ВКУСИТЕ И ВИДИТЕ
Свидетели сему (Лк. 24:48)
Мученик-свидетель – это тот, кто воистину умер.
Мученик-свидетель – это тот, кто воистину жив – несмотря на это, или, вернее – поэтому. Вкушение жизни истинной невозможно без вкушения истинной смерти.
Это – опыт Церкви.
Что же стало с ними?
Чистый голос – «Я к смерти готов». (…Слова из мрака) Смерти нет – это всем известно, Повторять это стало пресно, А что есть – пусть расскажут мне. (А.А.Ахматова. Поэма без героя)
Что же стало с ними? Какова была их тайна встречи со Христом? И что неумолимо и неукротимо влекло их к смерти? Они жаждали смерти, так, как жаждут жизни – это удивляло их судей и палачей. Все, что произошло с ними, было быстрее, чем свет молнии. Нам остается – как бы нам ни хотелось иного — смотреть на мучеников-свидетелей издалека, ужасаться, не понимая …
Они, как и прежде – одиноки, оставлены ближними, стоящие посреди чужого мира – подобно тому, как Спаситель мира был «поставлен посреде» на позор, поднят на крест, оставлен и одинок. И Его возглас-молитва остается тайной для всех нас, хоть и тысячи строк написаны размышлявшими над этой тайной людьми.
Мы оставляем мучеников в одиночестве… Лишь апофатика отверзает уста говорящим о их подвиге: «Нет, это – не то, не то, не то…». Не торг, не купля, не геройство, не заслуга, не награда, не победа, не воздаяние… И, отняв земной смыл у слов земных, можем мы приложить их к подвигу мучеников – так, как приложены они великими гимнографами Византии.
Они обречены на одиночество подвига – подобно тому, как обречен – как обрек Сам Себя на него Первый Свидетель Верный, Первый Мученик.
Он один, Одинокий Странник-Галилеянин, ушел в смерть – и вернулся. Он вернулся не один, Он «узрел потомство долговечное» (Ис 53:10). Из тех людей, что не понимали Его слов и не жили Его единением с Отцом, пока Он странствовал среди них, смертью Его были соделаны друзья Его, искренние Его, знающие Его близко до невыразимости. Он дал это им – врагам Своим, умерев для них и за них. Мученик-монах-христианин повторяет деяние Христово – истинная проповедь возможна только Крестом, честной, ничего для себя не ищущей смертью с Возлюбленным. Горе, если что-то ищет человек в этой смерти для себя – он найдет то, что нашел Иуда. «Не лобзания Тебе дам, яко Иуда» – повторяет христианин перед испытанием огнем Второго Пришествия. Как страшно здесь говорить о «пользе» и «полезности» для «здоровья». Здесь – Животворящая Смерть одинокого Сына Человеческого. «О, даждь ми Сего Странного, Иже не имать где главы преклонити…»
Когда ты вправду умрешь – тогда люди увидят и поймут, что Христос жив: «при уверенности и надежде моей, что я ни в чем посрамлен не буду, но при всяком дерзновении, и ныне, как и всегда, возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью. Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение.. (Флп 1:20-21)
Путь христианина – есть путь одиночества. Он вернется к своим – но лишь потом. Через смерть.
Да, — Все, что произошло с ними, было быстрее, чем свет молнии. «Тогда ад умертвил еси блистанием Божества». — В греческом тексте –стоит «молнией» Божества. Эта Эту молнию чертит рука иконописца, изображающего схождение Сына Божьего в оставленность ада, к Своим мертвецам, ибо прозревал пророк, что оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела. «Воспряньте и торжествуйте, поверженные в прахе (Ис 26:19)!» (Ис 26:19)
«Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой» (Лк 17:24). Второе Пришествие, когда переплавятся стихии, когда и небо, и земля будут новыми. Конец этого мира – обновление, а не уничтожение. Прообраз этого – смерть, которая для христиан не является судом, а переходом в жизнь.
С песней Исхода, с песней о небывалом, неслыханном – и сбывшемся, сбывшемся вопреки всему, Христос изводит верных из ада небытия, блистая как молния, в Свой День. Мертвые, которые не могут славить Господа – поют Его. Они перестали быть мертвецами. Они живы — это День Господень, когда в полноте является правда Яхве – правда Его в Сыне Божием Иисусе Христе.
