Прежде чем перейти к непосредственному раскрытию заявленной темы, необходимо напомнить, как современная наука реконструирует ход событий во второй половине 980-х годов. Сегодня исследователи практически единодушно уверены в том, что сюжет «выбора веры», описанный в «Повести временных лет» под 986 (6494) и 987 (6495) годами, является, в известной степени, символическим изображением длительного процесса, продолжавшегося с переменным успехом, по меньшей мере, в течение 120 лет. Причем участие иностранных миссионеров и посольства с «поиском веры» действительно чередовались, хотя, нужно отметить, и в том, и в другом случае инициатором религиозного выбора была сама Русь. Достаточно вспомнить гипотетические реконструкции целей посольства 839 года, т.н. «Фотиева крещения» в связи с походом киевского Аскольда на Константинополь 860/866 г., возможного крещения новгородского Рюрика (Рорика Фрисландского), а также вполне достоверные сведения о крещении княгини Ольги в Константинополе и о попытке получить иерархию из Германии, в связи с чем в Киев приезжал епископ Адальберт, чтобы подтвердить, что по крайней мере выбор между различными христианскими традициями представлялся на Руси непраздным вопросом.
Однако и сведения о мусульманских и иудейских проповедниках не лишены основания. Известны сообщения арабских историков, первым из которых был врач рубежа ХI-ХII вв. Ал-Марвази. «Случилось у них так, что они приняли христианство в 300/912-13 году. А когда стали христианами, притупила вера их мечи, закрылись перед ними двери добычи, и принесло им это вред и крах. Стало недоставать им средств к жизни, и захотели они обратиться в ислам, чтобы возможными стали для них война и борьба и чтобы вернуться к привычкам, которые были у них. Направили послов к правителю Хорезма, группой в 4 человека из числа приближенных царя. У них есть независимый царь, который называет сам себя и титулуется Буладмир, как называют царя тюрков хакан, а царя булгар – б.т.л.ту. Прибыли послы их в Хорезм, выполнили свою миссию, получив разъяснение от хорезмшаха, так что захотели в ислам. Послал к ним хорезмшах учителей, чтобы научить их закону ислама и обратить в ислам». Если учесть условную датировку этих событий 912 годом, можно говорить о правильности его рассмотрения именно в контексте «выбора веры».
О появлении иудейских проповедников неизвестно из исторической литературы, кроме рассказа «Повести временных лет», однако его правильность вполне подтверждается давними и в целом, ко времени князя Владимира определенно, позитивными связями Киевской Руси и Хазарии, правящая верхушка которой официально приняла иудаизм еще в 786-809 году. Хотя евреи в заметном количестве жили на северо-восточных берегах Черного моря с V-VI веков н.э., иудаизм проник в Хазарию скорее благодаря торговым (через Каспий) связям с арабским миром, где иудаизм в разных формах был известен еще со времен восстаний евреев в Римской империи, а некоторые оставались на территориях бывшей Ассирии еще со времен плена. Хотя ко времени правления Владимира от былого могущества Хазарии, разоренной отцом Владимира Святославом, почти ничего не осталось, последние правители Итиля попытались в последний раз спасти государство, наладив с Русью добрые отношения, в том числе и путем религиозного «побратимства». Эти переговоры были жизненно необходимы для умиравшей Хазарии, особенно после похода туда самого Владимира, о чем писал Иаков Мних: «и на козары шедъ, победи я и дань на них положи». После разрушения Итиля часть евреев перебралась в Киев, где они дожили до антиеврейских погромов 1113 года. Некоторые же продолжали жить в Тмутаракани, вызывая против себя гнев как византийцев (1016), так и русов (1079-1083).
Сама по себе историческая логика крещения Владимира и Руси восстанавливается, благодаря работам М. Д. Приселкова, А. Поппэ, Г. Г. Литварина и других, следующим образом. Будучи неудовлетворен результатами языческой реформы 980 года и вынужденный выбирать новую религию из числа наиболее влиятельных (по современной терминологии – мировых) князь Владимир, вероятно, предпринимал определенные усилия для окончательного выбора, наиболее склоняясь, как когда-то его бабка княгиня Ольга, к восточно-христианской традиции. Однако решение его подстегнули события в Византии 987 года, когда начавший восстание Варда Фока, племянник византийского императора Никифора Фоки, доместик схол Востока, дошел с армией от Антиохии до Константинополя, покорив себе практически всю Малую Азию. В то же самое время болгарский царь Самуил, также начавший войну против Византии (планируя кампанию 989 года, он, вероятно, находился в сговоре с Фокой), также перешел границу и захватил ключевой на пути к Фессалоникам город Верию. Константинополь и лично император Василий II с соправителем императором Константином оказались в весьма тяжелом положении и, как всегда в подобных ситуациях, подключили к решению проблемы мощный византийский дипломатический корпус. «Побудила его нужда послать к царю русов – а они его враги, – чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении».
