Важным переломным этапом в истории как Русской Православной Церкви и Санкт-Петербургской епархии в целом, так и общины Князь-Владимирского собора, стали тяжелые и героические годы Великой Отечественной войны. Ушло в прошлое время открытых гонений, исчезла угроза закрытия храма, существовавшая вплоть до 1941 г. С первых же дней войны Русская Православная Церковь посвятила себя защите Родины. Казалось бы, начавшаяся война должна была обострить противоречия между государством и Церковью. Однако этого не произошло. Складывавшиеся веками национальные и патриотические традиции Русского Православия оказались сильнее обид и предубеждений. Несмотря на духовную несвободу, гонения на них, верующие приняли самое активное участие в борьбе с агрессором. Уже 22 июня, когда многие государственные и партийные руководители пребывали в растерянности, Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) обратился с посланием к верующим и благословил их на борьбу за оборону Отечества. Это послание зачитывалось в храмах Ленинграда, и люди уходили на фронт, как на подвиг, благословленный Церковью.
Ленинградский митрополит Алексий утром 22 июня служил литургию в Неделю Всех Русских Святых в Князь-Владимирском соборе. Престол, посвященный этому празднику, был устроен в притворе храма в декабре 1920 г., к 1941 г. он был давно упразднен, но сам праздник продолжал отмечаться в соборе архиерейским служением. Вернувшись после службы в свою квартиру при кафедральном Николо-Богоявленском соборе, куда он недавно переехал из Князь-Владимирского собора, митрополит узнал о начале войны. Получив вскоре послание Патриаршего Местоблюстителя, Владыка Алексий сразу же сделал его достоянием всех православных города. 26 июля митрополит сам написал обращение к верующим и духовенству «Церковь зовет к защите Родины», в котором отмечалось.[1] Отмечая горячий отклик ленинградцев на послание митрополита Сергия, Владыка поддержал инициативу приходских советов и многих верующих по оказанию помощи обороне страны.
По предложению митрополита Алексия уже с 23 июня приходы Ленинграда начали сбор пожертвований на оборону. Владыка поддержал желание верующих отдать на эти цели имевшиеся в храмах запасные суммы, порой очень значительные.[2] Особенно активно проявлялось желание оказывать запрещенную с 1918 г. благотворительную помощь. Вспоминали опыт Первой мировой войны, когда многие приходы устраивали госпитали.
Вскоре после начала войны тревожные сводки с фронта стали дополняться прибытием живых свидетелей сражений, раненые бойцы заполнили городские больницы и переоборудованные под госпитали школы и другие учреждения. Забота о раненых стала важным делом жителей Ленинграда, и в городской совет Красного Креста и Ленгорисполком начали поступать заявления от церковной общественности. В заявлении от президиума «двадцатки» (приходского совета) Князь-Владимирского собора от 24 июля 1941 г. говорилось: «В минуты трудно переживаемых обстоятельств военного времени долг каждого гражданина идти навстречу Отечеству в облегчении разного рода затруднений. Этому учит нас и религия наша. Исполняя завет Христов о любви к ближнему, представители верующих – двадцатка Князь-Владимирского собора – выражает свое желание открыть в тылу лазарет для раненых и больных воинов. На оборудование и содержание лазарета двадцатка могла бы предоставить все имеющиеся у нас средства – свыше 700 тыс. рублей. В дальнейшем, если материальные условия доходности собора не изменятся, двадцатка принимает на себя решение, отказавшись решительно от всех расходов, кроме самых неотложных по содержанию собора, ежемесячно субсидировать лазарет в сумме 30 (тридцать) тысяч рублей».[3]
Приходской совет собора выполнил свое обещание и 8 августа передал для раненых воинов 710 тысяч из 714 тысяч имевшихся у общины рублей. Однако открыть и содержать свой лазарет прихожанам не разрешили, подобная конкретная благотворительная деятельность осталась под запретом и после начала войны. Приходам позволяли перечислять деньги только в общие фонды: Красного Креста, обороны и т.п. Но даже такое ограничение не погасило воодушевления верующих и духовенства. Храмы отказывались от всех расходов, кроме самых необходимых. 3 сентября 1941 г. «двадцатка» Князь-Владимирского собора пожертвовала в Красный Крест еще 25 тысяч рублей, 6 октября — следующие 25 тысяч и т.д. Всего же за вторую половину 1941 г. ее патриотические взносы составили 865 тысяч рублей – почти половину всех взносов Ленинградской епархии, намного больше, чем пожертвовал любой другой храм северной столицы.[4]
С конца июня 1941 г. Князь-Владимирский собор стал заметно заполняться народом: горожане приходили помолиться за своих близких. Богослужения пришлось приспособить к военным условиям: утром они начинались в 8 часов, вечером — в 16, ведь молящимся нужно было успеть благополучно вернуться домой до наступления комендантского часа. Молодые церковнослужители ушли в армию, народное ополчение, на оборонное строительство. Оставшиеся церковнослужители Князь-Владимирского собора изучали средства противопожарной и противовоздушной обороны и возглавили соответствующую группу прихожан, созданную при храме. Была образована и группа сохранения порядка на случай паники во время богослужения. Среди оборонных мероприятий важное значение имела маскировка собора, который мог бы стать ориентиром и целью при воздушных налетах на город.
