Магистральным направлением современного инновационно-технологического развития считается развитие конвергентных технологий, которые, как надеются исследователи, смогут преодолеть грань между живым и неживым мирами, сферой психического и сферой материального, и тем самым радикально изменить судьбу земной цивилизации (ConvergingTechnologies for Improving Human Performance // Nanotechnology, Biotechnology, Information Technology and Cognitive Science / ed. by M. C. Roco and W. S. Bainbridge. Arlington, Virginia, 2002). По мнению аналитиков, это позволит перейти от анализа к синтезу и, в итоге, приблизит к построению системы целостного знания. Новые конвергентные технологии дадут возможность создать природоподобные системы с качественно иными механизмами выработки и потребления энергии, а государство, которое окажется способно вырастить междисциплинарную науку, позволяющую разработать такие технологии, окажется в лидерах ХХI века.
Примечательно, что уже более полувека назад лауреат Нобелевской премии Юджин Вигнер (Eugene Paul Wigner, 1902–1995), обсуждая пределы и перспективы развития науки, указал на две важнейшие дисциплины, создающие взаимодополнительные картины мира: физику и психологию. Физика описывает внешний по отношению к человеку объект(ив)ный мир, психология – субъект(ив)ную реальностью мира внутреннего. В полной картине мироздания оба эти взгляда, утверждал Вигнер, должны быть согласованы (Wigner E. P. The Limits of Science // Proceedings of the American Philosophical Society. 1950. Vol. 94. Pp. 422–427). К сожалению, до сих пор точки соприкосновения между физикой и психологией практически отсутствуют.
Можно ли попытаться найти такие точки соприкосновения? По всей вероятности – да, и для этого нужно, прежде всего, обратиться к теологии. Следует вспомнить, что современная наука возникла не просто как эффективный способ познания мира, но как своего рода «новое богословие» – богословие Книги Природы, восполняющее традиционное библейское богословие, богословие Откровения. Если прежде богословие основывалось на авторитете отцов и приверженности преданию, то новая наука обратила свой взор к Книге Мира, к тому авторитетнейшему Тексту, который, как верилось на заре науки, создан Самим Творцом.
Изучение Книги Мира началось с исследования свойств света. Согласно библейскому повествованию свет был сотворен Богом в первый день, что указывает на его фундаментальное место в иерархии бытия. Примечательно, что по-славянски светъ – не только свет, но и земля, вселенная. Свет – не только фундаментальная «субстанция» мироздания, свет – это та риза, в которую облекается Господь (Пс 103:2), символ Света истинного (Ин 1:9) – и потому мистика света играет столь значимую роль в авраамических религиях.
Для христианских мыслителей свет был той границей, которая отделяет – и при этом соединяет – мир видимый и невидимый, тело и душу, чувственно воспринимаемое и умопостигаемое. Когда же выяснилось, что отражение и преломление света подчиняется математическим закономерностям, то из этого факта был сделан богословский вывод о том, что именно математика является тем языком, при помощи которого Бог пишет Книгу Природы.
Сегодня физика структурно описывает Вселенную в колоссальном диапазоне – от 10–19 м (максимальное «разрешение», достигнутое на Большом адронном коллайдере) до 1026 м (расстояние до наиболее удаленных объектов наблюдаемой части Вселенной) – 45 порядков! Этот фантастический диапазон описывается с невероятной точностью при помощи математики, возникающей в нашей внутренней психической реальности. Поражаясь этому, Вигнер ставил вопрос о «непостижимой эффективности математики в естественных науках» (Wigner E. P. The Unreasonable Effectiveness of Mathematics in the Natural Sciences // Communications on Pure and Applied Mathematics. 1960. Vol. 13. Pp. 1-14). «Трудно поверить, что дарвиновский процесс естественного отбора довел наше мышление до такой степени совершенства, которой оно, судя по всему, обладает», – писал он. Но как же все-таки это возможно?
По всей вероятности, природа тех (психических) сил, которыми создается математическая реальность, одинакова для всех людей, и потому возникающая в результате их деятельности математика оказывается столь универсальной, что у многих возникает иллюзия, будто математика находится в какой-то особой «идеальной» сфере реальности. Именно этот универсализм математики с одной стороны, и поразительная точность соответствия внутренних математических моделей внешней реальности с другой, открывают возможность для наведения моста между физическим и психическим мирами.
Главная трудность преодоления пропасти между физическим и психическим заключается в том, что ментальные понятия, в отличие от понятий, относящихся к физическим вещам, интенциональны, т.е. направлены на объект. Но откуда может появиться интенциональность в структурной математической модели?
Здесь следует обратиться к лингвистике. У «естественного» человеческого языка, являющегося, по существу, единственным способом «манифестации» сознания, помимо очевидной информативной (и как бы «безличной») функции, есть еще одна, на первый взгляд незаметная, но чрезвычайно важная роль – повелевающая, предписывающая. Эта «волевая», «знаменующая» функция языка ярко проявляется в так называемых перформативных высказываниях (лат. performo – действую), представляющих собой не сообщения, а действия. Такие высказывания привлекли к себе внимание лингвистов во второй половине ХХ века после публикации работ британского философа Джона Остина (John Langshaw Austin, 1911–1960; How to do Things with Words: The William James Lectures delivered at Harvard University in 1955. Oxford: Clarendon Press, 1962). «Перформатив подразумевает отношение к языку как к практике: язык выполняет некий акт, который ничего не говорит, хотя всегда нечто означает, – утверждает один из самых известных и влиятельных современных французских мыслителей богослов и философ Жан-Люк Марион (Jean-Luc Marion, 1946 – ). – Именно язык связывает узами брака, выполняет акт продажи, любит, арестовывает и т. д.» (Marion J.-L. L’idole et la distance. Paris: Grasset, 1977).