Дальнейшие реконструкции событий слегка расходятся. Большинство историков предполагает, что стороны довольно быстро достигли соглашения, и Владимир выслал свои войска в Константинополь. Шеститысячный отряд руссов сражался под Абидосом и вынудил Варду Фоку отсупить. Условием оказания военной помощи, выдвинутым князем Владимиром, была женитьба на сестре императоров Василия и Константина Анне. Византийцы вынуждены были выдвинуть контрусловие: Владимир должен был принять крещение. Если верить Мниху Иакову и Яхъе, который не знал о походе на Корсунь, а также оговорке «Повести временных лет»: «Крести же ся въ церкви святое Софьи, и есть церкви та стояще в Корсуни граде, на месте посреде града, идеже торгъ деють корсуняне… Се же не сведуще право, глаголють, яко крестился есть в Кыеве, инии же рѣша – в Василевѣ, друзии же рѣша инако сказающе», свидетельствующей о том, что крещение не было публичным и спустя 130 лет никто точно уже и не помнил, где и как оно произошло, князь крестился сразу после окончания переговоров.
Однако среди исследователей нет единства в решении вопроса: зачем был нужен князю Владимиру поход на Корсунь, которого почти никто, кроме автора «Повести временных лет» и Мниха Иакова, не заметил. Выдвигались разные аргументы в пользу версии, изложенной в «Повести временных лет», и опровергающие ее, однако вопрос так и не был решен. Две взаимоисключающие трактовки событий исходят, соответственно, из того, что либо Херсонес находился в руках восставших и тогда его захват Владимиром был произведен в рамках исполнения условий договора с византийскими императорами, либо Херсонес стал городом-заложником, чтобы выполнить заупиравшихся византийских политиков выполнить свои пункты договора, особенно в отношении брака Владимира с Анной.
Обе точки зрения имеют свои сильные и слабые стороны. Первая точка зрения слаба не только тем, что не основывается на источниках, предлагая вариант событий, на который нет даже косвенных указаний (такое возможно, но только при условии, что это событие локального масштаба, не представляющее интереса для внешних исторических памятников; однако в данной интерпретации событий взятие Херсонеса носит геополитический характер, что обязательно должно было отразиться должным образом в международном источниковом наследии), но и тем, что сведений о принадлежности Херсонеса восставшим не имеется. Более того, если верить сообщениям Яхъи, что найденный войсковой резерв император Василий отправил к восставшим в тыл – в Трапезунт, – откуда войска под руководством Таронита ударили по главному плацдарму Фоки – по Сирии, то Фока не имел на севере сил, чтобы ответить на эту хитрость. Ему пришлось срочно договариваться насчет помощи с грузинским царем Давидом, хотя эта помощь была крайне ненадежна, поскольку больше взять силы было неоткуда.
Второй вариант также имеет массу изъянов. Первый – излишнее доверие «Повести временных лет». С учетом того, что все иные русские и иностранные источники либо не упоминают корсунского похода, либо ставят его в контекст совсем иных событий, желание принять крещение или вынудить византийскую сторону выполнить условия договора выглядят натянуто. Кроме того, здесь страдает и логика. Ведь, с одной стороны, легко может возникнуть патовая ситуация, которая складывается не в пользу Владимира. Предлагаем следующую логическую цепочку. Владимир отправляет воинов в Константинополь, которые решают поставленную перед ними задачу. Князь Владимир настаивает на выполнении греками условий договора, те отказываются. Чтобы заставить их выполнить обещанное, Владимир захватывает Корсунь, требуя руки Анны. Византийские императоры отказывают ему окончательно. Кто в этой ситуации выигрывает, а кто проигрывает? Выигрывают византийцы, поскольку взятие Херсонеса не стоит «потери лица», связанной с отправкой сестры замуж за варвара. Почему? А потому, что они прекрасно понимают: удержать Херсонес, находящийся за степной полосой, киевляне не смогут, а стало быть, он снова вернется империи.