Фронт стремительно приближался к Ленинграду. 15 июля в городе были введены продовольственные карточки. Немало ленинградцев, среди них и несколько священников, опасаясь за свои семьи, проводившие лето на даче, выехали за ними, но неожиданно сами оказались в оккупации, в том числе член причта Князь-Владимирского собора (с 17 февраля 1941 г.) протоиерей Александр Михайлович Петров, вскоре начавший служить в Павловском соборе г. Гатчина и расстрелянный в августе 1942 г. за связь с советским подпольем немецкими нацистами.[5]
8 сентября 1941 г. сомкнулось кольцо блокады. Начались артиллерийские обстрелы города. От снарядов и бомб пострадал и Князь-Владимирский собор. Но богослужения в нем продолжали совершать ежедневно. Первоначально по сигналу тревоги верующие уходили в бомбоубежища, затем привыкли и службы зачастую не прерывались, лишь дежурные МПВО поднимались на крышу храма.[6]
К концу сентября германские войска под Ленинградом были остановлены; в город войти они не смогли. В послевоенное время широкое распространение получило предание, сам этот факт объяснившая вмешательством небесных сил. Она неоднократно описывалась в литературе: «Промыслом Божиим для изъявления воли Господней и определения судьбы русского народа был избран Илия… – митрополит Гор Ливанских (Антиохийский Патриархат). После Александра III (Патриарха) Илия… горячо, всем сердцем молился о спасении страны Российской перед иконой Казанской Божией Матери. Три дня без сна, еды и пития. Через трое суток бдения ему явилась Сама Матерь Божия и объявила ему волю Божию: «Успеха в войне не будет, доколе не отворят все закрытые по стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии; не выпустят из тюрем и не возвратят с фронтов священство для богослужения в храмах. Сейчас готовится к сдаче Ленинград. Город Святого Петра не сдавать. Доколе мое изображение находится в нем – ни один враг не пройдет. Пусть вынесут чудотворную икону Казанскую и обнесут ее крестным ходом вокруг города…».
Нужно объяснить, что подобное видение митрополиту Илие (Караму – так правильно звучит его фамилия), согласно его свидетельству, действительно было. Когда в год начала Великой Отечественной войны Патриарх Антиохийский обратился к христианам всего мира с просьбой о молитвенной и материальной помощи России, горячо любивший русский народ митрополит Илия ушел в затвор и молился в пещерной церкви перед чудотворной иконой Божией Матери о спасении России. По церковному преданию и со слов самого Владыки, на четвертые сутки затвора во время молитвы ему явилась в огненном столпе Божия Матерь и возвестила о том, что он избран, как истинный молитвенник и друг России для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа русского. Особо Пресвятой Владычицей был упомянут один из самых чтимых в России ее образов – Казанская икона. Митрополит через Красный Крест связался с представителями Русской Православной Церкви и советского правительства и передал им «Господне определение».[7]
Молитвы перед чудотворными иконами в Ленинграде были, как и крестные ходы, в ограде Князь-Владимирского и других соборов. Но распространенная версия о шествии с Казанским образом Божией Матери вокруг города или облете его с иконой на самолете митр. Алексием, вдоль окропленной святой водой линии, где вскоре остановят фашистов, документально не подтверждается. Однако в 1947 г. митрополит Илия по приглашению Московской Патриархии и советских властей приезжал в СССР, посетил Князь-Владимирский собор, и в проповеди рассказал там о своем видении
Хотя германские войска и были остановлены, стальное кольцо блокады стиснуло Ленинград. Его жители оставались «900 дней и ночей» отрезанными от всей страны. Рано наступившая зима оказалась на редкость суровой. В городе почти прекратилась подача электроэнергии, остановился транспорт, многие здания не отапливались. В храмах температура упала до нуля, перед иконами уже не ставили свечей, зажигали только лампады, веретенное (из нефти) масло еще было. Все больше людей умирало от голода.
