию Ивановичу Кузьмину; лечилась в его лечебнице и заплатила ему 75 рублей в месяц, но он ничего мне не помог. Я обратилась к доктору Екатерининской больницы Веретинину, который и лечил меня около месяца, денег не брал, но не помог ничего. Доктор же Зирченинов, осмотрев, положительно сказал мне и игумении, что все лицо сгниет и с тем придется помереть и что никакие лечения не помогут. От сих слов сделалось мне дурно, я упала без памяти. Хотя помощи от лекарств не было, но я все-таки мазала нос мазями и выходила на улицу, завязавшись. Вечером на праздник Успения Божией Матери я пошла в Успенский собор помолиться и горько там плакала. Вдруг подходит ко мне женщина в скромном одеянии и спрашивает строго: “Вы мать Митрофания?” Я отвечала: “Я”. – “Вы это из Константинополя икону взяли?”. Я, испугавшись, сказала: “Я”. В это время по телу пошли мурашки, и прошиб пот. А женщина та сказала: “Я тебе строго говорю: отправь икону обратно в Константинополь”. Женщина была среднего роста, лет 50. У меня мелькнула мысль: не прозорливая ли эта женщина; и так как я молилась Царице Небесной об избавлении от болезни, то со слезами и обратилась к ней с вопросом: “Не знаете ли, Матушка, чем мне нос излечить?” Но она вновь сказала: “Я тебе строго говорю,– отправь икону на старое место и выздоровеешь”. Потом она куда-то скрылась; я не могла найти ее. Во время разговора я говорила ей: “Матушка, зайдите ко мне!” А она мне сказала: “Вас знаю, зайду”. Но и до сих пор не приходит. После сего я порешила отослать св. икону. Пришедши домой, сняла икону и горько заплакала: жалко было св. иконы, что она не удостаивает быть у меня. Старица моя, м[атушка] Леонида, призвала диакона и велела сделать новую серебреную ризу и киот и так отнесли в Афонскую часовню вмч. Пантелеимона, откуда и отправили в Константинополь. Когда была заказана риза на Божию Матерь, то на другой же день нос у меня выздоровел, и по сие время я здорова. В соборе с женщиной была девочка, по-видимому лет 5-ти, которая говорила также мне: “Смотри, не забудь, что тебе наказывают”»[xiii]. Прожив длинную жизнь, монахиня Митрофания больше никогда не болела, а чтимая верующими Владимирская икона Божией Матери до настоящего времени хранится в Пантелеймоновской церкви. Другой святыней храма был и остается специально написанный для него в 1898 г. в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне чудотворный образ вмч. Пантелеимона. В 1890–1892 гг. была проведена реконструкция церковного зала. С 1876 г. первым настоятелем Пантелеймоновского подворья около 12 лет служил схииеромонах Паисий (Балабанов),проживший сложную и бурную жизнь. Он родился в 1832 г. в Каменно-Озерской станицы Елецкого уезда Оренбургской губернии, в казачьей семье, с 1850 по 1862 г. участвовал в военных походах в Средней Азии, с юности был воспитан в духе христианского благочестия и совершал паломничества по русским монастырям, доходя до Киева. Но, как и многие люди простого сословия, пытавшиеся подвизаться в духовной жизни, он попал в руки сектантов – так называемую шалопутскую секту «духовного сожительства», – одну из разновидностей хлыстовства, где выдвинулся и даже стал «пророком». Жене Василия удалось вырвать его из секты, но, не выдержав горя и душевных переживаний, молодая женщина тяжело заболела и позднее умерла, а Василий, искупая свои грехи пред Господом, решил принять постриг и поехал на Святую Гору (по другим сведениям, жена поправилась после горячей молитвы Василия к Пресвятой Богородице и сама отпустила его на Афон). В 1866 г. он поступил в афонский Свято-Пантелеймоновский монастырь, где вначале проходил послушание на кухне и через три года принял постриг в мантию с именем Васой. В 1876 г. после пострига в схиму с именем Паисий он был назначен настоятелем Константинопольского подворья[xiv]. Полуграмотный, но обладавший незаурядным умом, большой силой воли и настойчивым характером, отец Паисий был энергичным и неустанным работником своей обители. Руководимое им подворье стало образцом для других русских подворий Константинополя и всегда привлекало самое большое число паломников из России. Именно отец Паисий занимался устройством Свято-Пантелеимоновского храма и окончанием строительства подворья, которое стало своеобразным русским центром в османской столице. Кто бы из русских людей ни оказывался в городе – монахи, купцы, паломники, туристы – обязательно заглядывали к настоятелю. Для них отец Паисий всегда был хорошим рассказчиком, проповедником, и даже прозорливцем, оказывая огромное влияние не только этими своими талантами, но и постоянным обличением людей в грехах и мирских увлечениях. Его имя было очень популярно среди паломников, которые под влиянием его рассказов о Святой Горе нередко изменяли направление своей поездки и вместо Иерусалима ехали на Афон, чтобы проверить подлинность рассказов настоятеля подворья. Отцу Паисию также удалось привлечь в свою обитель многих благотворителей[xv]. «Тысячи русского люда прошли этот чудесный чисто русский уголок по пути в Палестину или в Афон, и едва ли найдется такой, кто не упомянул бы добром смиренного о[тца] Паисия. Не говоря о ласковом приеме и совете, о даровом помещении и пище для многих сотен наших паломников, о[тец] Паисий раздавал ежедневно до тысячи рублей на пособия неимущим паломникам, не всегда получая свои долги. Еженедельно десятки русских из несчастной нашей константинопольской колонии обедали в гостеприимном подворье… Еще ранее, чем возникло Палестинское общество, [отец] Паисий был величайшим трудником в деле пособия нашим поклонникам. До 4-6 тысяч их проходило ежедневно через его отеческие руки», – писала газета «Оренбургский листок»[xvi]. По воспоминаниям современников, отец Паисий не ограничивался чисто церковной деятельностью, но всей душой отзывался на всякое русское дело, будь то предприятие молодого ученого, изучающего древности Константинополя, мытарства беспаспортного русского паломника или экспедиция исследователя из России на Афон. Много сил положил отец Паисий и на создание русской школы в Константинополе. Таким образом, он стал своеобразным «церковным консулом» в столице бывшей Византийской империи. В период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.обстановка в корне изменилась. Начались репрессии православных со стороны османских властей. Турки угрожали убить и отца Паисия, но он не покинул своего поста. Когда российские войска терпели неудачи, настоятель демонстративно молился о победе русского оружия, не боясь доносов и возможных репрессий. В это время некоторые греческие священники служили молебны о победе османского султана (подобное предписание получили и афонские монахи, по лишь 1 монастырь попытался последовать указанию властей, после чего и игумен, и братия горько раскаивались). Посещал отец Паисий и пленных русских солдат и офицеров, стараясь, насколько возможно, облегчить их участь. При каждой победе русских войск настоятель устраивал в храме торжественное празднование. 14 месяцев он ежедневно был готов к смерти, но Бог хранил русского патриота, и никто его не тронул. В 1878 г. отец Паисий ожидал взятия Константинополя российскими войсками и водружения креста над храмом Святой Софии, но не дождался (из-за противодействия англичан). Если бы это произошло, то ему пришлось бы погибнуть: османские власти обещали казнить настоятеля, если русские войдут в Константинополь. После успешного окончания войны отец Паисий с братией торжественно отпраздновал его, чем вызвал ярость побежденных турок, грозивших разорить ненавистное русское подворье, но это уже было не в их власти[xvii]. Благодаря опыту, связям и общительному характеру, отца Паисия радушно принимали в Российском посольстве в Константинополе и там нередко спрашивали совета по важным делам. Не удивительно, что он всегда находил для себя поддержку у знаменитых старцев Свято-Пантелеймоновского монастыря – отца Иеронима и игумена Макария, – с которыми вел постоянную переписку, и без совета с ними ничего значительного не делал. Отец Паисий также сыграл большую роль в процессе греко-русских переговоров и споров, привлекая внимание к этой проблеме многих занимавших важные посты чиновников и архиереев. Отец Иоасаф (Донсков) в своем письме к схиархимандриту Макарию (Сушкову) писал: «Скажу Вам, батюшка Макарий, несколько слов об отце Паисий. Здесь, в Константинополе, он уважаем всеми, как высокопоставленными лицами, так и нищими. Приезжающие и приходящие сюда первым долгом спрашивают отца Паисия, при свидании с ним просят его благословения. Конечно, он не благословляет, а они руки ему все равно целуют… Вначале кидаются в ноги, а потом целуют руки и грехи свои ему исповедуют. А ко мне на исповедь при­ходят после. Я так полагаю, батюшка, что для пользы святой обители отца Паисия следует рукоположить в иеромонаха. Пусть он занимался бы одной исповедью. Этим он не уступил бы отцу Ионе Киевскому. Поэтому осмеливаюсь Вас, батюшка, просить рукоположить отца Паисия. В этом вы не будете раскаиваться»[xviii]. Отец Паисий стремился к проповеди и миссионерству, и это привело к новым переменам в его судьбе. В 1888 г. Санкт-Петербургский митрополит Исидор (Никольский) благословил планы казачьего атамана Н. И. Ашинова по созданию Православной духовной миссии в Абиссинии (Эфиопии) и велел искать священнослужителя, который мог бы ее возглавить. Увлеченный рассказами прибывшего в Константинополь Ашинова, отец Паисий забыл о прежних намерениях до конца жизни оплакивать свои грехи в монастыре и оставил подворье и Свято-Пантелеймоновскую обитель. Вскоре в Александро-Невской лавре Санкт-Петербурга он был рукоположен в сан архимандрита и, несмотря на преклонные годы, решил отправиться в Абиссинию. Схиархимандрит Паисий с Н.И. Ашиновым побывали в Москве и на ярмарке в Нижнем Новгороде, где выступали с лекциями и занимались сбором средств. Во многих русских газетах были открыты подписные листы; особенно поддержали идею экспедиции редакции газет «Новое время», «Свет», «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник». Вскоре был создан специальный фонд, почетным председателем которого стал генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович. Нижегородский генерал-губернатор Баранов 29 сентября 1888 г. направил императору Александру III большую докладную записку с идеей создания африканского форпоста, предлагая также «при некотором содействии правительства образовать Российско-Африканскую компанию». Государь переслал этот документ министру иностранных дел Н.К. Гирсу с пометкой: «Я переговорю с Вами об этом»[xix]. В это время писатель А.П. Чехов так писал известному публицисту и издателю «Нового времени» Суворину от 14 февраля 1889 г. о личности схиархимандрита: «То, что я знаю про отца Паисия, слишком интимно и может быть опубликовано только с разрешения моего дяди и самого Паисия… В истории Паисия играют видную роль его жена, гулящие бабы, изуверство, милостыня, которую Паисий получил от дяди. Нельзя всего этого трогать самовольно. Боюсь, чтобы Паисий опять не сбился с панталыку и не стал говорить, что его новый сан (архимандрит), Абиссиния и все затеи – все от беса. Как бы он опять не бежал без паспорта куда-нибудь. Это такой человек, что и к раскольникам в Австрию бежать может. У него болезненная совесть, а ум прост и ясен. Если бы я был Победоносцевым, то послал бы Паисия в наш Новый Афон на подмогу к сухумскому архиерею, крестящему абхазцев»[xx]. Чехов, видимо, был хорошо осведомлен о прошлом схиархимандрита, его неровном, горячем характере и относился к нему с некоторой иронией, предполагая возможность и в дальнейшем непредсказуемых поворотов на жизненном пути. Однако несколько ранее писатель собирался совершить паломничество на Афон и при этом посетить своего старого знакомого отца Паисия: «Мы побывали бы у о[тца] Паисия, который докажет нам, что учение Толстого идет от беса»,– писал он тогда Суворину. Однако паломничеству не суждено было состояться, а племянник Антона Павловича М. Чехов вполне уважительно написал об [отце] Паисии в своих воспоминаниях «Вокруг Чехова. Встречи и впечатления»: «Еще во дни молодости моего дяди Митрофана Егоровича к нему пришел какой-то человек и попросил работы. Это было в Таганроге. Дядя предложил ему рыть у него погреб. Человек этот исполнял дело с таким старанием и говорил так умно, что заинтересовал дядю, и они разговорились. Чем дальше, тем этот землекоп увлекал дядю все больше и больше, и, наконец, дядя окончательно подпал под его влияние, и теории этого землекопа наложили свой отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Впоследствии этот землекоп оказался известным иеромонахом Паисием»[xxi]. Абиссинская экспедиция схиархимандрита закончилась неудачей. 10 декабря 1888 г. Русская миссия в составе 200 человек под общим руководством Н. И. Ашинова отправилась из Одессы. Несмотря на то, что миссия носила общественный характер, итальянское и французское правительства увидели в ней попытку России завоевать часть Африки. Противодействие итальянских военных судов не помешало миссии высадиться на берегу Красного моря недалеко от французского порта Обок. У местного султана был куплен участок земли вблизи местечка Сагалло. 14 января казаки разместились в Сагалло, где члены миссии построили крепость, которую Н.И. Ашинов назвал Московской станицей или Новой Москвой. Сразу же устроили походную парусиновую церковь во имя свт. Николая Чудотворца, подняли флаги духовной миссии и Российской империи. Для строительства участники экспедиции привезли с собой лес, высадили сады и виноградники, устроили огороды; в окрестностях Сагалло обнаружили месторождения соли, железной руды, каменного угля, а также горячий серный источник. Однако деятельность миссионеров продолжалась недолго. 5 февраля, после воскресной церковной службы, казаки заметили французскую эскадру в составе крейсера и трех канонерок. Командовавший ею адмирал приказал сложить оружие и покинуть Эфиопию, или, на крайний случай, поднять над Сагалло французский флаг, но Н.И. Ашинов посчитал бесчестием для Русской миссии находиться под чужим флагом. Тогда французы начали расстреливать сооружения, воздвигнутые миссионерами. Почти всех охватила паника, и, по воспоминаниям участников миссии, лишь один отец Паисий оказался на высоте положения. Он стоял на берегу и не спускал печального взора с кораблей, рядом разорвалась бомба, но схиархимандрит продолжал спокойно стоять, только его лицо побледнело. Пришлось вывесить белый флаг, после чего на берег высадился отряд из 600 человек, который разгромил все, что еще осталось не уничтоженным после обстрела. Французы взорвали не только крепость, но и снесли церковь. Были убиты несколько человек, в том числе 4 детей и 2 женщины, которых завалило обломками казармы, 6 человек получили ранения. Все уцелевшие русские участники Миссии были арестованы, позднее их высадили в Суэце[xxii]. Вернувшись в Санкт-Петербург, схиархимандрит Паисий поступил в Александро-Невскую лавру. Последние годы жизни он провел сначала в Саровской пустыни, а затем в нижегородском Печерском монастыре. Здесь в течение 10 лет ему представилась возможность в уединении и смирении продолжить начатое на Афоне покаяние и оплакивать свои грехи и ошибки. Скончался отец Паисий в 1907 г. Хотя он и возглавлял православную Духовную миссию в Абиссинии, но считал, что самое главное дело его жизни – создание русской Пантелеймоновской церкви в Константинополе[xxiii]. С середины 1890-х по 1900 г. настоятелем подворья на берегах Босфора служил иеромонах Мисаил (Сапегин; 1852–1940 гг.), будущий игумен Свято-Пантелеймоновского монастыря,в сентябре 1900 г. награжденный Константинопольским Патриархом Константином крестом и палицей, а также удостоенный звания протопресвитера и сингилла. Осенью 1900 г. его сменил иеромонах Адриан (Сафонов; 1863–1933 гг.), прослуживший в Константинополе 3 года. В 1910 – начале 1914 гг. настоятелем был племянник известных славянофилов братьев Киреевских иеросхимонах Алексий (Киреевский; 1870–1945 гг.), а последним настоятелем подворья перед его закрытием в начале Первой мировой войны – с 1 марта по июль 1914 г. служил прмч. иеромонах Иона (Санков; 1879–1938 гг.)