Есть и более сильный аргумент. Если бы византийцы действительно отказались от выполнения условий договора, то есть куда более сильное средство – армия, помогающая империи справиться с восстанием. Уже одного только ее отказа от участия в боях было бы достаточно, чтобы вынудить византийцев поступить в соответствии с договоренностями. А если эти войска развернуть против Константинополя и «прибить еще один щит к вратам Царьграда»? Это более весомый аргумент, чем взятие Херсонеса, но ведь подобного мы не встречаем на страницах источников. Еще более нелепую, но по-своему изящную версию предложил Мних Иаков. Владимир захватил Корсунь, «да прииму и да приведу люди кристианы и попы на всю землю, и да научать люди закону кристианскому». Военный захват города ради получения православной иерархии – в высшей степени оригинальное решение проблемы крещения Руси.
Прежде чем попытаться решить возникшее затруднение, снова обратимся к геополитике, чтобы выяснить, какое положение в мире имел Херсонес в указанную эпоху. Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть историю северного Причерноморья в более широком хронологическом масштабе. С одной стороны (это мнение можно встретить в большинстве исследований об истории Причерноморья), Херсонес играл в Византии важную роль центра влияния на довольно широкий регион благодаря своим торговым связям: город имел торговые сношения с Хазарией, Русью и печенегами. Казалось бы, это подчеркивается большим количеством найденных монет Х века.
Однако обращает на себя внимание факт, что этот город очень редко упоминается в византийских документах второй половины IХ века. Вероятно, самым важным свидетельством о его истории в Х веке являются слова императора Константина Багрянородного: «управителем всего являлся так называемый протевон с так называемыми отцами города… С той поры до сего дня стало правилом избирать для Херсона стратигов из здешних [местных]». Это говорит о том, что город был почти независим от империи, являясь одним из локальных центров Северо-Причерноморского региона. Таким образом, восстание Фоки едва ли могло иметь отношение к Херсонесу.
Это подтверждают и меры, которые должен был предпринять император в случае, если Херсонес поддержит восстание: «Да будет известно, что если жители крепости Херсон когда-либо восстанут или замыслят совершить противное царским повелениям, должно тогда, сколько ни найдется херсонских кораблей в столице, конфисковать вместе с их содержимым, а моряков и пассажиров-херсонитов связать и заключить в работные дома. Затем же должны быть посланы три василика: один — на побережье фемы Армениаки, другой — на побережье фемы Пафлагония, третий — на побережье фемы Вукелларии, чтобы захватить все суда херсонские, конфисковать и груз и корабли, а людей связать и запереть в государственные тюрьмы и потом донести об этих делах, как их можно устроить. Кроме того, нужно, чтобы эти василики препятствовали пафлагонским и вукелларийским кораблям и береговым суденышкам Понта переплывать через море в Херсон с хлебом или вином, или с каким-либо иным продуктом, или с товаром. Затем также и стратиг должен приняться за дело и отменить десять литр, выдаваемые крепости Херсон из казны, и две [литры] пакта, а затем стратиг уйдет из Херсона, отправится в другую крепость и обоснуется там». Эти слова скорее демонстрируют союзнический характер отношений Константинополя и Херсонеса, а характер принимаемых мер больше походит на морскую торговую блокаду, чем на попытку ликвидировать бунт и вернуть город в состав империи.
Сходным образом относился к Херсонесу и Никита Пафлагон: «…Херсон, город Скифии, жители которого проводят жизнь по-варварски и неразборчиво, легко вращаемые всяким ветром, легковерные и легко переменчивые [вспоминается «измена» Анастаса Корсунянина, который, будучи облечен саном, предпочел сдать город недавно крестившемуся князю], любящие во всем ложь, в вере нетвердые по сей день и непокорные в отношении любого повиновения».
Ключевыми словами в отношении Херсонеса, которые можно встретить у Константина Багрянородного, являются следующие: «Если херсониты не приезжают в Романию и не продают шкуры и воск, которые они покупают у пачинакитов [печенегов – КК], то не могут существовать… Если херсониты не доставляют зерно из Аминса, Пафлагонии, Вукеллариев и со склонов Армениаков, то не могут существовать». Император констатирует, что Херсонес намного в большей степени зависит от ближней торговли, чем от самой империи. Он являлся не более чем перевалочным пунктом в торговле Византии с народами, населявшими северные берега Причерноморья.