Как в 1990-е гг. стало известно из рассекреченных архивных документов, всего в блокаду умерло около 1 миллиона 100 тысяч человек. Город постепенно превращался в кладбище. Согласно свидетельствам очевидцев, людей хоронили не только в специально отведенных для этого местах, но и скверах, садах, в ограде некоторых других православных храмов, в том числе Князь-Владимирского собора. Всем ленинградским священнослужителям, в том числе митрополиту Алексию приходилось постоянно заниматься скорбным делом отпевания умерших.[8]
В Князь-Владимирском соборе в первые месяцы войны прихожан чаще всего отпевал протоиерей Михаил Славнитский, бывший настоятелем храма с 17 февраля 1941 по 3 февраля 1942 гг. Даже в самую страшную блокадную зиму 1941-1942 гг. храмы продолжали функционировать, давая горожанам духовное утешение и поддержку. Весь период блокады продолжался значительный рост религиозного чувства горожан. Тысячи людей со слезами раскаяния обращались к Господу и принимали крещение. Среди людей в тяжелой степени дистрофии, умиравших от голода, было много тех, кто перед смертью вспоминал слова Евангелия и призывал имя Господне. Богослужения проходили при переполненных храмах. Даже в будние дни подавались горы записок о здравии и упокоении. Литургию в них вопреки церковным канонам нередко служили так же, как это делали священники-заключенные в лагерях – на ржаной просфоре. Вместо вина порой использовался свекольный сок.
Защиту и утешение верующие, прежде всего, искали в храмах у чтимых святых образов. В Князь-Владимирском соборе с сентября 1940 г. хранилась главная святыня города – Казанская икона Божией Матери. Она была заступницей Санкт-Петербурга с начала XVIII века, и теперь верующие, как когда-то в Отечественную войну 1812 г., шли к ней. Был в храме святого князя Владимира и другой чтимый образ — Божией Матери «Скоропослушница».[9]
Конкретную цифру посещавших в период блокады церкви ленинградцев указать невозможно, однако сохранились свидетельства очевидцев. Один из прихожан Князь-Владимирского собора позднее вспоминал о декабре 1941 г.: «…температура упала до нуля. Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенки, а мужчины даже в скуфьях. Так же стояли и молились прихожане. Вопреки опасениям, посещаемость собора нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды. Сбор средств на Красный Крест был так велик, что Владимирский собор внес на дело помощи больным воинам свыше миллиона рублей и передал лазаретам до 200 полотенец».[10]
Ленинград сражался не только силой оружия, но и молитвой Церкви, силой общего воодушевления. В чин Божественной литургии вводились специальные молитвы о даровании победы нашему доблестному воинству и избавлении томящихся во вражеской неволе. Так, ежедневно за богослужением возносилась молитва «О еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших и всех хитрообразных их наветов».[11] Служили тогда и особый «Молебен в нашествии супостатов, певаемый в Русской Православной Церкви в дни Отечественной войны».