[xxiv]. На подворье обычно жили 2 иеромонаха, несколько монахов и послушников, а также множество паломников, едущих из России на Афон или в Святую Землю, богослужения в церкви совершались ежедневно[xxv]. Рядом с Пантелеймоновским подворьем на верхнем этаже построенного в 1870-х гг. шестиэтажного здания странноприимницы Свято-Ильинского скита в 1879 г. была освящена церковь святого пророка Илии. Казначеем, а затем настоятелем Ильинского подворья в 1878–1885 гг. служил иеромонах Гавриил, избранный в 1887 г. настоятелем самого Свято-Ильинского скита и возведенный в 1891 г. Константинопольским Патриархом Неофитом VIII в сан архимандрита. В 1994 г. схиархимандрит Гавриил был канонизирован решением Священного Синода автономной Украинской Православной Церкви Московского Патриархата[xxvi]. В 1871 г., выполняя желание первого игумена Свято-Андреевского скита иеросхимонаха Виссариона (Толмачева), его приемник – новый игумен иеросхимонах Феодорит (Крестовников) приобрел в Константинополе большой дом вблизи пароходной пристани для размещения паломников из России, отправляющихся на Афон, в Иерусалим и в другие святые места Востока. Там же, в квартале Галата на улице Мухмана, было устроено подворье скита, сгоревшее 21 декабря 1887 г. В 1888–1890 гг. на его месте под руководством иеросхимонаха Феодорита построили новое многоэтажное здание подворья Свято-Андреевского скита, на верхнем этаже которого освятили церковь во имя Казанской иконы Божией Матери. В 1900–1904 гг. экономом этого подворья, а затем и настоятелем был выпускник известной богословской школы Константинопольского Патриархата на острове Халки иеромонах Иероним (Силин; 1866–1920), избранный в 1908 г. игуменом Свято-Андреевского скита[xxvii]. Учрежденное в 1896 г. «Братство русских обителей (келлий) афонских в память священного коронования государя императора Николая II» в 1902 г. на свои средства приобрело дом, где при содействии российского консульства устроило школу для детей русских и славянских жителей Константинополя, с интернатом для 14 детей. Освящение школьного здания состоялось 19 декабря 1902 г. в присутствии российского посланника и многих высокопоставленных лиц[xxviii]. В 1913 г. (накануне ее закрытия турками) в школе обучалось около 100 детей. Ее попечителем и управителем стал директор Русского археологического института Ф.И. Успенский, а расходы на содержание взяли на себя четыре, входившие в Братство русских обителей большие келлии: свт. Иоанна Златоуста, Пресвятой Троицы, Воздвижения Креста Господня, свт. Николая Чудотворца (Белозерка).Кроме того, в 1900 г. настоятель Крестовоздвиженской келлии Каракальского монастыря иеросхимонах Пантелеимон (Важенко; 1849–1914 гг.), много времени проводивший в Константинополе, основал там подворье своей келлии, которое, правда, просуществовало недолго. Русские келлиоты Святой Горы также участвовали в постройке и содержании монашеской больницы, выстроенной в начале XX в.по инициативе российского консула в Константинополе А.А. Гирса. В 1904 г. усилиями настоятеля келлии свт. Иоанна Златоуста иеросхимонаха Кирилла (Абрамова; 1845–1915 гг.) была открыта церковная школа в Сан-Стефано. Первоначально создание этой школы поддержали все 4 большие русские келлии Афона, но затем из-за финансовых трудностей 3 из них отказались. Лишь отец Кирилл, ставший также игуменом Высоко-Дечанской лавры в Сербии, продолжал содержать школу ввиду острой необходимости в молодых пастырях, которые могли бы быть миссионерами на сербской земле. Преподавание в указанной 3-годичной школе велось на русском языке[xxix]. В конце XIX – начале XX в. через Константинополь ежегодно проезжали 8–10 тыс. паломников, отправлявшиеся на Афон илив Святую Землю из черноморских российских портов (в основном из Одессы, где были подворья трех главных русских афонских обителей). В это времябогомольцев перевозили десятки судов. В ожидании парохода на Афон или в Святую Землю русские паломники около недели проводили в городе, находя в зданиях подворий ежедневные службы на церковнославянском языке, бесплатное жилье и пропитание. Кроме паломников берега Босфора посещало большое количество моряков с российских торговых и военных судов. Каждый такой путешественник считал своим долгом поклониться константинопольским православным святыням. Совершивший паломничество на Афон летом 1894 г. вятский священник Александр Трапицын (впоследствии архиепископ Самарский, расстрелянный в 1937 г. и прославленный в 2000 г. в лике новомучеников и исповедников Российских) в своих, опубликованных в «Вятских епархиальных ведомостях», путевых записках так описывал быт паломников в Константинополе: «Пройдя по двум-трем узким и переполненным собаками переулкам, мы дошли до Ильинского подворья. Все русские афонские подворья – Ильинское, Пантелеймоновское и Андреевское – расположены в Галате, в близком соседстве одно с другим. Подворья построены специально для русских поклонников, отправляющихся в Святую Землю и на Афон, и составляют великое благо для них: под кровлей подворий русский паломник находит мирный уголок России и после шума и гама и всего, что он видит и слышит на улицах турецкой столицы, ему приятно здесь отдохнуть. Дома подворий довольно обширные, в несколько этажей и выстроены скорее в европейском, чем азиатском вкусе. При каждом подворье имеется церковь, где богомольцы ежедневно могут слушать богослужение на родном языке. Комнаты для паломников светлы и опрятны; нет в них излишних затей, но есть все необходимое; комнаты имеются и общие, и отдельные. Пища в подворьях предлагается одинаковая с братской; определенной платы за нее не назначается, а каждый платит по своим средствам»[xxx]. В начале Первой мировой войны – в июле 1914 г. все подворские храмы были закрыты, имущество частично расхищено, здания заняты под казармы (подворье Свято-Андреевского скита под склад), а некоторые монахи интернированы или высланы из Константинополя вместе со служащими российского консульства. В их числе оказался вернувшийся на Афон представитель Свято-Ильинского скита монах Никон: потери только этого скита, захваченного турками, составили 20 995,5 рублей[xxxi]. Таким образом, достаточно активное развитие русской церковной жизни в Константинополе было насильственно прекращено, но через несколько лет оно пережило чрезвычайно бурный, хотя и кратковременный взлет в связи с послереволюционной волной русской эмиграции. Уже вскоре после капитуляции Османской империи, осенью 1918 г., реквизированные турецкими властями храмы открылись вновь. Важная заслуга в этом принадлежит настоятелю Одесского подворья Свято-Андреевского скита иеромонаху Питириму (Ладыгину), которогоСвятейший Патриарх Московский и всея России Тихон направил с письмом к Константинопольскому Патриарху. Вопрос с письмом решился быстро, но другие проблемы надолго задержали иеромонаха в Константинополе. К кораблю, на котором прибыл из Одессы отец Питирим, собралось около тысячи российских военнопленных, стремившихся вернуться на родину. Благодаря активной деятельностииеромонаха, решением правительства 16 ноября 1918 г. все подворья официально были возвращены русским монахам, при этом составлены акты, по которым турецкие власти обещали вернуть разграбленное имущество. Стараниями отца Питирима в подворских зданиях временно разместилась часть из оказавшихся в турецком плену нескольких тысяч российских военнопленных[xxxii]. Проживавший в 1919 г. на одном из подворий митрополит Евлогий (Георгиевский) позднее вспоминал о плохом состоянии здания после его возвращения турецкими властями: «Мы остановились на Галате, на подворье Афонского Андреевского монастыря. Заведовал им [отец] Софроний, чудный старец, который заботливо за нами ухаживал и старался залечить и наши духовные раны. Помещение подворья во время войны отобрали под казармы турецких солдат, они привели его в крайне антисанитарное состояние: вонь, скользкие грязные стены, в щелях клопы, тучи москитов от сырости, которая развелась вследствие отсутствия за эти годы отопления»[xxxiii]. Когда проживание российских солдат на подворьях стало затруднительным из-за отсутствия средств и полной недисциплинированности бывших военнопленных, отец Питирим (Ладыгин) попросил разрешения взять с Афона нескольких монахов для опеки солдат и с этой целью посетил Святую Гору. Он посетил Свято-Пантелеймоновский монастырь и свой Свято-Андреевский скит, где братия уговаривала его остаться и больше не возвращаться в Россию. Но, как позднее писал в своей автобиографии будущий схиепископ Петр (Ладыгин), «на мне были ответственные дела – подворья в Константинополе и главное поручение от Святейшего Патриарха». К началу 1920 г. все военнопленные выехали в Россию, в январе того же года уехал и [отец] Питирим. Больше ему побывать на Афоне не пришлось: «7 января пароход подошел к Пантелеимоновскому монастырю. Я со слезами сел, и пока он шел, в течение 2 часов не мог удержаться от слез»[xxxiv]. Свято-Ильинский скит в декабре 1918 г. направил в Константинополь для налаживания работы подворья экономом иеромонаха Пахомия, для этого ему дали тысячу рублей и 3 тыс. драхм, а в помощь выделили монаха Рафаила. Через подворье осуществлялись закупки продовольствия в Египте, однако из-за нехватки средств восстановление церкви св. пророка Илии затянулось. Так в книге записей вопросов и решений Духовного собора старцев скита 6 июня 1919 г. отмечалось: «На письменную просьбу [иеромонаха] Пахомия возобновить церковь на Константинопольском нашем подворье и написать для иконостаса икону св. пророка Илии мы в письме нашем от 7-го сего июня решили отказать ему на обе эти просьбы, ввиду скудости средств наших в данное время. Если же найдется такой благодетель, который сам на свои средства все это сделает, то тогда произведите это дело; а если не окажется, то непременно надо потерпеть до времени, когда это возможно будет сделать. Все же остающиеся арендные деньги от его необходимых расходов за наем подворья написали ему, чтобы он таковые присылал бы нам, так как крайне нуждаемся в деньгах». Правда, через 2 месяца – в августе 1919 г. нашелся благотворитель – болгарин Серафим, который пожертвовал средства, облачения и 5 икон, в том числе образ св. пророка Илии[xxxv]. Также следует отметить, что в Константинополе с 1894 г. существовал активно занимавшийся церковной археологией Русский археологический институт – единственное российское научное гуманитарное учреждение за границей до Октябрьской революции. Он был закрыт турецкими властями 16 октября 1914 г., а богатейшие коллекции института и его обширный архив удалось частично вывезти в Россию, в том числе в середине 1920-х гг. Благодаря своему географическому положению Турция стала главной страной первоначального прибежища русских эмигрантов. В результате 5 массовых эвакуаций: из Одессы в апреле 1919 г. и январе–феврале 1920 г., из Новороссийска в марте 1920 г., с Крымского полуострова в ноябре 1920 г. и из Батуми весной 1921 г. (после падения меньшевистского режима в Грузии) в зоне черноморских проливов сложился крупнейший за рубежом район концентрации русских эмигрантов. В начале 1920-х гг. только в Константинополе и окрестностях было сосредоточено около 200 тыс. беженцев из России, а на всей оккупированной войсками Антанты турецкой территории, включая полуостров Галлиполи (Гелиболу), побережье и острова Мраморного моря, по подсчетам некоторых историков, до 250 тыс.[xxxvi] На основании решений Севрского мирного договора 1920 г. Турция потеряла контроль над свой бывшей столицей, и она несколько лет находилась под международным протекторатом в качестве «вольного города». Поэтому пребывавшие в Анкаре официальные турецкие власти первоначально не занимались делами русских беженцев. В середине ноября 1920 г. в Константинополь приплыли из Крыма на 132 кораблях по данным командующего армией генерала П.Н. Врангеля 145 693 человека (без экипажей судов), из них около 40 тыс. составляли гражданские лица; по британским данным прибыли 148 678 человек, а по сведениям советской разведки – 86 тыс. военных и 60 тыс. гражданских лиц. В конце 1920 г. Главное регистрационное бюро в Константинополе зарегистрировало в своей картотеке 190 тыс. имен беженцев.[xxxvii] Среди беженцев сложилась непростая обстановка, и в этих условиях особую роль в смягчении накала горестных страстей сыграла православная Церковь. Один из очевидцев этих событий писал: «На баке, недалеко от гальюна, сбоку, в невзрачном месте – церковь. Маленькая, как будто недоделанная. Служит епископ Вениамин со стареньким священником, красиво и просто. Поет хор нестройно и невнятно – большинство певчих не знают слов… Церковь полна разношерстной толпой… Все идет нехитро, по-походному, наспех, как тележка по кочкам скачет, но… так хочется молиться, так жадно вслушиваешься в обрывки слов, и как эти слова… волнуют, перехватывают горло, слезы текут ручьями, и не стыдно их»[xxxviii]. По требованию англичан, видевших в русских войсках потенциальную угрозу своему господству над проливами, армейские части вскоре были удалены из Константинополя и в конце ноября – декабре размещены в 3 основных местах: 1-й армейский корпус генерала А.П. Кутепова численностью 29 тыс. человек – в двух лагерях в районе Галлиполи; Донской корпус генерала Ф.Ф. Абрамова численностью 22 тыс. – в четырех лагерях в районе Чаталджи; Кубанский казачий корпус генерала М.А. Фостикова численностью около 20 тыс. – в лагерях на острове Лемносе и в городе Мудросе. Наиболее известными стали галлиполийские лагеря, в которых в начале 1921 г. проживали 25 тыс. военных и 8 тыс. гражданских лиц[xxxix]. Здесь поддерживалась строгая военная дисциплина, и при этом продолжалась активная церковная жизнь.Бывшие галлиполийцы позднее вспоминали: «Церковная жизнь в Галлиполи протекала по определенному руслу, как-то сама собою. Без всяких внешних побудительных причин, наоборот, среди непреодолимых, казалось, препятствий наметилась и форма, и содержание ее. Начало и дальнейшее развитие работы Церкви было лишь удовлетворением требований духа прибывших сюда чинов армии… Сохранение прежней организации помогло устройству внешнего порядка жизни: верность укладу, традициям и верованиям народа дали успокоение духу и силы примириться с совершившимся, и начать новую жизнь… Вступив на твердую землю, русский человек, прежде всего, стал искать храм Божий. Выброшенный на чужой берег, голодный, раздетый, с истерзанной душой, с невыносимой тоской в сердце за покинутое, в полной неизвестности за следующий день, – русский воин пошел в храм Божий в уверенности, что все остальное, по завету Христа, приложится. Это было движение души народной… Думается, что вера спасла душу человека от отчаяния, а Церковь всем строем своего служения много облегчила Русской армии доблестное несение безмерно тяжелого галлиполийского креста»[xl]. Сразу же после размещения прибывшее со своими частями военное духовенство испросило у местного православного митрополита разрешения совершить русскую службу в храме Галлиполи после окончания греческой. Храм был переполнен молящимися офицерами и солдатами, за богослужением пел лучший в 1-й армейскомкорпусе хор Корниловского полка. Митрополит Галлиполийский Константин после греческой литургии обратился к своей пастве с глубоко прочувственным словом. Описав скорбь народа русского, и отметив, что большевизм противен духу христианского учения, он призвал молящихся покрыть своею любовью прибывших русских братьев-единоверцев и оказать им помощь. При этом Владыка указал на 500-летние страдания греческого народа под игом турок, напомнив о той роли, какую играла Россия в деле освобождения Греции, и помощи, которую всегда имели греки от русского народа в более поздние времена. Эта проповедь оказала благоприятное воздействие, галлиполийский храм был предоставлен русской военнослужащим для молитвы, кроме того, отвели общежитие для военного духовенства. 