Херсонес должен был играть важную роль в функционировании торгового пути «из варяг в греки». В легенде о посещении Руси апостолом Андреем говорится о первом пункте его прибытия – о Херсонесе. Сам по себе маршрут путешествия апостола в точности повторяет путь «из варяг в греки» и в летописи помещен в непосредственной связи с описанием этого пути. Казалось бы, если город имеет такое важное стратегическое значение, он должен постоянно фигурировать в «Повести временных лет». Однако кроме двух сюжетов – легенды об апостоле Андрее и рассказа похода князя Владимира на Корсунь – он упоминается только единожды, мельком, в рассказе о судьбе князя Ростислава Тмутараканского. Да и вообще в древнерусской литературе он также практически не фигурирует, кроме сюжета о перенесении иконы Николы Зарайского из Корсуни в Рязанские пределы. Впоследствии город пришел в упадок, а его порт затонул. Это дружное молчание древнерусских источников говорит о том, что город для русской торговли конца Х – ХI века интереса не представлял.
А были ли в этом регионе центры, которые играли большую роль, чем Херсонес? В древнерусских памятниках письменности, особенно в «Повести временных лет», часто упоминается город Тмутаракань. Бывшая византийская крепость Таматарха, долгое время бывшая хазарской крепостью Самкерц, Тмутаракань стала подлинным политическим центром южной Руси в ХI веке. Ее первое упоминание в «Повести временных лет» находим под 988 годом – туда был посажен князем сын Владимира Мстислав. Возникает странная лакуна – город Самкерц, по-видимому, пострадал в результате похода Святослава в 968 году, а в 988 году он уже оказывается центром княжества. Годы некоторой самостоятельности Тмутаракани оказались для нее живительны, город вырастает благодаря международной торговле.
«В это время население Таматархе состоит из разнообразного конгломерата этнических общностей, прежде всего связанных с торговлей – собственно хазар, болгар, греков, евреев, зихов и касогов, аланов, арабов, русов, армян, выходцев из кочевых печенежских, венгерских и гузских орд». Этот полиэтнический центр являлся, разумеется, и центром поликонфессиональным. Именно в это время в городе епископия получает статус архиепископской кафедры, и в то же время говорится о принятии остатками хазар ислама, который приходит с завоевавшим южные и восточные территории Хазарии Хорезмом. Таким образом, именно в Тмутаракани возникает ситуация, практически идентичная описываемому в «Повести временных лет» «выбору веры»: здесь есть иудеи, мусульмане и христиане.
Если обратить внимание на предпочтения авторов «Повести временных лет», которые, естественно, являются следствием политических предпочтений русских князей, то складывается картина, обратная по отношению к привычной. Не Херсонес представлял интерес для Владимира, а Таматарха-Самкерц. Именно этот город, являвшийся настоящим центром межэтнического общения и перекрестком торговых путей: по Дону через Волгу в Каспий или на север через Новгород в Европу, а также через Черное море в Византию или Грузию. Однако, думается, неслучайно этот город не упоминался среди городов, разрушенных в войнах Святослава и хорезмшаха в третьей четверти IХ века. Он был слишком нужен окружавшим его странам и народам, чтобы подвергать его перипетиям войны. Поэтому захватить его и поставить под собственный контроль – задача чрезвычайной сложности.
Как мы знаем, поход на Корсунь оказался приурочен к восстанию Варды Фоки в Византии. Случайно ли это? Если, как мы выяснили, у Византии было мало интереса к Херсонесу (что и проявилось в византийских исторических памятниках), то он, безусловно, сохранялся в отношении Таматархи. И взять этот торговый центр под свой контроль князь Владимир мог только в такой удачный момент, когда все основные заинтересованные лица были бы заняты своими проблемами и не смогли бы ему помешать в его захватнических планах. Херсонес являлся почти идеальным плацдармом для овладения Керченским проливом и Таматархой.
Итак, наша задача теперь состоит в том, чтобы выяснить, соответствует ли исторический фон заявленным выше условиям, а также есть ли подтверждения этой точки зрения в источниках.