Духовенство Князь-Владимирского собора во главе с настоятелем протоиереем Михаилом Славнитским по примеру митрополита Алексия разделяла со своей паствой все тяготы. Голодная блокада не щадила и священнослужителей. В соборе в конце 1941 – 1942 гг. умерли 11 церковнослужителей и членов клира, в том числе два приписных священника протоиерей Петр Федорович Георгиевский и отец Митрофан, архидиакон Симеон Андреевич Верзилов, бессменный с 1933 г. председатель «двадцатки» Иван Моисеевич Куракин Их похороны оплатила община.[12]
Вместо переведенного в Никольскую Большеохтинскую церковь протоиерея Михаила Славнитского настоятелем собора 3 февраля 1942 г. был назначен протоиерей Николай Ломакин. Сын отца Николая в чине майора служил в советской армии, позднее участвовал в освобождении Белграда, а двоюродный брат — маршал Ф.И. Толбухин командовал войсками Южного, 3-го и 4-го Украинских фронтов. Сам протоиерей Николая Ломакин выступал в качестве свидетеля обвинения от Русской Православной Церкви на Нюрнбергском процессе. 1 июля 1942 г. вместо отца Николая в Князь-Владимирский собор в качестве настоятеля был переведен протоиерей Павел Тарасов. В храме св. князя Владимира отец Павел оставался вплоть до полного снятия блокады в январе 1944 г.
2 января 1942 г. вместо умерших священнослужителей в штат собора были зачислены протоиерей Илия Васильевич Попов и протодиакон Павел Федорович Маслов. Правда, 24 июня 1942 г. отец Илия единственный из штатных священников городских храмов оказался эвакуирован из Ленинграда на «большую землю».[13]
Можно привести много примеров подвижнического служения духовенства собора. Священнослужители, сами испытывая все невзгоды, понимали, как нуждаются люди в поддержке, утешении и ежедневно шли пешком служить в храм. А ведь многие из них, уже очень немолодые, жили далеко от собора. Следует отметить служение архимандрита Владимира (в миру Константина Демьяновича Кобеца), лично тушившего зажигательные бомбы, собиравшего пожертвования верующих в фонд обороны и обслуживавшего одновременно два прихода (Князь-Владимирского собора и с 1943 г. — церкви св. князя Владимира в поселке Лисий Нос).[14] В составе причта Князь-Владимирского собора он состоял с небольшим перерывом с 8 октября 1936 по 1946 гг.
В своем заявлении 20 декабря 1945 г. митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию о. Владимир писал: «Я исполнял священнические обязанности в Князь-Владимирском соборе без всяких прекословий, особенно в дни блокады города нашего. Приходилось служить почти каждый день, так как другим священникам было невозможно придти исполнить свою череду, а я живу поблизости, и я рисковал жизнью под обстрелом, а все-таки старался не оставлять богослужение и утешить страждущих людей, которые пришло помолиться Господу Богу, в храме стекла падают на голову, а я не останавливал службу. Часто привозили меня на саночках в храм, я не мог идти; второе – по воскресеньям и праздничным дням я ездил служить в Лисий Нос, и случались всякие несчастья, даже пешком идти 25 км под обстрелом и с разными препятствиями, и я никогда не отказывался от возложенного на меня дела».[15] При этом о. Владимир имел больное сердце. После войны он служил наместником Троице-Сергиевой Лавры, Псково-Печерского монастыря. Несколько лет архимандрит отказывался от настойчивых предложений принять епископский сан, но, в конце концов, стал архиереем.