25 ноября 1920 г. в храме отмечалась 100-летняя годовщина Михайловского артиллерийского училища. Накануне были отслужены всенощная и панихида по павшим и умершим питомцам этой школы, а на другой день, после литургии – молебен. Начиная постройку «полотняного города» в долине, каждая отдельная часть в районе своего расположения создавала церковь, выделяя для этого палатку или, при ее отсутствии, создавая из отдельных полотнищ защиту для алтаря. Всего было устроено более 10 храмов-палаток, прежде всего полковые и корпусная походные церкви, в 5 из них имелись живописные иконостасы. Значительную трудность представляло внутреннее оборудование храмов. В воспоминаниях сохранились подробности этой работы: «Дощечки от ящиков – единственный материал для устройства тела иконостаса, престола, жертвенника, подсвечников, аналоев. Жесть от консервных банок и вежеталина, противогазовые коробки, валявшиеся в углах городских складов, гильзы и колпачки от снарядов – все это было с успехом использовано для устройства необходимых предметов церковного обихода. Главным материалом при устройстве иконостасов послужили одеяла: их набивали на рамы, нашивали на них иконы, писанные на полотне; на них же вырисовывались рамы для икон и заменяющие резьбу украшения. Из одеял шились и облачения. В деле устройства храмов необыкновенно ярко сказалась вся религиозность русского человека. Каждый с любовью делает, что может. Вот генерал по собственному рисунку вырезает из жести лампаду и напрестольный деревянный крест, а полковник и офицеры неделями убирают на передней линейке Божницу, тщательно по рисунку укладывая пред ней узорчатый ковер из раковин и цветных камней, собранных на берегу. Кто и не думал никогда – оказался мастером церковных вещей. Художники пишут иконы, сперва углем и карандашом, так как всякий материал, стоящий хотя бы 2–3 драхмы, был совершенно недоступен. Они же составляют рисунки для сосудов, царских врат, Божниц, пишут в иконостас местные иконы и выносные для праздников. Мастера всех цехов приложили свои усилия, чтобы создать из этого подручного материала не только необходимый предмет, но и вещь, которая видом и красотой соответствовала бы святости своего назначения. По рисункам устраивались иконостасы, делались сосуды, ковчеги из меди, кропотливо украшенные резьбой и чеканкой, дарохранительницы, кадила. Резные люстры, паникадила и лампады, запрестольные семисвечники, хоругви, большие и малые выносные подсвечники, церковные столики и аналои, одетые по установленной форме, постепенно наполняли храмы. В марте месяце в одном из храмов лагеря появился небольшой колокол – пуда в два. В других местах устроили целую звонницу путем подбора рельсов узкоколейки, стали делать колокола из гильз больших снарядов»[xli]. Епископ Севастопольский Вениамин (Федченков) в начале 1921 г. так описывал свои впечатления от этих храмов: «Вот палатка. Входишь – и сердце радуется. Все в зелени, смотришь: тут и иконостас, и люстры, и подсвечники, и всевозможные украшения! И все буквально из ничего: в одной церкви иконостас из деревянных дощечек в чисто русском стиле, как в картинах русские избушечки ([Дополнительный] [технический] полк); в другой – из камыша; в третьей – из одеял или иной материи, пожертвованных специально для этой цели французами или американцами; там – из жестяных банок… А иконы! Почти везде рисовали их сочувственные художники из офицеров… А в одном месте не было красок: так нарисовали все черным карандашом и углем… Причем замечательно стремление писать все в старорусском строгом византийском стиле… И здесь поворот к Руси Святой»[xlii]. Подобные впечатления остались и у П. Е. Ковалевского: так «была устроена галлиполийская церковь, художественно украшенная изделиями из самых простых материалов, включая консервные банки, превращенные в изящные орнаменты»[xliii].Оригинальной по своему внешнему виду была церковь гвардейской батареи: восьмигранный алтарь, купол над алтарем, главку и весь иконостас сделали из годовых погонов земляничного дерева с листьями, а когда листья высохли и почернели – постройка сжалась. Таким образом, в лагерном городке получился уголок старой Руси XVII в. Все храмы богато убирали зеленью, а летом – и цветами. Много внимания уделялось порядку богослужения. Каждая часть, имевшая храм, выделяла отдельную певческую команду, что позволило организовать прекрасные мужские хоры, исполнявшие лучшие произведения русских церковных композиторов. Нот и богослужебных книг почти не было: большинство песнопений восстанавливалось регентами по памяти, а все необходимое священники переписывали в тетради, и богослужение везде совершалось по чину и положенному уставу. С 1-м армейским корпусом прибыло священников больше, чем было сформировано частей в Галлиполи. Поэтому первоначально все иереи не смогли получить штатные места, оставшиеся заняли места церковнослужителей. Впоследствии, когда развернули госпитали и начали свою деятельность военные училища, всем священникам нашлась соответствующая служба, даже приехавшим из Константинополя позже. В самом Галлиполи отдельные храмы‑палатки имели гимназия имени генерала П.Н. Врангеля и Кавалерийское военное училище. Одно из военных училищ занимало турецкую мечеть, там же был устроен и храм. При четырех военных училищах и в одном госпитале из одеял сделали заграждения для алтаря, где совершались все богослужения. Центром русской религиозной и просветительной деятельности в Галлиполи являлся гарнизонный греческий храм, совершавшиеся здесь церковные службы были наиболее торжественными и полными. Греческое духовенство служило в нем по праздникам, а в будни очень редко, и заканчивало к 9 часам утра. Остальное время храм находился в распоряжении русского духовенства, служившего ежедневно. Вечером совершалось всенощное бдение, на котором 5 дней в неделю читались акафисты, по средам еженедельно после литургии служился общий молебен с водоосвящением за спасение армии, а по субботам – панихида по павшим воинам. Акафисты читались Спасителю, Божией Матери, прп. Серафиму Саровскому, свт. Николаю и вмц. Варваре; таким образом, обычный недельный круг богослужений дополнялся особым молением. Так как в Галлиполи располагались все военно‑учебные заведения, гимназия, госпитали и некоторые из частей, то большинство духовенства служило именно здесь. Это дало возможность хорошо поставить церковные службы в гарнизонном храме. На акафисты и литию выходили всегда не менее 4–5 иереев во главе с корпусным священником, праздничные службы совершались собором не менее 5–7 иереев. По праздникам пел хор какой‑либо части по назначению корпусного священника, а в будни – хор церковнослужителей. В большие церковные праздники иногда устраивалось богослужение совместно с греческим духовенством и во главе с митрополитом Константином. В таких случаях всегда пел лучший полковой хор, исполняя большинство песнопений по‑гречески. Митрополит, в свою очередь, произносил важнейшие возгласы на церковнославянском языке. Постоянное проповедничество пастырей оживляло и усиливало полноту церковных служб. На литургии в воскресные и праздничные дни, а также накануне на всенощном бдении было обязательным слово на тему Евангелия или по содержанию праздника. В субботнем слове, главным образом, раскрывался догмат о Воскресении Христовом как основном положении всего христианства. По пятницам, на вечернем богослужении, велись поучения катехизического характера, разбирались ход и строй богослужения в его содержании и символическом значении; Заповеди блаженства и Символ веры. Катехизические поучения всегда вел корпусной священник, и в этом отношении гарнизонная церковь имела преимущество пред другими храмами. Установленный строй службы удерживался неизменным до последних дней пребывания в Галлиполи. Помимо богослужений устраивались крестные ходы – Крещенский и крестный ход с Плащаницей (1 августа), совершавшийся 15 священниками в сопровождении церковных хоров и военных оркестров. Большое стечение народа всегда привлекали молебны на площадях перед парадами войск. Пасхальная заутреня 1921 г. собрала не менее 12 тыс. молящихся и зрителей из местного греческого и турецкого населения. Для Страстной и Пасхальной недель церковь‑палатка Кавалерийского военного училища была поставлена на большой площади (футбольном поле) и использовалась в эти дни как гарнизонный храм. Галлиполийцы позднее вспоминали: «Русская Пасха и на чужбине стала светлым, радостным днем. Красоту праздника и здесь составила ночная Пасхальная заутреня. Как в городе, так и в лагере весь народ собрался в эту ночь к храмам. Тысячи молящихся. Подъем необыкновенный. Под темным небесным сводом, в тесном кругу родных братьев, в эту Святую Великую ночь, горячо любимую на Святой Руси, ночь любви и братства, всепрощения, под ликующие звуки Пасхальных песнопений так близко чувствовалась Родина! Сердце полно было надежды, и горечь разлуки с милыми, далекими, любимыми растворялась в тихую, хотя и мучительную, но все же сладостную грусть. В эту дивную, единственную, неповторяемую в году ночь мелочи собственной жизни стушевались, сознание изгнанничества как будто умолкло, дышалось легко и свободно»[xliv]. На праздник Пасхи 1921 г. корпус посетил епископ Вениамин (Федченков). В своих речах он много с любовью говорил о России. Солдаты и офицеры приветствовали Владыку и торжественно вручили ему епископский жезл собственного изготовления. Всего епископ Вениамин 2 раза посетил Галлиполи. Он рукоположил в гарнизонном храме в священный сан четверо церковнослужителей: двое во иеромонахи и двое во диаконы. Важнейшие события в истории России и память о выдающихся соотечественниках отмечались соответствующим служением и проповедями. 13 августа, в день Ангела Патриарха Московского и всея России Тихона, приказом по корпусу отменили занятия и работы в частях. Во всех храмах прошли торжественные богослужения; так была освещена, с точки зрения церковных традиций, важность акта избрания Патриарха в переживаемый сложный период истории Русского государства. Очень активной была внебогослужебная деятельность духовенства. В первые же дни прибытия частей в Галлиполи в армянском храме организовали вечерние чтения, лекции и беседы на разнобразные темы, с участием церковных хоров. Вначале выступало лишь духовенство, затем стали принимать участие и светские лица. После организации различных кружков началась более планомерная просветительная работа. В ведении каждого священника находилась небольшая библиотека – до 40–50 книг. Они использовались для групповых чтений, что особенно практиковалось в лагерях. При некоторых полках были открыты «повторительные» школы для солдат, где священники являлись не только законоучителями, но и преподавателями истории, географии и других предметов. При почти полном отсутствии учебников, пособий и руководств сложным вопросом оказалось дело окормления воспитанников военно‑учебных заведений. Хотя со временем была выработана особая программа по преподаванию Закона Божия, но полностью провести ее в жизнь не удалось. В большинстве случаев уроки носили характер пастырских бесед, применительно к обычной программе военных училищ и общему уровню развития юнкеров. В общей проповеднической работе духовенства в Галлиполи ее участники выделяли следующие направления: «Вера в Премудрость и Благость Творца, посылающего нам всевозможные испытания для нашего же блага, и необходимость доверия к Нему; общенародные бедствия, подобные переживаемым нами сейчас, являются неизбежным результатом нарушения людьми законов жизни и отступления от высшей правды, лежащей в основе сохранения и дальнейшего развития жизни человечества; эта правда – Правда Христова: любовь и братское взаимное служение в отношениях личных, общественных и общечеловеческих, что чудесно раскрывается во всех ветхозаветных пророчествах; сейчас человечество стало на ложный путь, угасив в себе дух веры, ослабив чувство любви и поспешив отменить некоторые нормы жизни, без которых нельзя обойтись на известной ступени общего нравственного развития; материализм при самых совершенных социальных нормах должен привести человечество к уничтожению жизни, – такова природа человека и законы жизни; испытания кончатся, когда человечество, пересмотрев свои духовные ценности, станет на новый путь одухотворения жизни и насыщения содержания ее истинной Христовой любовью; тогда социальные нормы выработаются легко и для всех безболезненно»[xlv]. Духовенство также призывало солдат и офицеров оставаться верными духу и заветам великих русских святых. Доброжелательные отношения, которые установились у русского духовенства с греческим с первого дня прибытия в Галлиполи 1-го армейского корпуса, оставались такими до конца. Корпусной священник с канцелярией до своего отъезда проживал в доме митрополита. В дни собраний духовенства корпуса им всегда предоставляли зал. Галлиполийский митрополит Константин проявлял большой интерес к религиозной жизни русских частей: посещал их храмы, совершал в лагере Крещенское водоосвящение, присутствовал при освящении памятника на русском кладбище, постоянно интересовался настроениями в корпусе и его религиозными нуждами, оказывая необходимую помощь. 8 сентября 1921 г. русское, греческое и армянское духовенство чествовало митрополита Константина. После совместного богослужения, на которое Владыка был приведен в храм «со славою», митрополит «с глубоким убеждением сказал, что Царица Небесная не может оставить без помощи такой глубоко верующий и так чтущий Сына Ее русский народ, а это почитание он имеет возможность в течение года наблюдать непосредственно. Поэтому есть несомненная надежда на скорое прекращение страданий и восстановление прежней, еще более великой и славной Святой Руси»[xlvi]. Такие же доброжелательные отношения установились и с местным армянским духовенством. Оно, так же как и греческое, передало свою школу под госпиталь, предоставило храм для чтения и бесед. По призыву армянского священника среди его прихожан был организован кружок, оказывавший помощь русским военнослужащим – армянам, которая была особенно важна в первые сложные дни прибывания корпуса в Галлиполи. 16 июля 1921 г. на русском военном кладбище вблизи Галлиполи, где было погребено около 500 воинов и членов их семей, состоялось освящение и открытие памятника, возведенного самими галлиполийцами по проекту подпоручика Н. Н. Акатьева. На его сооружение ушло около 20 тыс. камней (по призыву генерала А.П. Кутепова каждый солдат принес по одному камню), которые сложили в видеувенчанного мраморным крестом шатрового каменного сооружения, напоминавшего шапку Мономаха или древний курган «в римско-сирийском стиле». На фронтоне памятника была закреплена белая мраморная доска с надписью: «Упокой, Господи, душу усопших. 1-й корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–[19]21 годах и в 1845-55 годах, и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену»[xlvii]. В дальнейшем под усиленным давлением французов и англичан в течение полутора лет части Белой армии были переведены в Болгарию и Королевство сербов, хорватов и словенцев, последние 120 галлиполийцев оставили свой лагерь в мае 1923 г.[xlviii] Помимо центра русской военной эмиграции Константинополь и зона проливов некоторое время играли роль центра русской церковной эмиграции. Еще весной 1919 г. сюда из Одессы приехали митрополит Одесский и Херсонский Платон (Рождественский), сначала проживавший на подворье Андреевского скита, а затем в здании Болгарской экзархии, архиепископ Минский и Туровский Георгий (Ярошевский) и архиепископ Кишиневский и Хотинский Анастасий (Грибановский), поселившиеся на подворье Пантелеймоновского монастыря. Именно Владыка Анастасий с января 1920 г. возглавлял созданное в Константинополе Русское церковное совещание, отвечавшее за организационные вопросы работы русских храмов, а 15 октября 1920 г. Временное Высшее церковное управление (ВВЦУ)Юго-Востока России (образованное в Ставрополе 6 апреля 1919 г.) назначило его управляющим русских приходов Константинопольского округа на правах епархиального архиерея. В 1919–1921 гг. архиепископ Анастасий также был настоятелем храмов свт. Николая Чудотворца и святых Константина и Елены при российском посольстве и представителем Русской Церкви при Вселенской Патриархии[xlix]. В ноябре 1920 г. вместе с армией П. Н. Врангеля и гражданскими беженцами в Константинополь прибыло возглавляемое митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким) ВВЦУЮго-Востока России в составе четырех архиереев, одного клирика и одного мирянина, которые разместились на подворьях русских афонских обителей. Как раз 20 ноября Патриарх Тихон, Священный Синод и Высший Церковный Совет приняли указ № 362 о создании церковных управлений (автономных митрополичьих округов) под руководством старшего иерарха на территориях, оторванных от центрального церковного управления[l]. Он стал ключевым документом, на основании которого ВВЦУ продолжило свою деятельность за границей. Правда, решение об этом само Управление по предложению епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова) приняло 6/19 ноября на состоявшемся в константинопольском порту, на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» первом своем заседании за пределами России, в котором участвовали митрополиты Антоний (Храповицкий), Платон (Рождественский), архиепископ Феофан (Быстров), епископ Вениамин и протоиерей Георгий Спасский (Владыка Антоний первоначально выступил против, считая, что попечение о духовном устроении русских людей должны взять на себя Константинопольская и другие Поместные Православные Церкви). На этом заседании постановили: «Ввиду сосредоточения огромного количества беженцев в различных государствах и частях света, не имеющих общения с советской Россией и не могущих сноситься с Высшим церковным управлением при Святейшем Патриархе, а также вследствие необходимости попечения о русской армии, выехавшей из Крыма, а) продолжить полномочия членов Высшего церковного управления с обслуживанием всех сторон церковной жизни беженцев и Армии во всех государствах, не имеющих сношения со Святейшим Патриархом; б) местом действия Управления избрать г[ород] Константинополь как наиболее центральный пункт; в) снестись с Константинопольской Патриархией для выяснения канонического взаимоотношения; г) определить состав членов Управления из наличных епископов его, ввиду отсутствия других членов – протоиерея о[тца] С. Булгакова и А.