…Мученик вернется – через смерть — к тем, кого он любил, и кто его любил, но не понимал до конца, вернется, и со светлой улыбкой скажет, как мученик-врач Орест, епископ-странник Иоанн, и мученица и монахиня мать Мария: – «Видишь? Хотя я умер, я жив». И радости никто не отнимет у них.
Посмотри — вот дела Его новые! Все Новое все творит Он, вернувшийся из смерти Сын Человеческий. «Аз есмь Первый и Последний; и Живый, и бых мертв, и се жив есмь во веки веков, аминь». (Откр. 1,17-18).
Совершается Завет Его Новый – не такой, как все бывшее под солнцем. Род приходит и род уходит, но тем, кто от Бога родились, дана власть чадами Божиими быть, быть подобными Ему, рожденными в Царство непоколебимое. Имена новые даны им. «Радуйся, Духа храме, и умерый, и живый отче!» – обращается церковь к Григорию Паламе — одному из таких людей…
Смерть стала жизнью, и преграда разрушена, — та преграда, что обрекает людей в этом мире на одиночество. Ее создал Адам, и она живет, до тех пор, пока живы ветхие его дети. Но теперь среди них живет теперь среди них и Адам Новый. – Он был мертв, Он отторгнут был от земли живых и – посмотри! – стал для всех истинной Землею Живых, стал непоколебимым Царством. – посмотри! – Он жив и жив во веки веков.., аминь.
Пища мертвых
Мертвым можно обещать рай, но ничто не заменит им жизни.
Нельзя дать им того, чего у них уже никогда не может быть.
Тщетно родственники будут приносить молитвы и жертвы, еду на могилу и поминальные трапезы – еще древние знали, что жертва лишь ненадолго оживит душу мертвеца, ему будет легче. Так! Пускай хоть легче – с безнадежностью принято смиряться. Пребывание в смерти невыносимо для человека, но его не избегнуть. Что еще можно для них сделать? Какую помощь подать? Да и может ли помочь обреченный обреченному? Человек ищет себе помощи себе — и не может ее найти – смерть не имеет выхода. Ушедшему туда можно как-то «помогать», но избавить его от страданий мнимости, недочеловечности, уже нельзя. Он – отогнут от земли живых, он — вне тех, с кем еще недавно был. Родственники его скоро станут такими же, как и он, и никто уже не принесет кровавой жертвы и не возлиет вино и мед на могилу. Забытые мертвецы сотен и сотен тысячелетий…
***
Удивительный мир открывается в песнопениях Октоиха и Триодей, посвященных тайне смерти. Собственно, таких песнопений два рода – посвященные мученикам и молящие об усопших-уснувших христианах.
Здесь нет той древней ереси, с которой боролся Апостол апостол языков – о том, что воскресение уже совершилось, но речь о той тайне, что выражена в словах преподобного Ефрема Сирина – «они ждут возлюбленных тел своих» «у ограды рая».
«Невозможно жить без жизни, а бытие жизни происходит от общения с Богом; общение же с Богом состоит в познании (или или, в иной рукописи — видении) Бога и в наслаждении Его благостью…» –- пишет богослов и мученик Ириней, епископ Лионский.
Здесь «общение», «μετοχή»,– то же слово, которое употребляется для Причастия Тайны Хлеба и Вина, и рядом стоят слова о сладости. Постоянная игра слов созвучных, различающихся только на одну букву греческих слов в византийской поэзии – пища и сладость – вовсе не игра, а отражение глубин опыта, простирающегося далеко назад в эпоху мучеников – и далеко вперед, до самого эсхатона, чаяние которого и свершение которого так ярко и сжато проживали свидетели-мученики Древней Церкви.
«Тебе, Спасе, молимся: Твоего сладкого причастия преставльшихся сподоби»
Пища – древнейший архетип, образ жизни. Рай – «сад Эдем», «рай сладости», сладкой пищи, «рай пищный».