Священники и их паства в блокированном городе жили одной судьбой. Состоявшие в общине Князь-Владимирского собора люди помогали друг другу выжить, выстоять. Нуждающимся людям помогали деньгами, дровами, свечами, маслом для освещения и это многим спасало жизнь. С приходом весны город начал оживать. Профессор Н.Д. Успенский вспоминал, что весной 1942 г. «уже по-другому оплакивали мертвых. Их снова хоронили в гробах, отпевали. Не стало жуткого, тупого равнодушия к смерти». Но с началом весны из-под снега показались незахороненные трупы, возникла опасность эпидемии. И священнослужители вместе с прихожанами вышли убирать территорию вблизи храмов.[16]
Приближалась первая военная Пасха. В праздничном послании митрополита Алексия, прочитанном в Вербное воскресенье во всех ленинградских храмах, подчеркивалось, что в ее день — 5 апреля, исполняется 700 лет со дня разгрома немецких рыцарей в Ледовом побоище святым князем Александром Невским — небесным покровителем города на Неве.[17]
Пасхальное богослужение собрало много народа, однако меньше, чем год назад: сказывались последствия войны. Каждый третий житель города умер от голода, в первой половине 1942 г. развернулась массовая эвакуация. Важно отметить, что почти все служащее духовенство осталось на своих местах. Многие верующие вместо куличей освящали кусочки блокадного хлеба. Сохранились воспоминания Н.Н. Розова о Пасхальной службе в Князь-Владимирском соборе: «Не могу забыть Пасху 1942 г. Из-за блокадного положения города жителям запрещалось ходить ночью, пасхальная служба была в 6 часов утра. В конце ее настоятель огласил патриотическое послание Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, добавив от себя фразу о бомбежке Ленинграда после зимнего перерыва в Великую субботу. Народу на этой пасхальной службе было мало». В других же — недавно записанных воспоминаниях А.В. Молотковой впечатление от службы оказалось несколько иным: «Были в Князь-Владимирском соборе, причащались и исповедовались. Народу было много, пел бедненький хор. Причастие из хлеба».[18]
Пасхальное богослужение 1942 г. было специально перенесено на 6 часов утра, что позволило избежать больших жертв. Именно к Пасхе гитлеровцы приурочили особенно яростный налет на Ленинград. Бомбили прицельно, стараясь поразить действующие храмы. Налет начался 4 апреля в Великую Субботу в 5 часов вечера и продолжался всю ночь. Особенно серьезные повреждения были нанесены Князь-Владимирскому собору. Фашистские самолеты не только сбрасывали на него бомбы, но и обстреливали на бреющем полете из пулеметов. В заявлении председателя «двадцатки» храма Л.Н. Парийского инспектору Ленсовета говорилось: «4-го апреля 1942 г., в 7 ½ ч. вечера, при налете фашистской авиации на город, осколками сброшенного снаряда частично повреждены стены на южной стороне собора и на колоннах при входе в собор, Местами повреждена штукатурка до кирпичей, Выбиты почти все стекла с южной стороны собора, Жертв не было. Меры к исправлению приняты. Окна или закрыты деревянными ставнями или фанерой. Стекла будут вставляться».[19]
Собор пострадал и от других обстрелов, бомбежек, а также пожара 15 марта 1942 г. Его тушение затруднялось отсутствием воды вследствие закрытия в этом районе городской водопроводной магистрали. Но все же с помощью автоцистерны пожар, который тушили более 50 человек, был ликвидирован. Выгорели хоры, одна из комнат во втором ярусе колокольни и деревянная лестница в верхних ее ярусах, но бывшая митрополичья комната на правой стороне на хорах собора уцелела. 30 ноября 1943 г. специальная комиссия под председательством митрополита Алексия составила акт об общем ущербе, причиненном собору фашистами. Ущерб был оценен в 5514 тысяч рублей.[20]
Весь период блокады в соборе хранились большие ценности. Согласно акту от 10 октября 1942 г. на учете в Госфонде числилось 35 серебряных предметов храма: «ящичек с реликвиями от преп. Серафима», три Евангелия в серебряной оправе, три чаши, четыре креста, ковшичек, два дискоса, четыре тарелочки, одиннадцать икон в серебряных ризах и т.д.[21] Прихожане и священнослужители сберегли их.