А. Апраксина, выехавшего в Сербию, и протоиерея о[тца] Георгия Спасского, отправляющегося с флотом во французские порты, и неудобства в настоящее время организации Управления иными способами; д) уведомить всеми возможными путями о сих постановлениях Святейшего Патриарха Московского и всея России Тихона, а также и все церковные центры, подлежащие попечению Русского церковного управления в Константинополе; е) обратиться с просьбой к Главнокомандующему генералу Врангелю, передавшему через епископа Вениамина о своем желании и соображениях о необходимости иметь Высший орган церковного управления по делам церковной жизни беженцев и армии, об обращении с его стороны к наместнику Святейшего Патриарха Константинопольского Митрополиту Брусскому Дорофею по вопросу об организации Управления в Константинополе; ж) назначить продолжение заседания Церковного управления в городе на 9 ноября»[li]. На этом заседании было также подтверждено постановление ВВЦУ от 15 октября 1920 г. о назначении архиепископа Евлогия (Георгиевского) управляющим русским церквами в Западной Европе, включая Болгарию и Румынию (за собой ВВЦУ оставляло управление русскими приходами в Турции, Греции и Королевстве сербов, хорватов и словенцев)[lii]. Вопрос отношений с Константинопольской Патриархией обсуждался также на втором (22 ноября) и третьем (29 ноября) заседаниях ВВЦУ, где помимо четырех указанных архиереев присутствовал включенный 22 ноября в состав Управления архиепископ Анастасий (Грибановский). В результате митрополиту Антонию (Храповицкому) и епископу Вениамину (Федченкову) было поручено выяснить вопрос о каноническом взаимоотношении с Константинопольской Патриархией и передать Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Прусскому (Пруссийскому) Дорофею письмо главнокомандующего Русской армией по этому вопросу[liii]. Русские иерархи обратились к Местоблюстителю Вселенского Патриархата митрополиту Досифею с просьбой позволить им окормлять русских воинов на землях, находившихся под его попечительством. 2 декабря при личной встрече Владыка Досифей сообщил митрополиту Антонию,что Патриархия, хорошо зная его как ревнителя святых канонов, дает согласие, чтобы русские архиереи окормляли свой народ, оставивший Родину, на канонической территории Вселенского Патриархата. Указом№ 9084 от 2 декабря (по другим данным от 22 декабря) 1920 г. Константинопольский Синод предоставил русским архиереям определенные полномочия для регулирования церковных дел эмигрантов в области своей юрисдикции (судебные прерогативы при разводах Константинопольская Патриархия сохраняла за собой): «Вы будете озабочены посылкою им иереев, антиминсов, проповедников и всего необходимого, будете посещать их лично, рассеивая увещаниями возникающие сомнения, прекращая распри, будете делать вообще все потребное, что вменяется Церковью и религией в целях утешения и ободрения упомянутых православных русских христиан». Митрополит Антоний и четыре других архиерея получили разрешение образовать «для пастырского обслуживания упомянутого населения временную церковную комиссию («Эпитропию») под высшим управлением Вселенской Патриархии для надзора и руководства общецерковной жизнью русских колоний в пределах православных стран, а также для русских воинов и беженцев, которые живут отдельно от остальных православных по городам и селам, лагерям и особым зданиям»[liv]. 29 декабря митрополит Досифей писал Владыке Антонию (Храповицкому): «Под вашим руководством Константинопольская Вселенская Патриархия разрешает всякое начинание, ибо Патриархии ведомо, что Ваше Высокопреосвященство не совершит ничего неканонического»[lv]. Хотя представители Константинопольской Патриархии никогда не присутствовали на заседаниях Высшего церковного управления, оно все таки информировало Вселенскую Патриархию о своей деятельности в течении всего периода пребывания в Константинополе. При этом порой возникали трения при решении бракоразводных вопросов[lvi]. Среди некоторых эмигрантов, в том числе у российского посланника А. А. Нератова (назначенного в Константинополь в апреле 1920 г. правительством А. И. Деникина), указанное обращение русских архиереев вызвало недоумение с точки зрения канонического права. Но, как позднее (21 мая 1921 г.) в письме Нератову объяснял архиепископ Феофан (Быстров), речь шла о непонимании того, что после переезда в Константинополь ВВЦУ оказалось на территории Вселенского Патриархата и поступило «согласно каноническим правилам и законам межцерковных отношений», так как, «естественно, было обязано просить о благословении Вселенской Патриархии, что и было сделано»[lvii]. Следует отметить, что митрополит Антоний (Храповицкий), согласно приведенным в обвинительном заключении следственного дела показаниям на допросе в ГПУ 30 января 1923 г. Патриарха Тихона, получил согласие на деятельность ВВЦУ за границей и от Первосвятителя Российской Церкви: «В этом же показании гр[ажданин] Беллавин признал, что дал свое благословение Высшему церковному управлению, организованному Антонием в Константинополе»[lviii]. В конце ноября 1920 г. на берегах Босфора с благословения Вселенского Патриарха состоялся первый заграничный Архиерейский собор, который переименовал Временное Высшее церковной управление Юга России в Высшее Русское церковное управление за границей (ВРЦУ). Оно избрало Архиерейский Синод во главе с митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким), который являлся исполнительным органом Собора в период между его созывами. В декабре был утвержден состав ВРЦУ: председатель – митрополит Антоний, члены – митрополит Одесский и Херсонский Платон, архиепископ Кишиневский и Хотинский Анастасий (избранный заместителем председателя), архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан и епископ Севастопольский Вениамин. Также были определены границы их деятельности: забота о религиозных потребностях беженцев, забота об окормлении православного духовенства, которое вынужденно оставило Россию, руководство русскими церквами и духовными миссиями в эмиграции в качестве легитимного представителя Священного Синода и Патриарха; обеспечение материальных интересов Русской Церкви и установление нормальных связей с Патриархом Тихоном[lix]. ВРЦУ также издало по всем заграничным церквам указ с сообщением, что оно продолжает быть «правопреемником Высшего церковного управления на Юге России» и «представляет из себя высшую церковную власть для всех русских заграничных причтов, приходов и мирян, впредь до установления правильных и свободных почтовых сношений с Святейшим Патриархом Московским», ныне «находясь под покровительством Вселенского Патриарха»[lx]. После окончания карантина эвакуированные из Крыма архиереи с парохода «Великий князь Александр Михайлович» переехали жить в Константинополь. Митрополит Антоний (Храповицкий) поселился у архиепископа Анастасия, который имел две небольшие комнаты в чердачном помещении здания посольства России. Здесь Владыка Антоний прожил около 3 месяцев до своего отъезда в Королевство сербов, хорватов и словенцев[lxi]. На заседании ВРЦУ 19–21 апреля 1921 г. было решено «организовать собрание представителей Русской Православной Церкви за границей для объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности»[lxii]. Для разработки вопроса церковной политики была образована комиссия под председательством епископа Вениамина (Федченкова). Благословение на проведение этого собрания дал Местоблюститель Константинопольского Патриаршего Престола митрополит Кесарийский Николай. В дальнейшем подобные собрания прошли в Константинопольском, Сербском, Болгар­ском и Западно-Европейском русских церковных округах (однако Всезаграничный русский церковный собор состоялся уже в другой стране). В апреле 1921 г. с одобрения ВРЦУ в Константинополе были организованы Высшие богословские курсы под руководством архиепископа Анастасия (Грибановского)[lxiii], которые, правда, фактически не смогли развернуть свою работу. Вскоре ВРЦУ решило изменить место своего пребывания. 29 апреля / 12 мая 1921 г. состоялось последнее заседание ВРЦУ в Константинополе, и в том же месяце оно переехало в Сремски Карловцы (Королевство сербов, хорватов и словенцев)[lxiv]. В это время в Константинополе и окрестностях 27 русских храмов обслуживали свыше 100 тыс. беженцев (самый крупный гражданский лагерь находился в Кабакдже у города Чаталджи – 22 тыс. человек). Лишь 6 из них действовали до Первой мировой войны, остальные были устроены самими эмигрантами при русских учебных заведениях, военных лагерях, общежитиях, больницах и т. п. В ряде случаев общины возникли при греческих храмах, где русским священникам позволялось периодически совершать богослужения: в некоторых церквах Константинополя, в Кадикее и других пригородах, а также на Принцевых островах. К октябрю 1921 г. количество русских храмов вследствие закрытия военных лагерей и отъезда беженцев уменьшилось до 19[lxv]. Тем не менее число российских эмигрантов в Константинополе оставалось значительным. Часть из них по-прежнему проживала в подворьях русских афонских обителей. Так в книге записей вопросов и решений Духовного собора старцев Свято-Ильинского скита 19 декабря 1921 г. отмечалось: «Решено ответить г[осподину] Тукалке, члену Комиссии беженцев в Константинополе, что великой ради нужды братии скита бесплатных квартир не можем отпустить в подворье, потому что у нас около 150 душ братии, из коих больше половины к труду неспособна. И только и надежды, что на извлекаемую сумму подворья, а здесь на Афоне мы сами ходим по чужим работам за ничтожную плату, которая пропитать всех братьев не в состоянии»[lxvi]. Активизировалась церковная жизнь в русских учебных заведениях. В 1921–1922 гг. Всероссийские союзы земств и городов содержали в Константинополе 3 гимназии (свыше 900 учащихся), 3 училища, 10 начальных школ, 9 детских садов, площадок, яслей и 2 детских дома; своя гимназия (имени барона П.Н. Врангеля) была и в Галлиполи (около 200 учащихся). Всего же на территории Турции по некоторым сведениям появилось 11 русских гимназий и прогимназий, а также 12 начальных и подготовительных школ. При многих из них, в частности при 1-й Константинопольской гимназии, гимназии свт. Николая Чудотворца в Харбие и основанной в июне 1920 г. женой русского посланника В.В. Нератовой Крестовоздвиженской гимназии, имелись домовые храмы. Главным воспитателем одной из русских гимназий в 1920–1921 гг. работал Ф.Ф. Раевский – будущий архиепископ Сиднейский и Австралийско-Новозеландский в юрисдикции Русской Православной Церкви за границей Савва. Определенную помощь в создании русских учебных заведений оказали представили других христианских конфессий. Так, например, католический священник восточного обряда Александр Сипягин (племянник министра внутренних дел Российской империи) создал в Константинополе школу интернат для русских детей-сирот, директором которой он являлся в 1921–1923 гг.[lxvii] В дальнейшем, довольно быстро, в течение 2 лет почти все школьные учреждения были переведены из Турции в другие страны. В конце 1923 г. в Константинополе и окрестностях осталось только 3 русских школы – начальная имени баронессы О. М. Врангель (32 учащихся) и 2 средние: школа для мальчиков в летней резиденции российского посла Нератова Буюк-Дере (180 учащихся), которая имела небольшую церковь, устроенную личными стараниями воспитанников, и школа для девочек на одном из Принцевых островов – Протии (60 учащихся)[lxviii]. Все русские общины находились в ведении назначенного ВРЦУ «для Востока» попечителем о русских церковных интересах и представителями перед местными Патриархами архиепископа Анастасия (Грибановского), который, правда, периодически покидал Константинополь[lxix]. Так летом 1921 г. он, согласно решению ВРЦУ от 13 апреля, посетил Афон и Палестину с целью ознакомления с положением афонских русских обителей и Русской духовной миссии в Иерусалиме после войны. В ноябре 1921 г. Владыка в качестве управляющего русскими общинами Константинопольского округа принял участие в состоявшемся в Сремских Карловцах I Всезаграничном церковном соборе и возглавил на нем отдел духовного возрождения. Накопившиеся проблемы и нерешенные вопросы канонической принадлежности стали причиной того, что после переезда ВРЦУ в Сремски Карловцы временно заменивший архиепископа Анастасия настоятель посольской церкви свт. Николая епископ Севастопольский Вениамин (Федченков) решил созвать Цареградское Русское церковное совещание. С этой целью были образованы две комиссии: подготовительная и просветительская (для разработке проектов о религиозном просвещении детей, подростков и взрослых, в том числе подготовки кандидатов в священники). Совещание созывалось на основе положения Всероссийского Поместного собора 1917–1918 гг. об епархиальных собраниях. Кроме епископа Вениамина в его состав вошли все утвержденные церковной властью клирики, настоятели Афонских подворий в Константинополе, члены комиссий, представители наиболее важных общественных организаций и избранные от местных общин миряне, в том числе по пять священников и девять мирян от русских военных частей в Галлиполи и на о. Лемносе. В ходе подготовки на подворье Афонского Свято-Андреевского скита были напечатаны: докладная записка о задачах совещания, приходской устав, принятый Всероссийским Поместным собором 1917–1918 гг. и подготовленный Обществом православных приходов Петрограда и губернии Православный церковный календарь на 1921 г. (с приложением о церковной жизни русской эмиграции, написанным, вероятно, епископом Вениамином)[lxx]. Подготовительная комиссия также подготовила подписанный ее председателем епископом Вениамином, протоиереями В. Руденко, А Спасским и секретарем комиссии священником И. Церетели доклад, в котором были намечены пути для деятельности ВРЦУ и обоснована необходимость его существования. В докладе обращалось внимание на то, что в сложившейся ситуации необходимо взять на себя решение проблем русских беженцев, а также решение национальных проблем, при этом высказывались идеи русского мессианства – решения «сверхнациональных» и «сверхславянских задач». По мнению авторов доклада, Россия со временем исцелится от революционных страстей, возрастет духовно, осознает свою миссию и в будущем «сама будет давать приют и физический, а еще более душевный, и… религиозно-духовный». И именно русская эмиграция должна подготовить к этому инославный мир[lxxi]. Отметив, что национальные вопросы – дело мирских людей, комиссия заявила, что и Церковь не может находиться в стороне от дела спасения Святой Руси, однако высказалось против проповеди церковной эмиграцией каких-либо политических идей. Члены комиссии подчеркнули, что задача русской эмиграции – осуществлять «процесс “собирания души русской”, слияния всего народа, всех классов в единое целое»[lxxii]. Цареградское совещание начало продолжавшуюся около двух недель работу 22 июня 1921 г. и приняло ряд определений о перестройке церковной жизни в новых условиях. На открытии совещания присутствовал генерал П.Н. Врангель, и в его работе участвовали 3 архиерея, помимо Владыки Вениамина, епископ Царицынский Дамиан (Говоров) и представитель Константинопольского Патриархата епископ Неокесарийский Поликарп[lxxiii]. Присутствовавший на этом собрании известный русский религиозный деятель Н.М. Зернов впоследствии писал, что «на нем царил дух подлинной церковности». Владыка Вениамин (Федченков) также позднее вспоминал, что совещание прошло очень мирно, а попытки провести политические резолюции были сразу же пресечены[lxxiv]. На собрании отмечалось, что трагедия русского народа состоит в его утрате за 200 лет синодального строя духа соборности, что привело к упадку национального самосознания. Теперь же миряне и клирики должны стать помощниками архиереев – и своей инициативой, и проведением в жизнь соборных решений. Совещание не высказалось относительно того, какими должны быть церковно-государственные отношения в будущей в России, акцент делался на то, что основой идеологии русского государства должна стать православная Христова вера[lxxv]. Участники совещания решили вовлечь в свою деятельность представителя российской дипломатической миссии, чтобы предотвратить возможное вмешательство Вселенской Патриархии в русские церковные дела; образовать Епископский совет, включив в него священников и мирян, для управления русскими храмами, решения повседневных вопросов и подготовки бракоразводных дел, которые затем высылались ВРЦУ для окончательного решения. Последний вопрос и ранее вызывал затруднения, так как Вселенская Патриархия считала, что русские церковные власти не имеют права на разрешение разводов, поскольку этим вмешиваются в область ее компетенции. Самым важным определением совещания стало решение образовать церковные приходы при каждом русском храме и даже при тех греческих церквах, где русские священники получили возможность совершать свои богослужения по определенным дням. Несмотря на сопротивление посланника А.