Но с пищей связывается и травма, нанесенная Адамом себе и созданному Богом миру, с пищей связывается общение с божеством – как в языческих культах, культах древних, так и в религии Израиля – «они видели Бога, и ели, и пили» (Исх 24:11). Мертвые не едят, мертвые не вкушают, мертвые лишены сладости Богообщения. «Кто исповедует Тебя во аде?» – задает риторический вопрос псалмопевец. Там не поют Богу. «Не мертвые восхвалят Тебя, не нисходящии во ад – но мы, живые… Пою Богу моему, пока я жив!» Как долго продлится это «пока» – — не важно: даже Мафусаилов век короток, если за ним следует расставание с Богом Живым навсегда. Во вне-израильском мире Напрасно хоэфоры Эсхила, приносящие жертвы-возлияния в память мертвых, возливают трижды на могилу вино, воду и мед… Увы! Мертвые не вкусят сладости меда и крепость вина не воздвигнет их. «Сласти, поднесенные к сомкнутым устам, то же, что снеди, поставленные на могиле» (Сирах, 30:18).
Грустный, знающий мир людей мудрец книги Притчей говорит: «Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла: это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих». (Прит. 3,7-8). Притчи во многом комментируют Тору, они — размышление над ее страницами, опытом богообщения со Святым Израилевым. Единение с Богом, осуществляемое в Законе – вот пища жизни. Но закон «ничего не довел до совершенства»…
Видеть свет – свет Лица Твоего – тоже синоним жизни, как и пища. Благословение времен Исхода, сохранившееся в нашей утрени – «Да воссияет на нас свет лица Твоего».
В отдаленных от библейского мира местах этот архетип тоже присутствует. Видеть дневной свет (φῶς ὁρᾶν )– у Софокла – «жить». Но и Феб не дарует видеть свой свет сходящим в безвидность Аида…
Смерть – темна. Это – преисподний ров, темнота, смертная сень, долина смертной тени, куда уходят все, становясь в своем бессолнечном бессилии, безжизнности подобно «воде, вылитой на землю».
Но, несмотря ни на что, – «я верую видеть благая Господня на земле живых. Мужайся, и да крепится сердце твое!»
«Смерть – это — не навсегда», – предчувствуют пророки. «Я во плоти моей узнаю Бога! Я узрю Его сам!» (Иов 19:,25-27) –- восклицает вопреки всякой очевидности истерзанный тлением Иов, отчаянно споря с кем-то безличным и безликим.
Память о Пенуэле – «Лице Бога», которого видел Иаков и сохранилась душа его, жизнь его – — не покидает печальных изгнанников рая. Ангел лица Его посещает их, дает им залог будущей тайны – тогда, когда, наконец, Моисей увидит Бога лицом к лицу на скале Фаворе при свидетеле Илии, и сохранится душа его, и будут он жить. Когда исполнится срок, то Слава Бога – Кавод – являемая «многочастно и многообразно» в ветхие времена, засияет нестерпимо так, когда исполнится срок, что ослепит и повергнет на землю книжника.
Да, — оживут мертвецы твои, восстанут мертвые тела. – Да, веруем, что и они воскреснут, в воскресение, в последний день -– а пока поколение за поколением вкушают горечь распада.
Смерть тоже можно вкушать, она – смертельная и неотвратимая пища, которая проникает в чрево и кости, отравляя и убивая.
И сама Есть те, которые, однако, не вкусят смерти – и увидят Царствие Божие, пришедшее в силе.
А Жизнь вкусит смерть. Бог упал, а человек восстал – о, дивное чудо! Он причастился тлению, вкусил смерти – а мы вкушаем Жизнь, щедро и непрактично раздавемую всем даром. Где та узкая практичность Притч? Остановись, ССын, не поручайся за ближнего ТТвоего!
Но безумие Божие – мудрее человеков. Он знает, что не видя Лица Божия, «человек перестает существовать» (сщщмч. Ириней Лионский).
Мертвецы не имеют более надежды.
Мертвецом стал и Сын Человеческий.
Он принял в Себя эту забытость и боль небытия. Он желанием возжелел быть с теми, число которых равно числу песка морского, числу звезд на небе – с теми, которые были и которых уже нет. С потерянными для Бога мертвецами земли. Он разделил с ними землю забвения и смертной тени.
Христос – Иной, чем все, что случалось в мире до Него.
***
…Мертвым можно обещать рай, но ничто не заменит им жизни…
«Тебе, Спасе, молимся: Твоего сладкого причастия преставльшихся сподоби».
Но – ведь они, мертвецы, не могут вкушать, они не могут видеть свет, они не могут причащаться?! Если Он сподобит их этого причастия — значит, они станут живыми ?!