18 января 1943 г. блокада Ленинграда была прорвана, однако обстрелы и бомбежки продолжались. Следует отметить, что представители духовенства наравне со всеми жителями несли труды по обороне города, входили в группы самозащиты МПВО. Например, в справке, выданной 17 октября 1943 г. архимандриту Владимиру (Кобецу) Василеостровским райжилуправлением говорилось, что он «состоит бойцом группы самозащиты дома, активно участвует во всех мероприятиях обороны Ленинграда, несет дежурства, участвовал в тушении зажигательных бомб». В газетном сообщении о вручении медали «За оборону Ленинграда» протоиерею Михаилу Славнитскому отмечалось, что он состоит в группе самозащиты и несет дежурство по обеспечению общественного порядка в своем доме.[22]
Активно включилось духовенство города в подписку на военные займы, сбор пожертвований в фонд обороны. К 1 июня 1944 г. сумма таких пожертвований достигла 390 тысяч рублей, в том числе митрополит Алексий внес 50 тысяч рублей, протоиереи П. Тарасов – 44 тысяч, В. Румянцев – 29 тысяч, Н. Ломакин – 24 тысяч рублей, золотой крест и кольцо с бриллиантами, А. Мошинский – 29 тысяч, Ф. Поляков – 23, 2 тысяч, А. Смирнов – 21 тысяч, М. Славнитский – 17,4 тысяч, а протодиакон Л.И. Егоровский, сдавший 49 тысяч рублей, получил персональную телеграмму с благодарностью от И.В. Сталина.[23]
Однако основной поток даяний шел от верующих. Хотя к середине 1942 г. население Ленинграда резко сократилось, деятельность городских церквей, особенно патриотическая работа, не только не пришла в упадок, но даже возросла. Оставшиеся ленинградцы сплачивались вокруг своих храмов. Так доходы Князь-Владимирского собора в 1942 г. несколько снизились по сравнению с 1941 г. и составили 501 082 рублей, но уже в 1943 г. выросли почти вдвое. При доходах общины за первый год войны в 762 тысяч рублей расходы с учетом запасных сумм составили 1388 тысяч: взносы в городской комитет Красного Креста – 998 тысяч, зарплата рабочим и служащим — 135,5 тысяч, оплата хора – 94 тысячи, страховые взносы – 30 тысяч, покупка свечей и воска – 26 тысяч и т.д. Расходы за весь 1942 г. равнялись 498 тыс., в том числе пожертвования Красному Кресту – 202 тыс. За весь 1943 г. доходы равнялись 922, 7 тыс., а расходы 923 тыс., причем 76 % их или 725 045 рублей были внесены на строительство танковой колонны имени Димитрия Донского. Чистая прибыль за 1943 г. составила 694 тыс. рублей и вся она была внесена в фонд обороны, как и пожертвованные прихожанами 424 грамма серебра.[24]
Особенно большой подъем вызвало обращение Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия 30 декабря 1942 г. с призывом начать сбор средств на танковую колонну имени Димитрия Донского. Уже через четыре месяца была собрана необходимая сумма, превышавшая 8 млн. руб., из них 1 млн. являлся ленинградским. Вносились также пожертвования на авиаэскадрилью имени Александра Невского, ко дню Красной армии 1943 г. в госпитали города и войсковые лазареты поступило свыше 600 остро необходимых полотенец и т.д.[25]
Патриотическая деятельность православных верующих оказала существенное воздействие на позицию советских властей. Уже в первый период войны почти прекратились аресты священников, была свернута атеистическая работа. Появилась возможность открывать некоторые закрытые церкви, восстанавливать епископские кафедры.
В Ленинграде также произошли некоторые изменения. Существенным шагом навстречу верующим стало выделение православным приходам минимально необходимого количества вина и муки для причащения богомольцев, так как в блокированном городе эти продукты было невозможно купить. В самый разгар страшной голодной зимы с 29 декабря 1941 г. по 3 января 1942 г. семи православным общинам города были впервые выделены в общей сложности 85 кг муки и 100 бутылок (75 литров) вина.[26] Следующая выдача семи общинам состоялась через полтора месяца – 17-23 февраля 1942 г. Теперь им передали 160 кг муки и 150 бутылок вина, причем Князь-Владимирский собор получил 30 кг и 40 бутылок.[27]
26 февраля старшему инспектору сектора адмнадзора Ленсовета А. Татаринцевой поступила письменная благодарность от верующих, в которой говорилось: «Князь-Владимирский собор сообщает о получении 23 февраля с.г. по разверстке Ленгоротдела вина и муки для культовых надобностей и приносит Вам глубокую благодарность за оказанное Вами содействие в деле получения этих крайне необходимых продуктов». Конечно, выделяемых продуктов хватало лишь для удовлетворения минимальных богослужебных потребностей. Так, например, согласно свидетельству прихожан, в мае 1942 г. просфоры были размером с пятикопеечную монету, а вина выделялось не более двух столовых ложек на службу.[28] Начиная с февраля 1942 г. выдача продуктов для богослужений стала ежемесячной. Размер ее на протяжении двух лет почти не менялся.