Основными игроками на внешнеполитической арене в 980-х годах были хазары, волжские булгары, византийцы, печенеги и хорезмийцы. Хазарский каганат под ударами руссов Святослава и хорезмийцев Абу Абдаллаха Мухаммада превращался в руины и сопротивления оказать не мог. Хазары еще встретятся несколько раз на страницах «Повести временных лет», но уже как народ, лишенный силы. Примечательно, что в обоих упоминаниях хазары выступают как народ, подчиненный Тмутараканскому княжеству: в 1022-1024 годах тмутараканский князь Мстислав Владимирович использовал их против Ярослава Мудрого, пожелав принять участие в дележе наследия отца, князя Владимира Святого, после знаменитой борисоглебской смуты. В 1083 году хазары стали жертвой борьбы за власть в Тмутараканском княжестве между князьями Давидом Игоревичем и Володарем Ростиславичем с одной стороны и Олегом Святославичем с другой. Как уже отмечалось, чтобы обезопасить себя от возможных проблем, князь Владимир совершил поход на хазар в 985 году.
Волжская Булгария была также объектом военной экспансии Руси: в том же 985 году Владимир, готовясь к походу на Тмутаракань, организовал нападение на Булгарию, с который был заключен «вечный» мир: «Иде Володимиръ на Болъгары съ Добрынею, уемъ своимъ, в лодьяхъ, а торкы берегомъ приведе на конехъ. И тако побѣди болгары. И рече Добърыня Володимиру: «Съглядахъ колодникъ, и суть вси в сапозѣхъ. Симъ дани намъ не платити, поидевѣ искать лапотникъ. И сътвори миръ Володимиръ с болгары, и ротѣ заходиша межи собою, и рѣша болгаре: „Толи не буди мира межи нами, оли же камень начнеть плавати, а хмель грязнути“. И приде Владимиръ къ Киеву».
Византийцы, как говорилось выше, вышли из игры в 987 году из-за поднявшегося восстания. Печенеги, впервые появившиеся в южнорусских степях в 915 году, были агрессивны по отношению к руссам вплоть до ожесточенных войн со Святославом. Потом на некоторое время печенеги исчезают со страниц летописи, но в как раз в годы войн на юге сообщения о конфликтах появляются вновь: «На другое лѣто по крещении къ порогамъ ходи», сообщил Мних Иаков; «Володимиръ же просвѣщенъ самъ, и сынови его, и земля его… И поча нарубати мужи лутши от словенъ, и от кривичъ, и от чюдии, и от вятичь, и от сихъ насели и грады; бѣ бо рать от печенѣгъ. И бѣ воюяся с ними и одоляя имъ» («Повесть временных лет»). Поздние же сообщения о якобы прошедших при Ярополке крещениях отдельных печенежских князей следует признать недостоверными.
Что же касается Хорезма, то, как ни странно, сведений о контактах руссов с Хорезмом практически не осталось. Это государство ни разу даже вскользь не упомянуто ни в «Повести временных лет», ни в других древнерусских произведениях. Правда, арабские историки оставили несколько глухих упоминаний об этих контактах. Все они носят исключительно позитивный характер: вышеприведенное свидетельство о якобы имевшем место поиске ислама «русским царем Буладмиром», и мельком брошенная купцом Ибн Хаукалом (вторая половина IХ века) фраза: «…русы [в 968-969 годах – КК] разрушили Булгар и Хазаран. Вывозили шкурки и драгоценные меха в Хорезм из-за многочисленных приездов хорезмийцев к булгарам и славянам». Впрочем, до конфликта дело дойти просто не успело: в 992 году Хорезм был захвачен державой Караханидов.
Итак, можно видеть, что ко второй половине 980-х годов князь Владимир готовился не столько к войне с Херсонесом, сколько к войне с Таматархой. Теперь необходимо узнать, насколько противоречат или, напротив, свидетельствуют данные источников с идеей похода на Таматарху (будущую Тмутаракань). Поскольку упоминания Херсонеса в иностранных источниках применительно к изучаемым событиям нет, то не вызовет удивления и отсутствие таких сведений и в отношении Тмутаракани. Противоречат ли нашей гипотезе данные русских источников?