Где же они живут? В райских кущах? Нет – на Земле Живых.
И здесь удивительно вот что: – об усопших в песнопениях Восточной Церкви звучит мольба, чтобы они получили свет, жизнь, покой, пищу, иными словами, чтобы они стали живыми. Мученики же – имеют все это, они — живы. Они не вкусили смерти из-за тесного единения со Христом. Умершие могут быть живыми, а могут – не быть. Мы молим о жизни для них.
«Ты, Христе, все для меня: и младость, и сила,
И родная земля: в Тебе упокоиться жажду»
(свт. ГригорийиГригорий Богослов)
Эта жизнь-общение неописуема и несказанна, ибо не похожа на то, что привычно для обитателя этого мира, но, тем не менее, это — реальная жизнь и гораздо, без сомнения, более реальная, чем наша. Жизнь истинная, единственная жизнь, которая может называться жизнью в полном смысле этого слова. Более того, это – единственная жизнь, достойная человека, достойная наименования жизни человеческой.
Это – не «дух, не имеющий плоти и костей» (Лк .24:39), этоа – та адамантовая реальность, которая порой слишком тверда для наших глаз, привыкших к сумраку полужизни, неизбежно обреченной на угасание. Апостол Павел называет эту реальность «непоколебимое царство» (Евр. 12:28). Неслучайно этот образ взял продолжатель традиции монашества как жертвы за мир, как молитвы за мир – о. Софроний (Сахаров).
По Иринею Лионскому «видеть свет – значит быть в Нем и быть причастным Его животворному великолепию. Поэтому видящие Бога сопричастны жизни». Человек, не видящий Бога, – перестает существовать, не существует… Являя свет лица Своего человеку, Бог оживляет его; подавая «сладкое свое причастие» – общение, Он «как друг беседует с другом своим», — Он оживляет человека, который его – и человек перестает быть мертвым.
К.С.Льюис использует глубокий образ, описывая в своей книге «Расторжение брака» то, как невоскресшим людям режет ноги истинно живая трава в Царстве Небесном, как боятся они полноты жизни. Воистину – прав страдалец-христианин Евгений – иеромонах Серафим (Роуз), сказавший как-то: «человек достоин ада и не менее, если он не достоин небес».
Подобный образный ряд мы находим и в византийской гимнографии, в которой языком греческой поэзии плетется кружево библейской мысли.
Здесь В гимнографии нет подробного описания красот рая – подобно тому, как мы не находим в Библии описаний красоты зданий и людей. Есть описания, как были построены здания, и что те или иные люди были красивы, но нигде нет их описания.
В гимнографических текстах есть лишь апофатические описания, отрицательные. Особенно это видно при чтении текстов на греческом языке – по приставке «а»: невечерний свет, негиблющее брашно, нестареемая жизнь.
Даже определения, когда они есть, – не дают прямого описания (нет ни райских кущ, ни пресловутых сковородок). Они говорят о некоей красоте, их катафатика, положительное описание, возводит ум тоже к апофатике, не связываемой ни с чем земным и знакомым.
Этот «свет» – не свет земного солнца или звезд, как и «дивная скиния» – не из шкур животных и тканей. Какие они – неизвестно, но здесь важно именно указание на их принципиальную инаковость, не-земную нетленность, бессмертие, причастность к «нестареемой и присно (вечно) сущей жизни». Это изображение принципиально неизобразимого, некая словесная икона, где символы не изобразительные, а словесные.
Скиния, пища, воды оставления и свет – неизвестны нам, так же, как неузнаваем Христос Воскресший. Это образы исцеленного мира.
«Нам возсия сущим во тьме и сени смертней правды незаходимое Солнце».
Райские состояния описываются как получения получение пищи, сладости, света, мира, потоков вод, покоя.
«Идеже пища есть тайная, идеже сияет свет лица Твоего, яже от нас преставльшиеся в вере благодатию всели, ставить благочестно твою благостыню».
…Христос – Иной, чем все, что случалось в мире до Него.