А. Нератова, который опасался, что создание русских приходов на территориях, где уже существуют греческие общины, позволит Вселенской Патриархии вмешиваться в русскую церковную жизнь, епископ Вениамин сразу же начал формировать приходы. При этом, однако, было принято предложение российского посольства о том, чтобы название «приход» заменить словом «община», что в большей степени соответствовало бы сложившейся ситуации. К осени 1921 г. при двух посольских храмах, Никольской больничной церкви и десятке домовых храмов при школах, общежитиях и лагерях были сформированы советы церковных общин, в которые вошли по одному представителю российского посольства[lxxvi]. Одну из таких общин, а также церковную благотворительную организацию и братство Патриарха Николая Кесарийского (21 июня 1921 г.) основал епископ Царицынский Дамиан (Говоров)[lxxvii]. Владыка Дамиана прибыл в Константинополь из Севастополя на транспорте «Рион» в ноябре 1920 г. вместе со многими членами возглавляемого им тогда Всероссийского Свято-Владимирского братства, деятельность которого в учебно-воспитательной области выразилась в создании в Крыму смешанной гимназии для детей беженцев. В Константинополе братство хотело продолжить религиозно-просветительскую деятельность, но это стремление Предстоятели Русской Православной Церкви за границей не поддержали[lxxviii]. В своем дневнике епископ Дамиан так описывал первые впечатления от города: «После недельного плавания “Риона” беженцы увидели Царьград с возвышающейся Айя-Софией… Для русских людей видеть Св. Софию, побывать в центре христианства, в колыбели православия, было заветной мечтой… Нас, епископов, приняли любезно в Болгарской екзархии. Наши взоры и желания, прежде всего, направлены были к Св. Софии, и мы неоднократно ее осматривали. Здесь мы увидели, что к ней стекаются племена и народы (кроме греков, которым турки возбраняли вход). Желательными посетителями здесь были русские и особенно русское духовенство… В разговорах образованные и необразованные турки прямо высказывались: “Нам не удержаться в Константинополе, нам жаль Айя-Софии, но если отдавать кому, то только русским, потому что русские хороший народ и хороший наш сосед”. Мое пребывание в Болгарской екзархии продолжалось 5 месяцев»[lxxix]. Первоначально епископ был полон энтузиазма от пребывания в Константинополе и выражал идеи русского мессианства. «Христианское сознание говорило нам,– писал он,– что все совершившееся наяву – не случайное явление. Движение Российское и движение мировое привело нас к центру православия для какой-то великой цели, ибо все пережитое русским человеком за это время – дело большого масштаба»[lxxx]. В апреле 1921 г. Владыка Дамиан арендовал 36 комнат в так называемом Русском доме на Татовне, где планировал сосредоточить деятельность своего братства и разместить различные культурно-просветительные учреждения, в том числе создать Богословско-пастырское училище. С помощью Американского комитета спасения и воспитания русских детей епископу удалось отремонтировать комнаты и открыть в доме интернат для русских детей и юношей на 50 человек. Для добывания материальных средств братство устроило здесь прачечную, однако русское Богословско-пастырское училище открыть в Константинополе не удалось. В связи с этим Владыка Дамиан в 1922 г. переехал в Болгарию. В своем дневнике он так описывал причину переезда: «Константинопольский период нашего беженства ничем хорошим не ознаменовался и не дал никакого опыта для деятельности в будущей России… Поле деятельности для Русской Церкви постепенно суживалось, и жизнь здесь, наконец, приостановилась с большими осложнениями, запрещениями священнослужения Патриархом архиепископу Анастасию… Так как в Константинополе ничего нельзя было делать на поприще религиозно-просветительном, то свои мысли я стал направлять к славянским землям»[lxxxi]. Также в Болгарию со временем уехали архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан (Быстров), до 1922 г. служивший на подворьях русских афонских обителей в Константинополе, и епископ Лубенский Серафим (Соболев), некоторое время преподававший догматическое богословие в известной Высшей духовной школе Константинопольского Патриархата на острове Халки. Когда в этот период один из священнослужителей сказал Владыке Серафиму: «Вот и попали мы, Ваше Преосвященство, в хорошую сторонушку!», то услышал в ответ: «Постой, здесь же турки, мусульмане, какая же это хорошая сторонушка! Погоди, даст Бог, увидим еще хорошую сторонушку»[lxxxii]. В конце 1921–1922 гг. русская церковная эмиграция через Константинополь оказывала помощь голодающим в России. 31 августа 1921 г. ВРЦУ постановило образовать соответствующий комитет, причем собранные верующими «пожертвования денежные… направлять в Белград в ВЦУ, а снаряженные вагоны и пароходы – на имя Всероссийского Патриарха Тихона в пограничные города или в Константинополь». Подобная помощь осуществлялась больше года. Так на заседании ВРЦУ от 15 августа 1922 г. отмечалось: «Устроено дело посылки из Константинополя посылок с продуктами в Россию (голодающим)», а архиепископу Анастасию выдано для организации этого дела 120 тыс. динар[lxxxiii]. Согласно указу Местоблюстителя Вселенского Патриархата от 2 декабря 1920 г. русские общины на территории Турции имели автономный статус, и до 1924 г. состоявший из них русский Константинопольский церковный округ фактически существовал в виде самостоятельной епархии, которой руководили архиепископ Анастасий и Епископский совет. Владыке Анастасию подчинялись и общины в русских военных лагерях на греческих островах Лемнос и Лесбос; 24 апреля 1922 г. он был избран председателем объединявшего 34 общественные организации Русского комитета в Турции. В 1923 г. архиепископу нанес официальный визит Гибралтарский епископ Англиканской Церкви[lxxxiv]. В мае–июне 1923 г. Владыка Анастасий принял участие в проходившем в Стамбуле Всеправославном совещании, где выступил в качестве руководителя оппозиции против предложенных Вселенским Патриархом «противоречивших православной традиции» реформ. Данный конфликт резко ухудшил отношения русских общин с Константинопольским Патриархатом. После завершения Всеправославного совещания Патриарх Мелетий указал архиепископу Анастасию, что он в будущем должен поминать за богослужением только Вселенского Патриарха. Это требование оказалось неприемлемым для архиепископа, и выполнено не было[lxxxv]. На отношение к русским приходам повлияла и лояльная к советскому правительству политика Константинополя. 29 марта 1924 г. Владыка Анастасий получил грамоту Вселенской Патриархии, в которой русским клирикам на территории Патриархата предписывалось избегать «проявлений политического свойства, равно как возношения имен и особ, указывающих на политические упования и предпочтения и потому могущих причинить серьезный вред и в частности, и вообще». Разъясняя содержание этой грамоты, секретарь Константинопольского Синода писал, что здесь «запрещается касаться большевизма со всех точек зрения, даже как ярко выраженного антирелигиозного и антиморального начала, так как это могло бы набросить тень на советскую власть, признанную законной всем русским народом и Патриархом Тихоном»[lxxxvi]. Кроме того, в связи с признанием Константинопольской Патриархией обновленческого Синода в СССР, русским архиереям в Стамбуле было строго запрещено возносить имя Патриарха Тихона за богослужением и поминать зарубежный Русский Архиерейский Синод. Архиепископы Анастасий (Грибановский) и Александр (Немоловский) отказались повиноваться этому указу. В результате Патриарх Григорий VII 31 марта назначил особую следственную комиссию из трех митрополитов по делу русских архиереев, которые, по его мнению, незаконно вторглись в область компетенции Вселенского Патриархата по окормлению эмигрантов из России, иобратился к Сербскому Патриарху Димитрию с предложением упразднить Зарубежный Русский Синод, но сочувствия не нашел. 30 апреля, ввиду отказа пребывавших в Стамбуле русских архиереев прекратить поминовение Патриарха Тихона и признать советскую власть, Константинопольский Синод запретил в служении архиепископов Анастасия Кишиневского и Александра Алеутского и Северо-Американского. В этот же день Патриарх Григорий VII заявил о неканоничности Русского Архиерейского Синода за границей: «Существование и деятельность Русского Синода в чужой церковной области… никакой канонической силы иметь не может, и… он должен как можно скорее прекратить свое существование согласно… постановлению Патриарха Тихона»[lxxxvii]. 8 мая 1924 г. Синодальная следственная комиссия направила Владыке Анастасию угрожающее письмо: «Постановление о Вас о немедленном пресечении священнодействования и церковнодействования здесь принято… не просто на основании только что поданных против вас жалоб, но также и главным образом вследствие данных, существующих уже давно, о том, что, к сожалению, Ваше Высокопреосвященство и отчасти и Высокопреосвященнейший архиепископ Североамериканский Александр в церковной деятельности Вашей здесь, в архиепископии Константинопольской, превышаете нормы, указанные в грамоте Патриархии от 2 декабря 1920 г. за № 9084, возможной церковной деятельности Вашей здесь, как беженцев и гостящих в чужой епархии архиереев. Существует уже достаточно данных, свидетельствующих, что Ваше Высокопреосвященство, вопреки вышеупомянутой грамоте и воспрещению общего Патриаршего и Синодального циркуляра об архиереях-беженцах, который и Вы в свое время получили к сведению, действуете здесь с превышением своих прав, поступая как архиереи правящие и имеющие права власти церковной административной и судебной, что, конечно, не может быть допущено канонически, как несовместимое с вашим положением архиереев-беженцев, гостящих в чужой епархии. Известно также, что Вами или через Вас произведено много хиротоний, пострижений в монашество и т. п. Также из многократных данных удостоверено использование Вами Церкви при служениях и в проповедях для политических выступлений, несовместимых с церковным характером и по другим соображениям весьма неуместных здесь. По этим причинам, а не просто из-за поданных только что жалоб, Священный Синод счел необходимым пресечь немедленно данное ранее Вам разрешение священнодействовать и вообще исполнять какую бы то ни было церковно-административную власть здесь, до представления Вами удовлетворительного ответа по всем пунктам обвинений, предъявленных Вам… В заключение комиссия замечает Вам, что поднятый неуместно шум для извращения сущности вопроса может составить новые элементы ответственности». В результате Владыка Анастасийпосле Пасхи 1924 г. был вынужден покинуть Стамбул, ичерез Францию выехал в Болгарию, где участвовал в освящении Александро-Невского собора в Софии, а потом переехал в Сремски Карловцы для участия в очередном Архиерейском Соборе. По поручению последнего архиепископ направился в Иерусалим (прибыл туда в декабре 1924 г.), и до 1935 г. наблюдал за деятельностью Русской духовной миссии в Палестине[lxxxviii]. Интересно отметить, что митрополит Евлогий (Георгиевский) в 1924 г., в связи с ущемлением прав архиепископа Анастасия Вселенским Патриархом, посылал в Константинополь письма, где защищал законность Зарубежной Русской Церкви[lxxxix]. Однако в 1930-х гг. Владыка Евлогий, видимо, пытаясь обелить Константинопольский Патриархат (в юрисдикции которого он тогда находился) трактовал события 1924 г. уже другим образом: «Епископа Анастасия только что выслали из Константинополя. Там он произносил зажигательные политические речи на Афонском подворье. Константинопольский Патриарх предостерегал его, советовал учитывать обстановку, помнить, что пользуется гостеприимством турецкой державы, но владыка Анастасий с этим предостережением не посчитался, и потому ему запретили священнослужение. Он уехал из Константинополя»[xc]. Таким образом, в середине 1920-х гг. еще сохранившимся в Турции русским общинам пришлось признать юрисдикцию Вселенского Патриархата. После отъезда Владыки Анастасия Константинопольский Патриарх в 1924 г. назначил управляющим русскими общинами в Стамбуле архиепископа Александра (Немоловского), который занимал эту должность до 1928 г., однако затем был уволен от должности управляющего и выселен из страны по решению турецких властей. Владыка Александр сначала уехал на Афон, а в декабре 1928 г. по приглашению митрополита Евлогия (Георгиевского) переехал в Брюссель, где в дальнейшем служил более 10 лет[xci]. Бедственное материальное положение беженцев, прекращение французскими оккупационными властями продовольственной помощи и ультиматум турецких властей о поголовной депортации военных спровоцировали отъезд русских из зоны черноморских проливов, – в основном в Королевство сербов, хорватов и словенцев и Болгарию. В конце 1921 г. в Константинополе осталось 30 тыс. русских, а в сентябре 1922 г. – 18 тыс. При этом в городе все еще было много православного духовенства: на 26 октября 1921 г. из 30 тыс. беженцев 150 являлись священнослужителями[xcii]. Укрепление в Турции власти светского правительства генерала Мустафы Кемаля (Ататюрка) и его сближение с Советской Россией существенно сказалось на положении эмигрантов. По Лозаннскому договору 1923 г. между Турцией и европейскими государствами был урегулирован вопрос Константинополя и проливов. Они оказались демилитаризованы, а город вскоре возвращен под управление турецких властей. К началу 1924 г. в Стамбуле и его окрестностях осталось около 10 тыс. русских эмигрантов. В дальнейшем их число неуклонно сокращалось: в 1926 г. – 5 тыс., 1928 г. – 1747, 1934 г. – 1695, а в 1937 г. – 1200 человек[xciii]. Это во многом было связано с постепенным ужесточением турецкой политики в отношении русских беженцев. Летом 1925 г. правительство приняло несколько декретов, на основании которых иностранцы не имели права заниматься рядом ремесел и профессий. Кроме того,от русских эмигрантов потребовали принятия к 1 января 1927 г. советского или турецкого гражданства[xciv]. В справке о положении русских беженцев в Турции, подготовленной представителем Всероссийского земского союза в Стамбуле А. Л. Глазовым для председателя Совета российских послов М. Н. Гирса от 2 апреля 1926 г. говорилось: «Общее число русских беженцев в Турции не превышает ныне 4 000 – 5 000 человек. Не менее 90% этого числа проживает в Константинополе, а остальные 10% рассеяны по различным местностям Анатолии, причем в последнее время эти проживающие в провинции беженцы постепенно лишаются своих мест и заработка и высылаются на жительство в Константинополь. Как и в других местах расселения, русские беженцы в Константинополе в подавляющем числе зарабатывают средства к существованию наемным и поденным трудом. Более или менее крупных предприятий, организованных русскими и дающих постоянный заработок своим соотечественникам, в Константинополе почти не осталось. Одной из характерных особенностей русской беженской колонии в Константинополе является довольно значительное число инвалидов и нетрудового элемента: последовательные эвакуации, сначала в Балканские страны, затем в Соединенные Штаты и в последние два года во Францию, в значительной мере выкачали из Константинополя молодежь и вообще энергичных и способных к физическому труду людей… До лета прошлого 1925 г. русские беженцы не были стеснены в праве приложения своего труда и знаний в самых разнообразных отраслях местной экономической жизни. Единственное правовое ограничение, строго соблюдавшееся турками, заключалось в отказе выехавшим за границу белым русским в обратных визах на въезд в Турцию. Весьма неохотно давались турками и разрешение на въезд в Анатолию, но при известной протекции и хлопотах эти разрешения можно было получить. В общем же русским беженцам до лета прошлого года жилось в Турции сравнительно спокойно и хорошо, особой безработицы среди них не наблюдалось, и имелись уже кое-какие перспективы в отношении устройства значительного числа русских специалистов на ряд крупных государственных и муниципальных предприятий. Но вот начиная с осени 1925 г. в связи с неудачными для Турции переговорами по Мосульскому вопросу, политика турецкого правительства в отношении иностранцев, а в том числе и русских беженцев, резко меняется и принимает определенно агрессивный характер. Основываясь на неопределенно редактированной ст. 4 Лозанского договора, турецкое правительство под видом защиты интересов турок от конкуренции иностранного труда начинает издавать последовательно ряд декретов, лишающих иностранных подданных права заниматься известными ремеслами и промыслами, а также состоять служащими в целом ряде предприятий, не только государственных и общественных, но и частных. В первую очередь и наиболее болезненно отразилось это на русских беженцах, лишенных и консульской и иной авторитетной защиты и потому предоставленных всецело самим себе. Хотя путем различных ходатайств, а порою и взяток полицейским властям, и удавалось в некоторых случаях и отсрочивать применение упомянутых декретов, но все же положение создалось невыносимое и безработица среди беженцев резко увеличилась… О том, в каком угнетенном положении находится сейчас русская колония в Константинополе, говорить не приходится – это понятно само собою; необходимо поэтому принять самые срочные меры к возможному усилению эвакуации русских из Константинополя… Заканчивая этим свою записку, считаю долгом отметить те конкретные меры, которые необходимо срочно предпринять в отношении русской беженской колонии в Турции, дабы не поставить ее в ближайшем будущем перед совершенно безвыходным положением. 