Интервью с игуменом Александром (Федоровым), настоятелем Императорского Петропавловского собора и церкви св. Екатерины в Академии художеств, заведующим иконописным отделением СПбПДА, профессором Института им. И. Е. Репина Российской академии художеств, председателем епархиальной комиссии по архитектурно-художественным вопросам и Санкт-Петербургского православного молодежного движения.
— Существует ли на данный момент проблема взаимоотношений Церкви и музеев в Санкт-Петербурге? Если да, то каковы компромиссные варианты ее преодоления?
— Мне кажется, что это большая проблема. Она касается всей страны. Я полагаю, что нерешенность этой проблемы заключается в том, что к ней подходят сразу со всех сторон. На самом деле проблема состоит из разных подтем, и эти подтемы нужно решать отдельно, последовательно. Тогда, слушая внимательно друг друга, мы сможем найти точки соприкосновения. Представители Церкви и представители музейного сообщества могут их найти, тем более, что среди работников музеев есть и православные люди, готовые послужить Церкви. Что здесь важно? Думаю, во-первых, необходимо назвать все вещи своими именами. Скажем, если какой-то определенный храм существует как сооружение совершенно иного назначения, или какие-то предметы изъяты из Церкви и лежат сейчас в музейном собрании, то нужно сказать, что это есть нечто церковное, принадлежащее Церкви, что по сути должно являться церковной собственностью. Но у нас сейчас в законодательстве не выделена церковная собственность как что-то особое. Есть личная или корпоративная собственность, есть государственная собственность, причем разных уровней (все это хорошо разработано).
Что же касается церковной собственности, то даже в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорилось, что собственность религиозных организаций должна быть выделена в отдельную группу как совершенно особое явление. Но законодательно это пока еще не отражено. Если бы это было закреплено в законе, было бы неплохо. Действительно, надо назвать вещи своими именами и указать, что те или иные движимые предметы, будь то иконы или другие малые формы, являются святынями и в то же время — произведениями искусства. То же самое в отношении недвижимости — храмов и церковных зданий. Если все это было церковным и было незаконно изъято, оно должно быть названо церковным. Это первый шаг. Это никоим образом не значит, что сейчас из музеев нужно забрать все. Но если какие-то вещи остаются в музее, то его сотрудники должны не перед государством, а перед Церковью отвечать за эти предметы. Тем не менее, заслуга музеев большая, и разорять их никто не собирается.
Другой аспект данной проблемы – это храмы, ставшие музеями. Они могут находиться в относительно благородном использовании, но все-таки это не действующие храмы в полном значении этого слова, хотя они храмами остаются. Есть разные пути решения данной проблемы, и самый простой путь – это придать храму собственное функциональное назначение, сделать его опять храмом, даже если он остается частью определенного музейного комплекса (ландшафтного заповедника или просто храм-музей). Это все возможно. Тогда с музеями можно договариваться точно так же, как можно договариваться с организациями, в чьих помещениях есть домовые храмы. Это не значит, что храмовые стены перейдут в церковную юрисдикцию. Они могут остаться за данной организацией или за данным музеем как учреждением культуры, но в самом храме будет совершаться богослужение. Происходящее внутри храма будет либо полностью церковным, либо частично церковным и частично музейным, если делить время пополам. Если храм находится внутри учебного заведения и за стенами храма идёт светская деятельность, то внутри этих стен все должно быть церковное: и по назначению, и по принадлежности. Если же речь идет о музейном храме, то внутри храма возможно чередование: экскурсий и служб. Это тот минимум, который сегодня необходимо иметь в любом случае, независимо от принадлежности храмовых стен.
От того, как пойдёт диалог государства и Церкви по вопросу передачи бывшей церковной собственности, зависит, возможно ли вновь сделать ее собственностью церковной. Если это и не произойдет вскоре, то очень важно, чтобы сегодня была правильно отработана функциональная сторона вопроса. Это будет способствовать извлечению максимальной духовной пользы. Также важно, чтобы храм служил людям как храм и при этом мог бы оставаться музеем.
Если решать вопрос поэтапно, то вполне возможно и сегодня делать храмы-музеи действующими и никого не обижать.
— Как, на Ваш взгляд, можно решить проблему с иконами и предметами церковной утвари, находящимися сейчас в музеях?
— Что касается «движимости», здесь все гораздо сложнее. Церковь не собирается разорять музеи, но мы должны подумать о том, каким предметам где лучше быть. Если это уникальная икона, такая как Владимирская икона Божией Матери или «Троица» Андрея Рублева, то о ней нужно принимать конкретное решение попредметно, где и в каких условиях ей находиться, называя при этом ее церковной, привлекая профессионалов для помощи. Это каждый раз надо делать индивидуально, поэтому обобщать здесь довольно трудно. Таких древних и особо чтимых икон не большая, а меньшая часть в музейных фондах, и касательно этих икон все необходимо решать в индивидуальном порядке.
Что же касается более массовых и более поздних памятников, каждый случай необходимо решать конкретно. Какие-то из этих памятников могут быть переданы в храм, какие-то — оставлены в музее на временное или постоянное хранение, об этом нужно договариваться. Но в любом случае музеи и их сотрудники, реставраторы и хранители должны обязательно помнить, что это церковная собственность, и отвечать им уже перед Церковью, а не перед государством. Перед государством они должны отвечать как граждане, предметно же – перед Церковью. Тогда только этот вопрос и может быть решен.