Он творит новые дела – вопреки всякой безнадежности. Он дает мертвым человеческую жизнь. Вместо той, что вытекла из них по капле, как вода – непрочной жизни сынов человеческих, сынов земли, сынов Адама. – Он дает им, – без остатка, – всю Свою жизнь Сына Человеческого. Они снова живут, они становятся людьми, они видят свет и вкушают пищу, они пьют от источника и поют песнь Богу. Их жизнь становится воистину живой, полной, неимоверно полной и густой, как зрелый мед из сот, а не жалким подобием полуживого, пусть и блаженного посмертия, когда просто все утихло и не болит. Они – снова люди, и ничто более не мешает этому. Они – человеки с Сыном человеческим, они — сыны Божии с Сыном Божиим, они – навсегда в Нем и с Ним.
Бог же не есть Бог мертвых, но Бог живых, ибо у Него все живы (Лк .20:38). О томже говорит и – и по священномученику Ириней:ю – «слава Божия есть живущий человек, а жизнь человека – есть видение Бога». «В раю всюду видим будет Спаситель», –- пишет он.
«В лоне Церкви нам дано заранее отведать хлеба «ввосьмого дня», –- вторит ему современный богослов Х. Яннарас.
«Я живу, и вы живы будете» (Ин .14:19).
Внидут в Покой МойПокой Царствия Христа Воскресшего…
Он не похож, как и Сам Воскресший, ни на что, когда-либо виденное очами детей земли, на которой лежит смертная тень.
И менее всего он похож на покой могилы – этот ложный, глумливый покой навсегда разрушен молнией Восстания в третий день. Он – не более чем пустота в коконе неразвернутых погребальных пелен Неудержанного глухой тишиной смерти.
Полнота всех благ, мир, shalom – полнота жизни, чаша переливается через край. Приимите благодать воз благодать, приидите, обедайте! Рыбы печеной часть и мед от сот…
Рыба – IXTYC –, знак Христа Бога, который чертила рука христиан на гробах и мучеников, и усопших. Уснувших. И поэтому – и написано рядом: vivis — написано рядом: «– то есть «тты жив, ты жива». Живой Ихтюс – называют исследователи этот знак.
Жив Он, и жива душа моя…
Покой Его – радостен, он полон пения и ликов, хороводов и несказанного веселия, залог которого имели великие святые – мученики и монахи, и многие иные, известные и нет. Порой искра этого покоя, сияющего, и движимого, и недвижимого – уканет зажгетв сердцее тогому, кому не на что надеяться…Да, силен Бог в Своем делать то, что хочет!
Это – время Его, Ему время Ему – действовать, время сотворить Господеви – ведь разорили Закон Твой. Но плоть Воскресшего животворится Духом и Новый Завет в Его Крови, и на плотяной скрижали Его прободенного сердца. Так! «На Кресте пригвоздися и копием прободся» — и все это для того, чтобы позвать врагов, чтобы сделать друзей из них, чтобы стало все живым и новым, неколебимой жизнью, стремительным покоем….
Время – Его. Это – Его время, Его юбилейный год. Это – исполнения молитвы, которой Он учил апостолов – «Отче наш»…
Все долги прощены. Прощены друг другу, передвинуты назад неверные меры и разделы земли, полей и виноградников. Рабы человеков отпущены человеками и обидимые с обиженными снова стали братьями. Мы не трудимся – проклятие пота и труда миновало. Разрушено средостение вражды.
Земля, покоящаяся и благословенная Богом, дает плод свой – мы вкушаем его и поем в Царствии полноты,, «пятидесятого года», который в древнем Израиле был прообразом Царства Бога, Царства Небес. Так говорили древние, боясь произнести Его Имя – но теперь Имя Его сияет в Человеке Иисусе, в Сыне Возлюбленном. Юбилейный год – Его, и радости нашей никто не отнимет от нас.
Он покоился в земле, как один из мертвых, не могущих петь Богу – чтобы наш смертный покой стал приснодвижным покоем Неприступного Бога. Он взял худшее, он Он отдал лучшее. Отдал без остатка все, что у Него было. Он не ставит выше братий Своих ничего — – и не стыдится называть нас братьями. И Он приобщился нашей плоти и крови, – в поругание и смерть, – чтобы мы приобщились Его Боготочной Крови и Животворящего мертвого Тела – в Жизнь Вечную на Земле живых.
Он и есть та Земля. Он – Свет, Жизнь и Покой.
«В Тебе все для нас, Господи…»
Наш Он наш Покой – тот, где мученики нескончаемо веселятся.
«Яко веселящихся всех жилище в Тебе, – говорил псалмопевец о Иерусалиме, – граде Бога Израилева». Он вернулся из смерти, Он воздвиг храм Тела Своего, Он — живет и дает Царство неколебимое.