1. Принять все возможные меры в Международном бюро труда, чтобы добиться от турецкого правительства отмены или смягчения в отношении русских беженцев всех тех ограничительных распоряжений относительно применения труда, кои установлены в последнее время для иностранцев. 2. Добиться присылки для русских в Константинополь возможно большего числа контрактных виз во Францию… 3. Обратить самое настойчивое внимание иностранных правительств на создавшееся для русских беженцев в Константинополе безвыходное положение и ходатайствовать перед этими правительствами о предоставлении, вне правил, возможного числа виз для тех из беженцев, которые по своему возрасту и состоянию здоровья не способны к тяжелой физической работе»[xcv]. Протесты и вмешательство международной общественности привели лишь к продлению срока выполнения требования о принятии советского или турецкого гражданства до августа 1927 г. Все это способствовало выезду русских эмигрантов из страны. Только в мае 1928 г. из-за обострившейся политической ситуации из Стамбула в Югославию переселились 440 бывших граждан России[xcvi]. К этому времени были ликвидированы последние русские школы. В 1923 г. в среднюю школу для русских мальчиков в Буюк-Дере перевели из Египта учащихся младших классов расформированного Новочеркасского кадетского корпуса имени императора Александра III. Эта школа содержалась на средства Англиканской Церкви и Лиги Наций и имела небольшой православный храм, настоятелем которого служил законоучитель священник Иоанн Церетели (бывший полковник). Вскоре после установления дипломатических отношений Турции с Советской Россией в марте 1924 г. школе пришлось переехать в пустующие бараки, построенные для беженцев-армян в Эренкее (дачном поселке на берегу Мраморного моря). Весной 1924 г. была закрыта и средняя школа для русских девочек на острове Протии, а ее учащихся также перевели в Эренкее, объединив с мальчиками. Здесь в одном из бараков силами воспитанников была устроена церковь, в которой по-прежнему служил отец Иоанн Церетели. На Пасху он привозил прислуживавших в храме учащихся на прием к Вселенскому Патриарху. В 1926 г. школа в Эренкее была закрыта из-за нехватки средств, старшие воспитанники вместе с отцом Иоанном Церетели уехали во Францию, а младшие в Болгарию: мальчики в Шуменскую гимназию, а девочки в Варненскую[xcvii]. Быстро уменьшалось и количество церквей – сначала до прежних 6, а потом до 3 – при подворьях русских афонских обителей. После установления в 1923 г. дипломатических отношений Турции с Советской России все здания российского посольства заняли советские дипломаты, которые сразу же закрыли церкви свт. Николая Чудотворца и святых Константина и Елены (ее осквернили, устроив в ней бойлерную). В 1923 г. турецкие власти передали Советской России и здание Никольской больницы, церковь которой была закрыта через несколько лет. Впоследствии больница и храм при ней оказались проданы и позднее снесены турками[xcviii]. В 1923–1925 гг. советское правительство пыталось овладеть и подворьями русских афонских обителей, но, так как они официально находились в юрисдикции Вселенского Патриарха и никогда не принадлежали российскому государству, успеха не добились. Монахи охотно предоставляли в своих зданиях приют беженцам, и постепенно при подворьях образовались большие общины (считавшие себя принадлежащими к Русской Православной Церкви за границей). Самой многочисленной и активной из них была община при церкви св. пророка Илии. До конца лета 1922 г. экономом подворья Свято-Ильинского скита служил иеромонах Пахомий, 23 января 1922 г. на подворье также послали певчим и для выполнения различных хозяйственных дел иеродиакона Иессея. 22 августа отца Пахомия (ставшего в дальнейшем наместником скита) в качестве эконома подворья сменил иеромонах Иувиналий. В 1923 г. в Ильинскую общину вошли прихожане закрытой посольской церкви свт. Николая Чудотворца. В марте 1924 г. архиепископ Александр (Немоловский) написал братии скита о награждении отца Иувиналия золотым крестом, а отца Иессея саном архидиакона, на что 25 марта было дано благословение. 28 декабря 1924 г. Духовный собор отцов Свято-Ильинского скита, заслушав сообщение отца Иувиналия о том, что Константинопольская Патриархия принуждает принять новый стиль, постановил не принимать его. С конца 1920-х гг. вместе с иеромонахом Иувиналием на подворье до 1931 г. служили иеродиакон Стефан и монах Иаков. В 1939 г. иеромонаха Иувиналия заменил иеромонах Иессей, служивший на подворье до весны 1961 г.[xcix] Должность настоятеля Ильинской церкви в конце 1920-х – 1940-х гг. занимал архимандрит Серафим (Палайда). Он родился и вырос на Западной Украине (в Галиции), но был русским патриотом и, когда попал в австрийскую армию во время Первой мировой войны, то в первом же бою сдался в плен итальянцам, чтобы не воевать против союзников России, и вскоре вступил добровольцем в итальянскую армию. После окончания войны будущий архимандрит отправился в Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. Югославию), поступил на богословский факультет Белградского университета и принял монашеский постриг. Его службу на приходе в Стамбуле описал в своих паломнических записках будущий архиепископ Серафим (Иванов): «Живет по-спартански в маленькой комнатке при храме, без самых элементарных удобств, сам себе что-то варит, но твердо стоит на своем очень важном и ответственном посту. Много раз Фанар (Греческая Патриархия) требовал от архимандрита Серафима прекратить подчинение Архиерейскому Заграничному Синоду и перейти вместе с приходом в греческую юрисдикцию. Отец Серафим всегда твердо и решительно отклонял подобные домогательства. Ему пытались грозить церковными и административными прещениями, но он их не испугался. В конце концов о[тца] Серафима оставили в покое и перешли на мирное сожительство»[c]. Настоятелем Андреевского храма с конца XIX в. по 1934 г. служил иеромонах, а затем архимандрит Софроний (Баринов; 1853–1934 гг.), который имел богатую библиотеку и был любителем древностей. Он скончался в Стамбуле 22 июня 1934 г.[ci], и настоятелем Андреевского храма стал служить иеромонах Мелетий, а с 1940 г. иеромонах Никон. Один из русских беженцев так писал о своем пребывании на Андреевском подворье в 1920-х гг.: «Здесь не пресеклось православное уставное богослужение, чинное, благоговейное, странно спокойное на фоне всеобщего разрушения, при пении не многолюдного, но дивного хора… Здесь – старая Россия, даже этот запах трапезы в часы стола, эта старая афонская, такая вдумчивая, такая любвеобильная и смиренная вежливость». В 1928–1929 гг. настенные росписи церкви в «нестеровском стиле» выполнил художник Н. Перов. Он же написал 8 образов в иконостасе[cii]. В Пантелеймоновском храме весь XX в. служили монахи Свято-Пантелеимоновского монастыря. Так в декабре 1920 г. настоятелем подворья этого монастыря был назначен бывший главный духовник Российского экспедиционного корпуса на Салоникском фронте архимандрит Серафим (Булатов; 1856–1924 гг.). 4 года он провел в Константинополе, духовно окормляя русских беженцев, и, защищая монастырское имущество от притязаний турецких властей. В 1923 г. о. Серафим был пострижен в схиму с именем Симеон, но к концу года серьезно заболел и 5 января 1924 г. скончался[ciii]. 19 сентября 1927 г. в Свято-Пантелеймоновском монастыре был рукоположен во иеродиакона и отправлен в Константинополь настоятелем подворья отец Спиридон (Майданчеко; 1879–1957 гг.). В это время турецкие власти создавали разнообразные препятствия для нормального функционирования подворья, принуждая монастырь продать его здание. Поэтому нужна была сильная личность, которая смогла бы противостоять этому давлению, и отец Спиридон справился с поставленной задачей. Он также сумел объединить усилия всех российских эмигрантов, пребывавших тогда в Константинополе, в деле отстаивания прав на русское церковное имущество в этом городе, в частности, активно сотрудничал с архимандритом Софронием (Бариновым). При этом отцу Спиридону приходилось отстаивать подворье и от некоторых представителей Свято-Пантелеймоновского монастыря, являвшихся сторонниками продажи, что нашло отражение в переписке с игуменом Мисаилом (Сапегиным)[civ]. 28 августа 1939 г. отец Спиридон был рукоположен во иеромонаха и послан антипросопом в Карею, где он пробыл два года[cv]. После начала Второй мировой войны имущественные дела в Стамбуле вновь обострились и в 1941 г. старцы Свято-Пантелеимоновского монастыря снова направили о. Спиридона настоятелем Константинопольского подворья, где он служил до 1955 г., вновь проявив себя незаурядным дипломатом и хозяйственником. В 1947 г. за заслуги перед Церковью Вселенский Патриарх Максим возвел отца Спиридона в сан архимандрита. Покинув Стамбул из-за тяжелой болезни, архимандрит Спиридон последние 2 года провел в Свято-Пантелеймоновском монастыре, где и скончался 24 мая 1957 г.[cvi] Пантелеймоновский храм был известен также своим прекрасным хором, основанным в 1925 г. музыкантом Б. Б. Разумовским. Регентом хора долгое время служил художник Н. К. Перов, украсивший в 1920-х гг. стены церкви росписями. Умерших в Стамбуле русских эмигрантов хоронили на русском участке греческого кладбища в северном квартале Шили, где была построена небольшая часовня[cvii]. В конце 1929 г. турецкие власти, пытаясь возместить ущерб, нанесенный национализацией собственности турецких граждан в СССР, реквизировали все 3 подворья и опечатали их храмы. Подворья заняли турецкие учреждения и квартиросъемщики. В связи с этим советское правительство предприняло новую попытку завладеть подворским имуществом. Только в 1934 г., благодаря заступничеству Вселенского Патриарха и помощи Европейской комиссии, улаживавшей споры турок с греками, суд принял решение вернуть русским монахам их здания, и богослужения возобновились (при этом исчезнувшую церковную утварь вернуть не удалось). Правда, полностью опасность не была устранена. 6 октября 1935 г. архиепископ Дамиан (Говоров) писал Архиерейскому Собору в Сремских Карловцах, что в Константинополе русские церкви не ограждены от большевиков, и необходима апелляция по делу их имущества к стамбульским властям Свято-Владимирского братства[cviii]. В 1939 г. была образована приходская община при Пантелеймоновской церкви, а в 1943 г. – при Андреевском храме. Летом 1940 г. архимандрита Серафима (Палайду) принял Константинопольский Патриарх, что обсуждалось на заседании Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей[cix]. После оккупации весной 1941 г. Югославии связь русских общин с Архиерейским Синодом в Белграде была надолго прервана. Только 9 декабря 1941 г. Первоиерарх Русской Православной Церкви за границей митрополит Анастасий получил первое письмо от своей паствы из Стамбула, переданное через немецкого лютеранского священника в Белграде[cx].27 июля 1942 г. Первоиерарх неканоничной автокефальной Хорватской Православной Церкви митрополит Гермоген (Максимов) сообщил архимандриту Серафиму (Палайде) о создании возглавляемой им Церкви, и предложил занять пост епископа в ней, однако отец Серафим ответил отказом[cxi]. 3 ноября 1943 г. архимандриту Серафиму были высланы постановления Венского совещания архиереев Русской Православной Церкви за границей (о непризнании избрания митрополита Сергия Патриархом Московским и всея Руси) для последующей передачи Константинопольскому Патриарху Вениамину[cxii]. Это оказало определенное (впрочем, непродолжительное) воздействие, в конце ноября секретарь Патриарха вызвал двух иеромонахов из русских афонских подворий и сказал им, что они пока должны воздержаться от поминания Владыки Сергия, так как обстоятельства его избрания еще не выяснены[cxiii]. 18 июля 1944 г. митрополит Анастасий написал Вселенскому Патриарху о неканоничности автокефальной Украинской Православной Церкви и известил о постановлении Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей (от 10 апреля 1944 г.) не вступать в молитвенное общение со священнослужителями этой Церкви до их покаяния[cxiv]. В последние годы Второй мировой войны и вскоре после ее окончания до Турции докатилась вторая волна русских беженцев. Это были как белые эмигранты, жившие до прихода советских войск на Балканах, так и советские граждане с бывших оккупированных территорий СССР. Однако большинство из них задержались в Турции недолго, опасаясь дальнейшего продвижения советских войск или победы коммунистов в гражданской войне в соседней Греции, они старались уехать подальше – в Палестину, Северную Африку или США. В этот период – в 1945–1946 гг. русская стамбульская община во главе с архимандритом Серафимом выдержала трудную борьбу за свою юрисдикционную принадлежность, но все-таки фактически осталась в составе Русской Православной Церкви за границей[cxv]. В Андреевской церкви после войны настоятелем был сербский протоиерей Петр Хайдуков, при этом русская приходская община сохранялась.В 1950 г., когда стало уходить из жизни первое поколение эмигрантов и остро встал вопрос взаимной поддержки, при Андреевском подворьебыло создано «Русское благотворительное общество помощи бедным прихожанам святого Пантелеимона, святого Андрея, святого Ильи православных церквей» (PAE). К этому времени большинство русских эмигрантов приняли турецкое гражданство, нередко меняя имена и переходя в ислам. Однако многие так и не смогли найти своего места в огромном городе – пережитые потрясения, чуждое культурное и социальное окружение сделали невозможной адаптацию к новым условиям. Поэтому создание РАЕ стало для таких людей спасением. Его организаторами были землевладелец Александр Насонов, владелец строительной компании Прокопий Слита (Нури Сирита) и коммерсант Матвей Бирюков. Общество при содействии иностранных культурных центров и Константинопольской Патриархии проводило различные благотворительные мероприятия, доходы от которых помогали материально выживать многим эмигрантам из России. Помимо благотворительности PAE занималось организацией эмигрантской жизни и защитой русских перед турецкими властями[cxvi]. Посетившая в августе 1961 г. Стамбул группа русских паломников Западно-Европейского экзархата во главе с епископом Мефодием (Кульманом) еще застала уходивший мир «русского Константинополя». Одна из участниц поездки Е.И. Слезкина так описала свои впечатления: «Около 10 часов утра мы прибыли в Фанар, где расположена Патриархия, и сразу вошли в храм св. Георгия, где в это время кончалась утреня… Вся служба была исполнена русскими певчими, принадлежавшими хору церкви Андреевского подворья, усиленному по этому случаю из двух других русских церквей Истамбула. Служил по-славянски о[тец] архимандрит Николай Кутрумбис, никогда в России не бывавший, но произносивший славянские слова очень хорошо, с едва заметным акцентом. Впоследствии оказалось, что он хорошо говорит по-русски. Греческие ектеньи и возгласы чередовались со славянскими, но последние преобладали… Вне храма паломники познакомились с певчими русского хора и прихожанами русских церквей, пришедшими в патриарший храм. Было установлено, что хором управляла Евгения Владимировна Бадер, урожденная Холодная. Познакомились мы также с молодым священником о[тцом] Феофаном Третиим, из «некрасовцев», недавно рукоположенным Патриархом для окормления одной из русских церквей Истамбула»[cxvii]. Церковь вмч. Пантелеимона весь послевоенный период оставалась подворским храмом русского Свято-Пантелеймоновского монастыря в юрисдикции Константинопольского Патриарха, в 1949 г. в честь десятилетия создания общины в ней был сооружен киот с большим образом свт. Николая Чудотворца.[cxviii] Весной 1953 г. настоятелем Пантелеимоновского подворья был назначен будущий игумен (с 1958 г.) Свято-Пантелеимоновского монастыря схииеромонах Илиан (Сорокин; 1885–1971 гг.). Он приехал в Стамбул, однако турецкие власти не согласились с его кандидатурой и не дали разрешение на занятие этого поста, и отцу Илиану пришлось 1 июля 1953 г. вернуться на Афон[cxix]. В 1960-х гг. из-за отсутствия монахов Пантелеймоновская церковь была фактически закрыта, службы совершались лишь изредка. В 1960-х гг. управление зданиями всех трех стамбульских подворий афонских обителей было передано РАЕ. Чтобы собрать средства для помощи нуждающимся, общество организовывало концерты, устраивало чаепития, благотворительные праздники для детей и балы для молодежи, а также сдавало в аренду туркам квартиры на нижних этажах подворских зданий. На собранные средства оказывалась помощь в организации лечения, обучения, похорон и т. п. В 1957–1963 гг. РАЕ возглавлял художник-иконописец Н. К. Перов, затем в 1963–1990 гг. инженер-электрик Н.