Я бы выделил особую группу из всей «движимости», это – священные евхаристические сосуды и антиминсы. Наличие в хранилищах музеев несметного количества богослужебных сосудов – это нонсенс. Они должны быть в Церкви. Если же они по каким-то причинам не могут быть использованы, то они должны находиться в церковных ризницах. Если же что-то для образца может быть оставлено в музеях, то об этом нужно говорить в индивидуально-предметном порядке. Но приоритет должен быть за их скорейшей передачей Церкви, так как это сосуды, к которым по каноническим правилам могут прикасаться только священнослужители. Сегодня эти предметы находятся в запасниках, их трогают, перекладывают с места на место, и непонятно, для каких целей они в таком количестве находятся в музее. Это особый вопрос, особая группа предметов – сосуды и антиминсы. Обо всем остальном можно неторопливо и целенаправленно договариваться.
— Есть ли у нас какой-либо исторический опыт сотрудничества Церкви с музеями или это совершенно новое поле для взаимодействия?
— В дореволюционное время складывалась прекрасная система церковных музеев на базе монастырских и храмовых ризниц. Некоторые из них — уникальные. Это ныне существующий Церковно-археологический кабинет МДА, бывший Церковно-археологический музей СПбДА, который после революции полностью был разорен, и Новгородский музей-заповедник, который питается соками древней Софийской ризницы. Эта сеть церковных музеев в послереволюционное время была полностью разрушена. Мне кажется, что было бы вполне уместно государству в качестве компенсации того, что было им сделано за годы советской власти, оказать определенную помощь в восстановлении этой музейной системы. Если бы данная система была восстановлена, то аргументов у наших светских оппонентов против Церкви уже почти бы не осталось. Они не смогли бы сказать, что у нас нет ни условий, ни специалистов. Наличие таких развитых ризниц и сети церковных музеев ответило бы на очень многие вопросы. Те предметы, которые не могут быть сегодня использованы активно в богослужении в силу ветхости, могут находиться, временно или постоянно, в ризницах, они могут реставрироваться, могут просто там храниться и т. д. Если бы весь этот комплекс вопросов прорабатывался постепенно, все бы решалось, а когда мы пытаемся говорить обо всем сразу, последствия тяжелые.
— Как сегодня складывается сотрудничество Церкви и музеев в Петербурге?
— Что касается Санкт-Петербурга, то у нас были позитивные случаи сотрудничества с музеями, были случаи передачи Церкви тех или иных икон, хотя были и спорные моменты. Есть примеры храмов-музеев (Исаакиевский собор, Петропавловский собор, Сампсониевский собор). Здесь все более или менее отлаживается. Перспектива положительная есть. Мне не кажется, что ситуация пессимистическая. Все проблемы могут решаться вполне позитивно.
— За последние годы в ряде стран Западной Европы особенно остро встала проблема продажи или сдачи в аренду пустующих часовен и церквей. Является ли это признаком духовного кризиса или это нечто другое?
— Я думаю, это является признаком духовного кризиса. И это довольно контрастно по отношению к тому, что происходит у нас. За два последних десятилетия у нас построено и восстановлено много храмов, много вновь открыто монастырей, приходов, духовных учебных заведений – это просто удивляет. И все это на фоне довольно тяжелой экономической ситуации! Церковь у нас растет вопреки всем мирским законам. Это настоящее чудо Божие.
В Западной Европе, как мы знаем, в европейскую конституцию не была включена позиция о христианских основах западной культуры. Мы видим, что происходит там сегодня. Идет постепенное размывание корней, и эта ситуация крайне опасная. Очень многие храмы там отдаются под неблаговидные дела. Хотя бывают и другие случаи. Например, в Амстердаме отдали прекрасный бывший католический монастырь под православный приход, и там теперь есть возможность организации православной церковной общины. Это очень приятно, но если говорить о тенденции, она скорее грустная. Такое положение дел заставляет задуматься о многом: ведь там в основе православные корни, которые питали западноевропейскую цивилизацию, они еще и сегодня питают ее. Однако на примере изобразительного искусства, церковного и светского, можно видеть, что Запад сегодня отказался от канонических норм более раннего периода. Все предыдущие достижения остались в музеях, а в XX веке произошло разложение художественной формы как в изобразительном искусстве, так и в зодчестве.
— Как выглядит ситуация в нашей стране?
— В России же, как это ни парадоксально, совершенно обратный процесс. Мы сохранили каноническую традицию и традицию реалистического искусства: и то, и другое у нас есть. То, что считалось когда-то западным достижением — замечательное реалистическое искусство — оно сейчас в России более актуально, чем на Западе. Сохранив основу, мы сохранили и ещё что-то очень значимое. То же самое можно сказать и о ситуации с церковными зданиями: сохранив православную традицию, мы сегодня имеем возможность активного возрождения церковной жизни и, в частности, церковного искусства. И напротив, где эта традиция оказалась размыта, произошел сознательный отказ от многих христианских ценностей. Подтверждением этому служат пустеющие или сдаваемые в аренду церковные здания.
В целом ситуация у нас контрастно противоположна тому, что есть на Западе. Мы с радостью можем сказать, что у нас имеется потребность в реставрации и использовании старых церковных зданий не только храмового назначения, но и тех, которые могут предназначаться для разных благотворительных и церковно-просветительских целей.
Беседовали: Алексей Медведев и Вадим Лозовский