Как известно, рассказ о крещении Владимира из «Повести временных лет», представляющий собой «нарезку» из разных сказаний, взятый в целом, совершенно недостоверен. Разумеется, что в «Корсунской легенде» речи о Тмутаракани быть не может (важно отметить: выяснив низкую степень достоверности этого текста, взятого в целом, мы рассматриваем его прежде всего как литературное произведение). Но ведь и сам сюжет Корсунской легенды распадается на несколько частей: захват города, крещение князя, его настойчивое сватовство, «поучение корсунских попов» и конфискация церковной утвари из Херсонеса в Киев. Если легенда посвящена теме крещения, то выяснение внешнеполитического значения взятия Херсонеса просто не входит в задачу автора. Он вправе умолчать о продолжении – взятии Таматархи, – поскольку этот сюжет не связан с историей крещения напрямую.
Сватовство к Анне и ее приезд связаны не с историей экспансионистских планов Владимира, а с его участием в подавлении восстания Варды Фоки. Поскольку по времени эти события совпали (вернее, были подгаданы Владимиром), то появление Анны в ходе похода на Корсунь не кажется невозможным. Рассказ о крещении князя носит, скорее, фольклорно-житийный характер, подчеркивающийся описанием чуда слепоты и исцеления (напрашивается евангельская параллель с временной немотой Захарии), который оттенен проявлением субъективного характера этого житийного рассказа: этот эффект создается оговоркой, что существует много мнений о месте крещения князя и никто не знает этого достоверно. Поучение «корсунских попов» – вставной памятник, не имеющий отношения к проблеме. Что же касается вывоза из Херсонеса предметов церковного обихода и духовенства, то этот фрагмент полностью соответствует по смыслу с «Памятью и похвалой Владимиру» Мниха Иакова.
Однако мы упустили из виду «предложения веры» и «изучение вер», которые предваряют «Корсунскую легенду». Выше уже отмечалось, насколько ситуация «выбора веры» похожа на те реалии, которые открылись перед Владимиром, когда тот захотел присоединить Таматарху к своему государству. Можно к этому добавить следующее.
Следует обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, на появление представителей иудаизма ответного посольства не последовало. Вопрос был как бы исчерпан при первом появлении иудеев, когда Владимир, уточнив, где находится исконная иудейская земля, и узнав, что евреев там больше нет, заявил, что для русских повторение еврейской истории невозможно. Но возможен и второй смысл этого сюжетного поворота. Поскольку в тексте уточнено, что приходили «жидове хазарстии», то ответное посольство Владимиру отправлять было просто некуда: если сами евреи еще могли найти дорогу к киевскому князю, то их самих найти было трудно – Хазарского каганата больше не существовало.
Во-вторых, речь идет об исламе. В ответ на предложение ислама, несмотря на категорическое его неприятие, князь Владимир все же отправляет послов для более тщательного изучения поступившего предложения. В результате ислам категорически отвергается дважды (а если учесть еще описание ислама в «Речи Философа», то и трижды), а это говорит об активных связях с исламским миром. В «Повести временных лет» булгары впервые встречаются именно в связи с посольством и предшествовавшим ему походом Владимира на Волгу. Скорее, речь идет о более тесных и давних связях, т.е. и о Хорезме.
Резюмируя сказанное, заметим, что предложенная гипотеза призвана лучше объяснить политический фон Крещения Руси, но не его ход или результаты. Более того, она не призвана менять представление и о культурном фоне этого замечательного события – культурные связи, обогатившие русскую культуру в конце Х – ХI веке, представляются автору такими, какими они признаны в современной науке. Однако уточнение сюжета, связанного с событиями в Византии, в Крыму и на границе Азовского и Черного морей, представляется не простой игрой разума. В него заложен смысл не только более детальной и точной прорисовки сюжетной линии русской истории второй половины 980-х годов, но и общего хода истории международных отношений. Наша гипотеза помогает наиболее внятно ответить на вопрос: почему о контактах Византии и Руси после крещения на протяжении четверти века не говорится ни в древнерусских, ни в византийских произведениях. Контекст событий крещения Руси позволяет перенести центр тяжести геополитических процессов с линии Киев-Константинополь в пределы самой Киевской Руси. А учитывая, что поиск веры, несмотря ни на что, был ее инициативой, свобода в отношениях с соседями оказывается лучше мотивированной именно тогда, когда никто не дает обещаний вечной дружбы. Поиск мировой религии в своих пределах освобождает от уз как саму Русь, так и ищущих эти узы исследователей.
// Доклад священника Константина Костромина на конференции «Духовное и светское образование: история взаимоотношений – современность – перспективы», посвященной 1025-летию Крещения Руси, Киев, Киевские духовные академия и семинария, 22 октября 2013 года