Г. Тимченко, которого сменил А.С. Симухин[cxx]. Настоятелем Ильинской церкви после архимандрита Серафима (Палайды) со 2-й половины 1940-х гг. служил иеромонах Иессей (старостой был П. Дьяконов), но состарившиеся прихожане умирали, и хрампостепенно приходилв упадок. В 1970-х гг. из-за смерти большинства прихожан и отсутствия священника община Ильинской церкви прекратила свое существование. Последнее богослужение в этом храме состоялось в 1972 г. В дальнейшем иконостас был убран, росписи в основном погибли, однако здание сохранялось. Более 40 лет Ильинская церковь была закрыта на замок, ключ от которого хранился у живших неподалеку потомков русских эмигрантов. Все это время верующие безрезультатно добивались от Константинопольской Патриархии возобновления служб в храме. Единственным постоянно действующим русским храмом в Стамбуле осталась Андреевская церковь. В 1960-х гг. по просьбе прихожан ее настоятелем стал священник Симеон Папазоглу. Хотя он был греком по национальности, и община подчинялась юрисдикции Вселенского Патриарха, отец Симеон 35 лет совершал богослужения на церковно-славянском языке и по юлианскому календарю.В 1990-х гг. в здании Андреевского подворья по-прежнемуразмещалась штаб-квартира РАЕ,существовавшего за счет пожертвований с Афона и членских взносов, общая сумма которых была невелика. К этому времени первый этаж здания заняли офисы турецких фирм, выше жили неимущие члены русской общины (в устроенной для них богадельне) и несколько монахинь. Середина 1990-х гг. стала переломной для русской церковной жизни в Турции – нараставший упадок сменился постепенным развитием. В 1995 г. настоятель Свято-Пантелеймоновского монастыря схиархимандрит Иеремия благословил на несение послушания в Стамбуле иеродиакона Корнилия (Гремякина), возведенного затем в сан иеромонаха. До конца 1990-х гг. богослужения проводились дважды в год – на Пасху и 9 августа, в день вмч. Пантелеимона, однако подворье стало быстро восстанавливаться. «При нас, а я жила тут несколько лет, до 2006 г., церковь и обустраивалась. Все это стоило больших усилий. Тогда здесь служил отец Корнилий, и нам он рассказывал, что начинал с полной разрухи. Все помещения были ободраны, разрушены, от храма мало, что сохранилось»,– рассказывала Н. Щетинина, ранее снимавшая комнату в здании подворья. В 1999 г. богослужения начали совершаться регулярно, по воскресеньям и праздничным дням. Посетивший Пантелеймоновское подворье в то время игумен Алипий (Светличный) так описывал свои впечатления: «Под вечер отец Корнилий и Елена принимали паломников у себя на шестом этаже в Свято-Пантелеймоновом храме. Церковь маленькая, но со своим куполом, который несколько странно смотрелся с улицы над обычным старым домом. Надо сказать, что по соседству на зданиях той же высоты были еще два купола с крестами. Поверхность куполов византийского типа выкрашена одинаковой ярко-зеленой краской. Это почти впритык расположились еще два Афонских подворья: Ильинское и Андреевское… В храме святого великомученика Пантелеимона чисто, все на своих местах. Впечатление такое, будто ничего не изменилось с момента, когда в 50-х годах прошлого столетия подворье было оставлено монахами на произвол судьбы из-за недостатка братии на самом Афоне»[cxxi]. В 2000 г. для постоянной службы наПантелеймоновское подворье также прибыл иеромонах Тимофей (Мишин). Число прихожан выросло до 100 человек. В 2000–2008 гг. в Пантелеймоновском храме было совершено 17 венчаний и 149 крещений, постепенно возрождалось паломничество из России.В середине 2000-х гг. в церкви провели реставрацию, и все фрески на стенах и потолке были написаны заново на пожертвование одного из прихожан[cxxii]. В настоящее время на подворье служмт братия из Свято-Пантелеймоновскогомонастыря: настоятель – иеромонах Тимофей (Мишин), которого знает и любит почти вся русская община Стамбула, и иеродиакон Евлогий (Иванов); регент хора – Е. Тарасова. На службу приходит 150–200 человек, а в праздники собираются многие сотни, не помещаясь в небольшом церковном зале. По свидетельству одной из певчих церковного хора П. Науменко,«на Пасху и другие большие праздники люди стоят на лестнице, поскольку церковь маленькая и не может в себя вместить всех пришедших. Во второй церкви – святого Андрея службы проходят редко. Там служит батюшка, которому более 80 лет. Он очень старенький, делает все возможное, чтобы церковь не закрыли. Хотя видно — ему это уже тяжело. Порой он даже не может вынести из алтаря чашу со святыми дарами для причастия». Русская община города не раз обращалась в Московский Патриархат и в российское генеральное консульство с просьбой прислать в Стамбул одного или нескольких священников. Однако поскольку Пантелеимоновская, Ильинская и Андреевская церкви находятся в юрисдикции Константинопольского Патриархата, эти ходатайства не были удовлетворены по каноническим соображениям. Многие из приезжающих в Стамбул российских паломником и туристов приходят приложиться к святыням Пантелеймоновского храма – чудотворному образу вмч. Пантелеимона, написанному в 1898 г. в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне, и чудотворной Владимирской иконе Божией Матери, подаренной в конце XIX в. насельницей московского Вознесенского женского монастыря монахиней Митрофанией. Храм окружен террасой-галереей, где находятся книжный магазин и трапезная. Здесь после службы прихожане проводят чаепития. Так как Пантелеимоновская церковь находится на самом верху многоэтажного дома турки называют ее храмом на крыше. Началось возрождение и других русских памятных мест и святынь на территории Турции. До конца 1930-х гг. за памятником воинам Белой армии в Галлиполи ухаживал один из местных жителей, но в 1949 г. «русский курган» был разрушен землетрясением, и к 1990-м гг. от него остался лишь мраморный блок цоколя. В 2004 г. Центру национальной славы фонда Всехвального апостола Андрея Первозванного при поддержке российского посла в Турции удалось получить разрешение турецких властей на восстановление памятника. Был выделен участок земли под строительство мемориального центра, состоящего из самого памятника и небольшого музейного павильона. Также планируется создание «Музея российской воинской славы» в сохранившемся здании штаба 1-го армейского корпуса. 10 января 2008 г. в Галлиполи cостоялась закладка восстанавливаемого памятника чинам Русской армии и всем русским людям, скончавшимся в галлиполийском лагере в 1920–1921 гг. В основание будущего монумента помещена капсула с обращением к потомкам. Памятник воссоздавался в первозданном виде, точно таким, каким был раньше, недалеко от места бывшего русского военного кладбища. В проекте приняла активное участие Западноевропейская епархия Русской Православной Церкви за границей – епископ Женевский и Западноевропейский Михаил стал членом Попечительского совета программы Центра национальной славы России по восстановлению памятника в Галлиполи[cxxiii]. С 16 по 18 мая 2008 г. в Галлиполи находилась еще одна российская делегация, прибывшая для открытия и освящения памятника. К этим дням по инициативе А. П. Григорьева была написана икона свт. Николая Чудотворца (покровителя Белого движения) с надписью: «Доблестным Галлиполийцам, героям Белого движения и всем воинам, на поле брани за Родину живот свой положившим, в смуте умученным и убиенным и в мире скончавшимся Вечная Память! Слава и честь Рыцарям Галлиполийцам! Навсегда Вы наша гордость! Дети. Внуки. Правнуки. Потомки Галлиполийцев». В послании епископа Женевского и Западноевропейского Михаила, зачитанном в день открытия памятника говорилось: «Это событие исключительной важности совершилось в самых благоприятных условиях и стало великим торжеством. Важность и исключительность восстановления совершенно исчезнувшего с лица земли Галлиполийского кладбища состоит в том, что в самое нужное для России и для зарубежья время вновь заключается акт полного примирения уже в плане историческом: современная Россия признает как свою Россию Зарубежную, принимая в свое сердце подвиг тех, кто с достоинством выехав на чужбину, обеспечил существование Русского предания для будущих поколений, для своих потомков, а сегодня и для самой России. Их духовно-нравственный подвиг принес свои плоды, и Россия сегодня его также принимает… Мы никогда не забудем, как накануне мы все вместе находились на корабле, который шел по Босфору именно по тем местам, где лежал путь наших родителей. Было особенно трепетно испытать чувство того, что мы идем по их стопам. На следующий день мы прибыли на место расположения военного Галлиполийского лагеря, где стояли в полном составе части Русской армии под главным командованием генерала Врангеля и под непосредственным ведением генерала Кутепова. В этом месте появились, кроме чисто военных учреждений, церкви, лазареты, училища, школы, детские сады, и проводились всевозможные воспитательные мероприятия, прежде всего с детьми и молодежью. Все это заложило основы структуры, которой стала “Эмиграция” как институт. Из этого места зародилось три четверти всей Зарубежной России, распространившейся по всем континентам земного шара, и мы все с вами их потомки. Мы прибыли в Галлиполи… к участку земли, выделенному Турецким государством. На нем попечением российского Фонда Андрея Первозванного выросло точно такое же шатровое каменное сооружение, какое оставили при своем отъезде в 1921 году галлиполийцы. Это была Шапка Мономаха, увенчанная крестом, обозначавшая незыблемое присутствие на чужой земле духа России. Этот символ Державы передавал симфоническое назначение всякого русского присутствия, где бы то ни было, ставя перед каждым русским человеком выполнение его задачи как верноподданного России. Пока в самой России Державная Божия Матерь покрывала весь страдающий русский народ за границей, на чужой земле, русские люди сохраняли свою верность в службе своей Родине – православной России»[cxxiv]. Торжественное открытие памятника состоялось 17 мая: сопредседатели попечительского совета В. Якунин и А. Соколов вместе с губернатором турецкой провинции Чанаккале О. Кырлы разрезали алую ленту, стягивавшую покрывало на восстановленном монументе. В рамках проекта в Гелиболу был создан целый мемориальный комплекс, включающий здание музея истории «галлиполийского сидения» с постоянно действующей экспозицией. 14–25 июля 2010 г. Центром национальной славы и Фондом Андрея Первозванного в рамках программы «Русский мир» был устроен морской поход, посвященный 90-летию исхода в 1920 г. частей Белой армии и беженцев из Крыма в результате Гражданской войны. Участники похода прошли по маршруту этого исхода, но в обратном порядке: Бизерта – Лемнос – Галлиполи – Стамбул – Севастополь. Венки к памятнику русским воинам возложили председатель попечительского совета Центра национальной славы и Фонда Андрея Первозванного В.И. Якунин, епископ Женевский и Западноевропейский Михаил, председатель Союза потомков галлиполийцев А.П. Григорьев, представители генерального консульства России в Турции и турецких властей. Затем состоялась панихида по умершим в Галлиполи россиянам. С 1 апреля 2011 г. памятник в Галлиполи был взят на попечение правительства Российской Федерации в лице Россотрудничества. С 1990-х гг. в Турции быстро стало расти число постоянно проживающих в этой стране православных россиян, достигнув к началу 2010-х гг. нескольких десятков тысяч человек. На территориилетней резиденции генерального консульства Российской Федерации в пригородном стамбульском районе Буюк-Дере (Бююк-Дере, на берегу Босфора) сохранился храм святых равноапостольных Константина и Елены. До лета 2006 г. здание храма использовалосьпод хозяйственные нужды, в частности, в церковном зале располагалась котельная. Однако затем за 3 года на территории резиденции были проведены большие ремонтно-восстановительные работы, в том числе отреставрирована и восстановлена в первоначальном видецерковь[cxxv]. 6 июля 2009 г. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл вместе с Вселенским Патриархом Варфоломеем освятил Константино-Еленинский храм и совершил первую Божественную литургию в нем, сказав после нее: «Это историческое событие. И Богу было угодно, чтобы сам факт открытия этого храма совпал с нашей братской встречей – так что два Патриарха могли сослужить, освящая эти стены». Патриарх Кирилл выразил благодарность Предстоятелю Константинопольской Церкви «за благословение возобновить церковную жизнь в этом храме», а правительство Российской Федерации, особенно генерального консула в Стамбуле А. Кривенко и посла в Турции В. Ивановского, поблагодарил за восстановление и возобновление деятельности церкви на территории консульской дачи, а также за содействие укреплению братских связей между Константинопольским и Московским Патриархатами. Предстоятель Русской Церкви подарил храму свв. Константина и Елены большую икону Спасителя, отметив: «В знак того, что мы придаем очень большое значение братским отношениям с Константинопольским Патриархатом, я хотел бы вручить этому маленькому храму сию большую прекрасную икону… И дай Бог, чтобы этот храм всегда был местом наших совместных молитв и братских встреч». Патриарх Кирилл напомнил, что некогда славная православная Российская империя, которая и на берегу Босфора имела величественное посольство, оказалась разрушена, как и церковь; надежд на восстановление было мало, но они сбылись. Поэтому в Константино-Еленинском храме, «как в капле воды отразилась все история нашей страны… Трагический пример русского православия имеет большое значение для всего православия, потому что показывает силу Божию», – убежденно подчеркнул Первосвятитель[cxxvi]. Патриарх Варфоломей, в свою очередь, выразил радость в связи с восстановлением храма в консульской резиденции и совместной литургией «в этом обновленном жертвеннике», и поблагодарил за труды по реставрации храма правительство России. Предстоятель Константинопольской Церкви также выразил благодарность Патриарху Кириллу за его первый визит в этом сане в пределы Константинопольского Патриархата: «Мы обновили наши отношения, приветствовали его в новом качестве, обсудили вопросы, представляющие общий интерес и дали друг другу обещания, что наши Церкви внесут вклад в дальнейшее развитие межправославных отношений, как того желает Сам Бог». После службы Патриархи Кирилл и Варфоломей в сопровождении делегаций Русской Церкви и духовенства Константинопольского Патриархата почтили память российских подводников, погибших по время Первой мировой войны – у памятника морякам подлодки «Морж» на территории консульской дачи они пропели «Вечную память»[cxxvii]. Следует упомянуть, что этот памятник был возведен и торжественно открыт 28 июня 1996 г. на символической могиле моряков, в которой похоронены останки пятерых членов экипажа (остальных найти не удалось). 26 августа 2000 г. у входа в пролив Босфор в Черном море на глубине 90 метров международная подводная экспедиция обнаружила неопознанную затонувшую подводную лодку, которую по характерным признакам можно считать подлодкой «Морж». Возрожденная церковь святых Константина и Елены стала первым действующим храмом Московского Патриархата в Турции. Как уже говорилось, церковь свт. Николая Чудотворца действовала в здании посольства России в Стамбуле (ныне генерального консульства), но в советское время она была уничтожена. В 2010 г. в России начались сбор архивного материала и первые шаги поподготовке проекта воссоздания взорванного 14 ноября 1914 г.мемориального храма-памятника русским воинам (павшим в русско-турецкойвойне 1877–1878 гг.) в местечке Сан-Стефано (Йешилкой), в настоящее время находящемся недалеко от стамбульского аэропорта имени Ататюрка. В советский периодтурецкая сторона неоднократно предпринимала попытки исправить ситуацию и предлагала обсудить вопрос о мемориале с советским руководством СССР, но ответа не последовало. Сейчас местные старожилы называют это место «Горой, где стоял русский памятник». В декабре 2012 г. во время стамбульской встречи премьер-министра Турции Эрдогана и Президента Российской Федерации В. В. Путина было подписано соглашение, согласно которому турецкая сторона соглашалась на воссоздание храма-памятника. При этом в России на основе принципа взаимности планировалось отреставрировать могилу турецких солдат. 