Он – Живущий во Иерусалиме, который «не подвижется вовек». Не прикоснется к Нему зло, и к тем, кто с Ним и в Нем, на Земле живых.
«Ты – кротких всех земля Христе,
Ты – рай мой зеленеющий!» — восклицал преподобный Симеон Новый Богослов.
Взирайте, смотрите – вот слава Его – живой человек, живой, оживленный Кровью и напитанный Хлебом, исцеленный от смерти, с сердцем живым, с сердцем плотяным, брат Его кровный.
«Я услышал голос: Я – хлеб взрослым, питающихся Мною, Я прелагаю в Себя» (блж. Августин).
Древо, вложенное в Его хлеб, Он вкусил и умер в позоре и оставленности, на сухом деревянном орудии пытки. И вспоминая это, мы причащаемся Его Страсти, Его смерти, Его Восстанию – Ему, нашему животворному Хлебу. Он не взял Себе ничего…
Слава Тебе, Христе Боже, жданное, немыслимое и верное ожидание наше, здесь и грядущее, Веселие мучеников Твоих – славаТебе!За жизнь мира
«За Мной!» – приказ, вызов Христа апостолам.
То — крик предводителя воинов, вождя, вырывающегося из окопа, в экстазе, в видении иного, высшего, чем привычная жизнь и привычная смерть. «За Мной – на смерть! За Мной – на крест! Следуй за Мной! Кто Господень – ко Мне!»
Но дано Ему истреблять врагов не так, как Финеес, как страшный сын Навин – Он будут истреблять их иначе, прелагая Своею смертью их в друзей Своих. Истреблять их, умирать за них… за жизнь мира.
«Пойдем!» – сказал Фома. « – Пойдем! Пойдем и умрем с Ним. Будем отторгнуты от земли живых – с Ним вместе, раз Он так решил. Мы же – друзья… Пойдем! На другую сторону Иордана, через поток».
Он раздробил алчущим хлеб Свой, Он привел бездомных под кров Свой, Он не презрел никого из его племени – Сын Человеческий, Адамов, Божий. И свет Его воссиял до рассвета – посрамлена премудрость умеющих жить, умолкли в священном ужасе мудрецы притч. оОни увидели то, что не надеялись увидеть, познав гнилость рода человеческого. Не надо уже приспосабливаться! Как хорошо…
Погублена премудрость – и стало легко и светло, разверзлся рано свет, воссияли исцеления и правда, правда Сына Единородного вырвалась с ним из проигрыша, из страшного и бесповоротного поражения, из могилы, небытия, ада, бездны. Слава Божия одела Его человеческое тело – Се приидох! – когда уже нечего было более ждать. Он услышан, услышаны и те, кто в Нем, кто с ним вместе раздали хлеб жизни своей, души своей, кто не послушал мудрецов и стал в безумии паче них. И тьма их – как свет, как полдень, и Бог твой с тобою – всегда. Никто не разлучит тебя от любви Христа.
Участники жертвенника молятся – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас и мир Твой».
Мученики-свидетели разделяют Его «страшные страсти и животворящий Крест», язвы Раба Яхве». Они становятся сынами в Единородном Сыне Божием. Они страждут с ним, Одиноким – за жизнь мира.
В любви к палачам – не сентиментально-умильном чувстве, но к желанию, чтобы и они были «такими же, как я, кроме этих уз» (Деян. 26:29), чтобы они умерли как враги, чтобы были живы, как друзья – ценою того, что я умру. Пусть умру я за них – со Христом, пусть живут они, пусть и они узнают это новую, неколебимую, кристальную, сияющую новизну того нового, что сделал Бог Живой, как я знаю.
Мученик – свидетель и со-жертва со Христом за мир. В тайне христианина всегда есть смерть со Христом.
Кто Господень – ко Мне!