Перформативность языка чрезвычайно ярко проявляется в математике: там слово задает сам закон существования математических объектов, созидает то «пространство», в котором эти объекты бытийствуют. И именно запечатленная в математике перформативность языка может помочь наполнить естественнонаучную математическую (структурную) теорию содержательным смыслом. Но как описать эту перформативность, где найти адекватный язык?
Здесь на помощь опять-таки может прийти теология. Главная особенность Библии как сакрального текста заключается в ее перформативности; библейский текст ориентирован в первую очередь не на донесение до читающего некой информации, но на оказание воз-действия на того, кто вступает во взаимо-действие с ним. Глубокое изучение библейского текста может позволить сформулировать новый понятийный язык, позволяющий дать содержательную интерпретацию структурного математического и физического знания (а современная наука возникла как способ исследования «синтаксиса» второй Книги Творца – Книги Природы, взаимодополнительной по отношению к Библии).
Конкретно обращение к библейскому контексту осуществляется следующим образом. Библейский Шестоднев повествует о творении мира из ничего словом Творца. Есть ли в человеческом опыте что-то, сопоставимое с опытом творения из ничего, творения словом? Да – математика! Разумеется, изначально математика возникала в определенном смысле «экспериментально», в результате чего создавались мысленные идеальные объекты, начинавшие жить собственной жизнью. Современный математик начинает свое творение «чистой» математики отвернувшись от всего внешнего и обращая свое сознание в возникающую в душе пустоту. Сама постановка задачи, осознание этой чистоты, рождает понятие «ничто», которое уже не есть «ничто», но некое понимание, а значит «нечто» — пустое множество Ø. Творение пустого множества Ø из ничего и есть первый акт творения. Известный французский философ Ален Бадью (Alain Badiou, 1937 – ) дал аксиоме существования пустого множества (в аксиоматике Цермело – Френкеля) поэтическое именование «Первая экзистенциальная печать», подчеркивая ее исключительную важность для онтологии: в отличие от остальных аксиом она явно постулирует существование – существование ничто (Badiou A. L’Être et l’Événement. Paris: Seuil, 1988).
Следующие акты построения математического универсума являются уже деланием из пустого множества Ø и прежде созданных математических конструктов. Это делание совершается математиком волевыми творческими актами по определенным законам, обусловленным структурой сил его души. Можно поставить вопрос: каковы эти силы не только структурно, но и содержательно. Способ действия этих сил описывается на математическом языке при помощи аксиом теории множеств, являющейся фундаментом современной математики. Обращение к содержательному библейскому контексту позволит наполнить математическую аксиоматику смысловым динамическим содержанием. И показательно, что один из крупнейших математиков конца XIX – начала ХХ столетия Георг Кантор (Georg Ferdinand Ludwig Philipp Cantor, 1845–1918), заложивший основы современной теории множеств, своим главным достижением считал то, что он, как ему казалось, «впервые предложил христианской философии истинное учение о бесконечном и его началах».
Удивительно точное соответствие математической («психической») модели универсума внешнему миру вынуждает поставить вопрос не только о структурной, но и об онтологической природе этого соответствия. Тогда исследование (психических) сил «света разума», «ответственных» за построение математической реальности, поразительно точно соотносимой с реальность физической, становится естественной «точкой роста» конвергентных технологий.
Можно сказать, что если до сих пор человек шел преимущественно по пути «внешнего» развития, чреватого цивилизационными кризисами, по пути освоения и преодоления окружающего космос’а, то сегодня сама логика познания вынуждает нас обратиться к постижению того мира, что, по слову Писания, вложен в сердце человека (Еккл 3:11).
Исследование структуры внешнего мира привело к открытию колоссальной атомной энергии. Понимание внутренней структуры души и постижение гармонии ее элементов позволит открыть доступ к огромной энергии «ядра» человеческой души, ничуть не меньшей, чем энергия расщепления атома, и при этом, что чрезвычайно важно, этически «заряженной».
Такой проект имеет и важное социально-политическое измерение. Расширение смыслового контекста современной науки способно придать смысл секулярной идее прогресса в контексте религиозной концепции спасения и тем самым создать мотивацию, необходимую для обеспечения высоких темпов роста экономики, основанной на знаниях, и способной демонстрировать качественный рост в условиях жесткой конъюнктуры. Это позволит России подготовить активных творцов новой цивилизации третьего тысячелетия, способных вывести ее на лидирующие позиции в мире, и выдвинуть свой собственный уникальный цивилизационный проект, обладающий громадным потенциалом «мягкой силы».
Кроме того, создание многомерного смыслового пространства современной научной картины мира, ассимилирующего смыслы различных религиозных традиций (прежде всего, так называемых авраамических религий, – иудаизма, христианства и ислама, для которых Библия является Священным Писанием), позволит религиям вступать в соприкосновение не через конфликт порой диаметрально противоположных богословских воззрений, а через науку, ставшую сегодня единым языком описания и способом постижения мира, что придаст позитивный характер как диалогу науки и религии, так и диалогу различных религиозных традиций, тем самым обеспечивая межрелигиозное согласие и социальную стабильность.
Доклад кандидата богословия, кандидата физико-математических наук, протоиерея Кирилла Копейкина, преподавателя Санкт-Петербургской Духовной Академии на III Международном историко-научном симпозиуме по оптике, прошедшем в Санкт-Петербурге 27 октября 2015 года.