5 февраля 2013 г. на заседании Московского областного отделения Императорского православного палестинского общества (ИППО) была создана рабочая группа, которая занялась изучением проблемы, подготовкой концепции и оформлением необходимой документации. В марте 2013 г. турецкие власти официально дали разрешение ИППО восстановить мемориальный храм. В мае того же года стамбульская мэрия разрешила полностью перестроить здание Ильинского подворья, что привело бы к уничтожению церкви. Она могла стать жертвой строительного бума в Стамбуле, в частности проекта «Галатапорт», который в рамках реконструкции прибрежного квартала Каракёй предполагает строительство гостиниц, коммерческого центра и туристического порта после приватизации нынешнего порта Салипазари[cxxviii]. «Мне пришло письмо с требованием очистить дом для передачи его инвестору. Судя по тому, что уже творится вокруг, на его месте собираются построить очередной отель. Но мы намерены отстоять нашу церковь. Для нас это память о наших отцах и дедах, наша духовная связь с родиной»,– говорила в мае 2013 г. корреспонденту газеты «Известия» представительница русской общины Стамбула Василиса Денисенко[cxxix]. Здание Ильинского подворья оказалось в опасности, потому что около 40 лет не использовались для церковных нужд и официально было зарегистрировано, как торговое заведение. РАЕ обратилось за помощью в Константинопольский Патриархат и в средства массовой информации. В борьбе за спасение Ильинского храма активное участие приняла община Свято-Пантелеймоновской церкви[cxxx]. «Да, мы относимся к Константинопольскому Патриархату, молимся за здравие Вселенского Патриарха, но вся служба идет по-русски, по московскому чину. И в молитвах мы просим и за Московского Патриарха. Ведь мы же русские»,– объясняла корреспонденту «Известий» церковный регент Пантелеймоновской общины Е. Тарасова[cxxxi]. Поэтому именно в Константинопольский Патриархат русские верующие в первую очередь обратились за помощью, а уже затем – в газеты. Начатая русской общиной борьба заставила стамбульские власти изменить решение и аннулировать итоги уже проведенного конкурса на перестройку подворья. Мэрия полностью отменила постановление о реконструкции здания и внесла храм св. пророка Илии в реестр культовых сооружений, что должно гарантировать защиту от любых посягательств. Значительную роль в этом сыграли не только авторитет Константинопольского Патриарха Варфоломея, но и газетные публикации, в том числе и в русскоязычной прессе. После возникновения угрозы уничтожения Ильинского храма верующие стали активно добиваться возобновления в нем богослужений, по крайней мере, по праздникам. И, наконец, 20 июля / 2 августа 2013 г., в день святого пророка Илии, состоялось историческое событие – первая за сорок с лишним лет Божественная литургия, которую совершил священник Виссарион, настоятель греческой церкви Святого Георгия Константинопольского Патриархата. На нее собрались несколько десятков представителей русской общины Стамбула, в основном потомков белых эмигрантов, которые восприняли возобновление служб в церкви св. пророка Илии как настоящий праздник. Обращаясь после завершения литургии к прихожанам, отец Виссарион выразил пожелание, чтобы в старинном храме была возрождена полноценная церковная жизнь. В свою очередь, консул-советник генерального консульства Российской Федерации в Стамбуле А. Хапилов подчеркнул, что для живущих в Стамбуле русских Ильинская церковь – не только культовое сооружение, но и частичка России. Теперь перед возрожденной общиной стоит новая задача – восстановление храма. За годы запустения здесь сохранился деревянный иконостас, иконы, но не осталось ни церковной утвари, ни росписи, а само здание требует серьезного ремонта. Из-за высокой влажности почти все фрески, выполненные в «нестеровском» стиле в 1928–1929 гг. художником Н. Перовым, осыпались (частично их замазали турецкие строители), за исключением сохранившихся изображения Христа и распятия в алтарной части. «Мы, конечно, как могли, почистили храм, убрали пыль и мусор, ведь на чин повторного освящения к нам приедет сам Патриарх Варфоломей. Но впереди еще много работы. Ищем спонсоров, людей, готовых жертвовать на храм. Уже есть бригада строителей, готовая взяться за работу, нужны деньги»,– сказала в интервью В. Денисенко. По данным русской общины Стамбула, на ремонт церкви и восстановление росписей потребуется не меньше 100 тыс. турецких лир (около 1,7 млн рублей). Афонские монахи, со своей стороны, поручили одной из строительных турецких компаний заняться этим вопросом. «Однако, мы не знаем, какой проект есть у этой компании в программе для реставрации зданий в условиях, когда цены на недвижимость неуклонно растут,– сказал заместитель руководителя PAE К. Памир. – Сегодняшняя служба – это первый шаг к возрождению старого духа этого храма. Может быть, мы проведем здесь церемонию крещения или вступления в брак. Церковь все еще жива, она дышит»[cxxxii]. Акция в защиту храма св. пророка Илии может стать поводом к сближению Московского и Константинопольского Патриархатов; греческая паства последнего в Стамбуле насчитывает лишь 3 тыс. верующих. В августе 2013 г. прихожане Ильинской церкви получили уверения от Константинопольского Патриарха о скором назначении настоятеля, владеющего русским языком. В настоящее время регулярные богослужения на церковно-славянском языке совершаются по воскресеньям и праздничным дням только в храме бывшего подворья Андреевского скита и церкви подворья Свято-Пантелеймоновского монастыря. Основными прихожанами этих общин являются проживающие в Стамбуле и приехавшие на берега Босфора на работу православные из бывших республик СССР, а так же паломники со всех уголков мира. При этом все больше укрепляются и расширяются связи с Россией. Таким образом, русская церковная жизнь в Константинополе постепенно возрождается.  

---

[I] Русские храмы и обители в Европе / Авт.-сост. В. В. Антонов, А. В. Кобак. СПб., 2005. С. 354. [II] Нива (Санкт-Петербург). 1878. № 24. С. 424, 430; Мальцев А., прот. Берлинский Братский ежегодник. Православные церкви и русские учреждения за границей. СПб., 1906. С. 187. [III] Российский государственный исторический архив (далее – РГИА), ф. 796, оп. 189, д. 5236; Мальцев А., прот. Указ. соч. С. 187. [IV] Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб), ф. 834, оп. 1118–1131, д. 4. [V] Журнал Министерства народного просвещения. 1864. № 1. С. 31–68, 143–230. [VI] См.: Киприан (Керн), архим. Отец Антонин Капустин, архимандрит и начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. М., 1997. [VII] ЦГИА СПб, ф. 834, оп. 1118–1131, д. 4; Церпицкая О. Л. Архимандрит Антонин (Капустин) и русские святыни на Святой земле // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2000. Вып. 21–21. С. 50–51. [VIII] Времена и судьбы: штрихи к истории Санкт-Петербургской духовной академии / Авт.-сост. С. Л. Фирсов. СПб., 2011. С. 58. [IX] Марк [Егорьевский], еп. Возвращение в Константинополь // Православный паломник. 2005. № 2(21). С. 32–33. [X] Русские храмы и обители в Европе. С. 355–356. [XI] Там же. С. 357–358. [XII] Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Тепло домового храма. Прошлое и настоящее русского прихода в Стамбуле // Вода живая. 2009. № 5. С. 39. [XIII] Информация подворья афонского Свято-Пантелеимоновского монастыря в Стамбуле. [XIV] Паисий (Балабанов), иеросхим. Вразумление заблудшим и исповедь обратившегося от заблуждения. СПб., 1876; Пахомов П., диак. Атаман Ашинов и архимандрит Паисий в подлинном освещении (Электронный ресурс: http://www.hram-sdr.ru). [XV] Русский афонский отечник XIX–XX веков. Святая Гора Афон, 2012. С. 244–245. [XVI] Пахомов П., диак. Указ. соч. [XVII] Пахомов П., диак. Указ. соч. [XVIII] Русский афонский отечник… С. 244. [XIX] Пахомов П., диак. Указ. соч.; Николаева Л. Абиссинская миссия архимандрита Паисия и Н. И. Ашинова. Одесса, 1889. [XX] Пахомов П., диак. Указ. соч. [XXI] Там же. [XXII] Там же; Николаева Л. Указ. соч. [XXIII] Русский афонский отечник… С. 246. [XXIV] Там же. С. 403, 412–413, 461. [XXV] Русский монастырь святого великомученика и целителя Пантелеимона на Святой Горе Афонской. М., 1886. С. 179–180. [XXVI] Русский афонский отечник… С. 575–576. [XXVII] Троицкий П. История русских обителей Афона в XIX–XX веках. М., 2009. С. 28, 33, 41; Альбом видов Русского Свято-Андреевского скита на Афоне: (Виды обители, церквей, подворий и проч.). Одесса, 1914. С. 30. [XXVIII] Русский афонский отечник… С. 633. [XXIX] Троицкий П. Указ. соч. С. 141, 231. [XXX] См.: Священномученик Александр (Трапицын). Из впечатления паломника во Святую Землю // Духовный собеседник. 2004. № 1(37). [XXXI] Русские храмы и обители в Европе. С. 208–210, 354–356; Епископ Саранский и Мордовский Варсонофий. Сочинения. В 5 т. Т. 3: Афон в жизни Русской Православной Церкви в XIX – начале XX вв. Саранск, 1995. С. 119. [XXXII] Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 39. [XXXIII] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М., 1994. С. 315. [XXXIV] Шумило В. В. «Автобиография» схиепископа Петра (Ладыгина) как источник по истории Андреевского скита на Афоне. Чернигов, 2013. Рукопись. С. 11. [XXXV] Феннелл Н., Троицкий П., Талалай М. Ильинский скит на Афоне. М., 2011. С. 62, 243, 247–248, 251. [XXXVI] Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920–1970). Париж, 1971. С. 42; Раев М. Россия за рубежом. История русской эмиграции. 1917–1919. М., 1994. С. 30; Бутузов А. Г. О географии русских на Балканах в XX веке // Славяноведение. 2004. № 5. С. 77–78. [XXXVII] Врангель П. Н. Воспоминания Т. 2. М., 1992. С. 433; Спасов Л. Врангеловата армия в България 1919–1923. София, 1999. С. 63–65; Йованович М. Русская эмиграция на Балканах 1920–1940. М., 2005. С. 116. [XXXVIII] История Русской эскадры в Северной Африке. Церковь и флот. СПб., 2009. С. 6. [XXXIX] ГА РФ, ф. 9145, оп. 1, д. 1067, л. 5–6. [XL] См.: Русские в Галлиполи: Сборник статей, посвященных пребыванию 1-го армейского корпуса Русской армии в Галлиполи. Берлин, 1923. [XLI] Там же. [XLII] Церковная жизнь русской эмиграции на начальном этапе // Троицкое наследие. Джорданвилл. 2010. № 2(28). С. 17. [XLIII] Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия и культурно-просветительская работа Русского зарубежья за полвека (1920–1970). Париж, 1970. С. 302. [XLIV] См.: Русские в Галлиполи… [XLV] Там же. [XLVI] Там же. [XLVII] Черкашин Н., Лобыцын В. Русский курган в Дарданеллах // Родина. 2008. № 3. С. 111. [XLVIII] Русская военная эмиграция 20–40-х годов. Т. 2. М., 1998. С. 303–306. [XLIX] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 26. [L] Митрофанов Г., прот. Православная Церковь в России и эмиграции в 1920-е годы. СПб., 1995. С. 86. [LI] Попов А. В. Российское православное зарубежье: история и источники. М., 2005. С. 237–238. [LII] Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М., 2007. С. 40–41, 47; Вениамин (Федченков), митр.На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 321; Никон (Рклицкий), архиеп. Жизнеописание Блаженнейшего митрополита Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. 5. Нью-Йорк, 1959. С. 7. [LIII] Кострюков А. А. Указ. соч. С. 47; Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. С. 8. [LIV] К делу о Всезаграничном Высшем Русском Церковном Управлении. Константинополь, 1924. С. 6–7. [LV] Нафанаил (Львов), архиеп. Беседы о Священном Писании и о вере и Церкви. Т. 5. Нью-Йорк, 1995. С. 32. [LVI] Никон (Рклицкий), архиеп. Указ. соч. С. 8–9. [LVII] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 109, л. 78–79. [LVIII] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943 гг. / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 261. [LIX] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 109, л., л. 81; Йованович М. Указ. соч. С. 262. [LX] Церковная жизнь русской эмиграции на начальном этапе. С. 6–7. [LXI] Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого). Джорданвилл, 1988. С. 82. [LXII] Заграничное русское церковное собрание. Материалы подготовительной комиссии. Вып. 1. Константинополь, 1921. С. 1. [LXIII] Васса (Ларина), мон. «Русскость» Русской Зарубежной Церкви в период 1920–1945 гг. в аспекте церковной икономии // Ежегодная Богословская Конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института: Материалы 2004 г. М., 2005. С. 314. [LXIV] Кострюков А. А. Указ. соч. С. 41, 49, 54. [LXV] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 19-20; Йованович М. Указ. соч. С. 266. [LXVI] Феннелл Н., Троицкий П., Талалай М. Указ. соч. С. 273. [LXVII] Колупаев В. Е. Русские в Магрибе. История русских общин в Африке в XX веке. М., 2009. С. 163, 259. [LXVIII] Дети русской эмиграции / Сост. Л. И. Петрушева. М., 1997. С. 10–11. [LXIX] Церковная жизнь русской эмиграции на начальном этапе. С. 8. [LXX] Там же. С. 10–12. [LXXI] Кострюков А. А. Взгляд Русской Зарубежной Церкви на государственное устройство России в довоенный период // XXII Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Т. 1. М., 2012. С. 137; Заграничное русское церковное собрание. Материалы подготовительной комиссии. Вып. 1. С. 15, 26–28. [LXXII] Заграничное русское церковное собрание. Материалы подготовительной комиссии. Вып. 1. С. 21, 25. [LXXIII] Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 326. [LXXIV] Там же. С. 327; Кострюков А. А. Взгляд Русской Зарубежной Церкви на государственное устройство России в довоенный период С. 136. [LXXV] Заграничное русское церковное собрание. Материалы подготовительной комиссии. Вып. 1. С. 23–24; Кострюков А. А. Взгляд Русской Зарубежной Церкви на государственное устройство России в довоенный период С. 138. [LXXVI] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 128, л. 12, 17–20, 22, 26–27; Йованович М. Указ. соч. С. 266–267. [LXXVII] Мануил (Лемешевский), митр. Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 годы (включительно). Т. 3. Эрланген, 1982. С. 19. [LXXVIII] Косик В.И. Русское церковное зарубежье: XX век в биографиях духовенства от Америки до Японии. Материалы к словарю-справочнику. М., 2008. С. 119. [LXXIX] Из воспоминаний Юрия Словачевского, потомка архиепископа Дамиана // Русское зарубежье в Болгарии: история и современность. София, 2009. С. 229. [LXXX] Дневник архиепископа Царицынского Дамиана 1919–1922 годов / Публ. З. Тининой // Мир православия. Вып. 4. Волгоград, 2002. С. 285, 287. [LXXXI] Из воспоминаний Юрия Словачевского, потомка архиепископа Дамиана. С. 299–230. [LXXXII] Кострюков А.А. Архиепископ Серафим (Соболев). Жизнь, служение, идеология. М., 2011. С. 51, 53. [LXXXIII] Васса (Ларина), мон. Указ. соч. С. 315. [LXXXIV] Радић Р. Држава и верске заjеднице 1945–1970. Д. 1. Београд, 2002. С. 367. [LXXXV] SeIde G. Verantwortung In der DIaspora, dIe RussIsChe ОrthodoXe KIrChe Im AusLand, MünChen 1989. S. 90–91. [LXXXVI] Протопресвитер Георгий Граббе. Правда о Русской Церкви на родине и за рубежом. Джорданвилл, 1961. С. 198. [LXXXVII] Поспеловский Д. В. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. С. 234. [LXXXVIII] Цыпин В., прот. Митрополит Анастасий (Грибановский) // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 238. [LXXXIX] Церковные ведомости. 1926. № 15/16. С. 14–16. [XC] Евлогий (Георгиевский), митр. Указ. соч. С. 399. [XCI] Нивьер А. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920-1995: Биографический справочник. М., 2007. С. 56. [XCII] Русские в Галлиполи. С. 252; Йованович М. Указ. соч. С. 145; Раев М. Указ. соч. С. 39. [XCIII] Йованович М. Указ. соч. С. 118, 121, 122. [XCIV] Там же. С. 41–42, 102. [XCV] ГА РФ, ф. 5680, оп. 1, д. 70, л. 39–41. [XCVI] Йованович М. Указ. соч. С. 102. [XCVII] Протоиерей Олег Болдырев. Моя биография и воспоминания / Публ. Д. Поспеловского // Церковно-исторический вестник. 1999. № 4–5. С. 166–167. [XCVIII] Русские храмы и обители в Европе. С. 355–356. [XCIX] Феннелл Н., Троицкий П., Талалай М. Указ. соч. С. 62, 275, 277, 280–281, 309–349. [C] Русский Стамбул: храм под угрозой // Нескучный сад. 2013. 29 мая. [CI] См.: Русский афонский отечник… [CII] Русские храмы и обители в Европе. С. 209. [CIII] Русский афонский отечник… С. 393–394. [CIV] Там же; Архив русского Пантелеймонова монастыря на Афоне, № 857, 946, 950. [CV] См.: Русский афонский отечник… [CVI] Там же. С. 481. [CVII] Русские храмы и обители в Европе. С. 209–210, 355–356. [CVIII] The ArChIVes of the OrthodoX ChurCh In AmerICa, Syosset (OCA ArChIVes). BoX 1. P. 19. [CIX] ГА РФ, ф. 6343, оп. 1, д. 193, л. 1. [CX] Синодальный архив Русской Православной Церкви за границей, Нью-Йорк (СА), д. 15/41. [CXI] Ђурић В. Усташе и Православлье. Хрватска православна Црква. Београд, 1989. С. 194. [CXII] СА, д. 39/43. [CXIII] Там же, д. 36/43. [CXIV] Там же, д. 42/44. [CXV] OCA ArChIVes. BoX 1. P. 27. [CXVI] Русские храмы и обители в Европе. С. 209. [CXVII] Занемонец А., диак. К истории паломничеств в Святую Землю из Русского зарубежья в 50–70-х годах XX века. М., 2009. С. 31–32. [CXVIII] Ђурић В. Указ. соч. С. 209–210, 356; Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 40. [CXIX] Русский афонский отечник… С. 495. [CXX] Русские храмы и обители в Европе. С. 209. [CXXI] Игумен Алипий (Светличный). Русские в Царьграде // Православный паломник. 2004. № 3 (16). [CXXII] Тимошенко А., Тимошенко-Оздемир Е. Указ. соч. С. 41. [CXXIII] Черкашин. Н., Лобыцын В. Указ. соч. С. 112. [CXXIV] Послание епископа Женевского и Западноевропейского Михаила от 16 мая 2008 г.