Тайна христианина – — преобразование страданий и смерти – в мартирию. Непременно должна произойти эта переплавка. , перестихийствование. Он должен быть «разжжен так, как разжигается сребро» –- эти слова из псалма часто пели мученики в своих страданиях. Я умер для закона, по которому идет обычная человеческая жизнь. Я принял совсем не-геройское, а до хохота смешное для до хохота спешащей унизить все до грязи, до навоза толпы – не людей, толпы! — принял не-геройское завершение жизни. Я проиграл – проиграл с поверженным врагами Христом, стал неудачником и глупцом, последовав Неудачнику и Глупцу. И это должно быть сделано честно. Если это «понарошку» — то это самый страшный дьявольский обман, это гнусно и мерзко…
… Тот удел, который в гимнографии дан мученикам – удел тех, кто спасен. Более радикально: – пищи и света, воды и покоя, общения со Христом удостаиваются лишь Его свидетели….Кто это? Неизвестно. Но все, – кто спасен, – причастны к мученическому подвигу.
Но только ли таков путь мартирии – путь мартирии, как она осуществлялась в первые века христианства или недавнее прошлое? Не шире и глубже ли эта тайна? Неспроста много преданий о том, как больным страдальцам приносил ангел весть, что они «причислены к мученикам»?
Как Иисус соделался Христом в полноте после Своего воскресения, так и мученик-страдалец соделывается мучеником-свидетелем после смерти и свидетельства своей жизни со Христом в посмертии на Земле Живых.
Жизнь – всегда страдание. Основатель Эссекского монастыря святого Иоанна Предтечи схиархимандрит Софроний (Сахаров) писал о великом сострадание ко всем, оттого, что они когда-то умрут, о великой боли за страдальца-собрата. Он говорил, о том, как однажды его поразила его мысль: «кКак можно желать власти над подобным себе страдальцем, обреченным на смерть?..»…
Нам не дано знать, насколько совершается в страдании нашего брата или сестры тайна мартирии. Нам дано лишь судить себя. И еще нам да– дано — попытаться дать им света Христова. Он раздается человеческими руками, причастными тайне Креста и гроба.
Залог этому – Евхаристия, тайна Животворящего мертвого Тела, тайна смерти попирающей смерть. Григорий Богослов простирал руки к жертвеннику, «чтобы причаститься страданиям великого Христа». Но будет ли жизнь Христова светить миру через причастников – или они будут ею пользоваться… оО, эта малая, мещанская, иудина горькая польза!. Нельзя так смеяться над Богом – Он не поругаем…человек Человек сломает себя, так безбожно поступая.
Страдалец – не всегда мученик. Не всегда он вписывается в рамки жития. Но кто в о т э т о т страдалец, находящийся перед нами – , простой человек, не герой, умирающий в человеческой боли (ведь страдалец, в конечном итоге — страдалец – любой, кто обречен на смерть, любой смертный брат наш ) – нам не дано знать.
«Больному страдания вменяются в мученический подвиг»- при тех-то и тех-то условиях. Сухо. Правильно. Мертво.
…Здесь нельзя говорить о зачетности заслуг – глупый студент-третьекурсник, спрячь свою зачетку! Не все в жизни измеряется твоей потрепанной зачеткой. Ты хочешь поменять ее на красный диплом? Несчастный, ты обманываешься жестоко — у Бога нет красных дипломов. Все, что Он может дать – это только Он. Больше ничего у Него нет. Он – Странник и Нищий. Только Себя Он может дать тебе. Только. Больше – ничего ты в раю не найдешь.
Душа человека жаждет не числится – а б ы т ь им. Быть другом Христовым, близким Его, братом Его. О, это невозможно…- и поэтому во Христе исполнимо. В Нем не исполняется ожидаемое и возможное. Он – Бог, – и единственное, что, достойное Его – исполнять невозможное. Умирать за подданных, принимать бичевания за рабов, делать врагов – друзьями и беседовать с ними бесконечно…
И слова апостола о рождении в неколебимое царство читаются на Крещении – начале пути христианина в смерть Христову.
Христос омыл ноги Петру – чтобы Петр коснулся дивной тайны Его смирения, Мужа Крепкого, Мужа скорбей… Это невозможно, но это дается человеку Богом, если он желает разделить тайну Креста. И слова апостола о рождении в неколебимое царство читаются на Крещении – начале пути христианина в смерть Христову.
Рядом с таким человеком соберутся другие и все воистину исповедуют, что – Христос есть Бог. Теперь не по словам твоим только веруем, самарянка, – но сами видели мы это сами.
Тайна христианина и тайна Христа – одно: хотя они Они умерли – они Они живы. И Они видят всю красоту Воскресшего – Землю и Живых.
Ольга Шульчева-Джарман