Помимо предоставления продуктов для богослужений городские власти сделали и ряд других уступок верующим. Когда 1 декабря 1941 г. приходской совет Князь-Владимирского собора обратился в Трест столовых Петроградского района с просьбой прикрепить к одной из столовых 9 сторожей и агента по снабжению храма, эта просьба была удовлетворена. Явной уступкой Церкви было последовавшее в апреле 1942 г. разрешение в ряде крупных городов совершать Пасхальный крестный ход вокруг храмов с зажженными свечами. Произошло фактическое снятие некоторых ограничений на внебогослужебную деятельность, проведение массовых религиозных церемоний. О них даже стали сообщать в средствах массовой информации. Так, по указанию городского руководства фотографы В.Г. Куликов и А.А. Шабанов снимали во время богослужения внутренний и внешний вид соборов и церквей Ленинграда на Пасху 1942 г. и Рождество 1943 г.[29] В Пасхальную ночь с 24 на 25 апреля 1943 г. комендантский час был отменен, и служба состоялась ночью. «На Пасху 1943 года собор был переполнен!» – вспоминал о богослужении в храме св. кн. Владимира Н.Н. Розов.
Важной вехой во взаимоотношениях государства и Церкви в блокированном городе стало 1 мая 1943 г. В этот день была введена новая «Инструкция об отнесении населения к группам снабжения при выдаче продовольственных и промтоварных карточек». Служители культа были приравнены в ней к советским служащим, а ведь в 1918-1937 гг. они вообще относились к так называемым «лишенцам».[30]
Летом комендант Князь-Владимирского собора Л.Н. Парийский впервые исполнил ответственное поручение властей – с 5 июля по 26 августа он был командирован в некоторые районы Ленинградской области (часть из которых недавно освободили от немецкой оккупации) с целью получения представления о религиозной жизни в них. После окончания поездки Парийский представил в административный отдел Ленсовета подробный отчет.[31] Позднее – в 1944 г. Л.Н. Парийский выполнял подобные поручения неоднократно.
С осени 1943 г. представителей ленинградского духовенства стали привлекать к участию в общегородской общественной работе. Так протоиерей Павел Тарасов участвовал в деятельности городской специальной комиссии, а протоиерей Николай Ломакин — в городской и областной Комиссиях по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Митрополит Алексий вел переговоры о подготовке и издании книги о патриотической работе в Ленинградской епархии в годы войны (в итоге книга не вышла). А 11 октября 1943 г. по поручению Президиума Верховного Совета СССР впервые за все годы советской власти 12 ленинградским священнослужителям были вручены правительственные награды — медали «За оборону Ленинграда», в том числе протоиереям Михаилу Славнитскому, Павлу Тарасову, Николаю Ломакину и Филофею Полякову.[32] Позднее этой медалью наградили еще несколько членов причта и церковнослужителей Князь-Владимирского собора.
Торжественно и празднично отмечалось ленинградским духовенством и верующими полное освобождение города от вражеской блокады. В Князь-Владимирском соборе, как и в других храмах, по благословению митрополита 23 января 1944 г. было совершено благодарственное молебствие, перед началом которого недавно назначенный настоятелем протоиерей Филофей Поляков зачитал слово Владыки Алексия.[33]
Сбылось пророчество Святителя Митрофана Воронежского, сказавшего в 1682 г. молодому Петру I, собиравшемуся строить новую столицу России: «Казанская икона будет покровом города и всего народа твоего. До тех пор, пока икона Казанская будет в столице и перед нею будут молиться православные, в город не ступит вражеская нога».[34]
Протоиерей Филофей Поляков был настоятелем Князь-Владимирского собора с 12 января 1944 до марта 1946 г. В последний период войны (с января 1944 г.) помимо него и архимандрита Владимира (Кобеца) в храме также служил священник Симеон Рождественский.
На заключительном этапе войны в Ленинградской епархии ощущался явный религиозный подъем. Это наглядно подтверждают статистические данные. В результате значительно выросли доходы городских храмов: в Князь-Владимирском соборе в январе – сентябре 1945 г. они составили 288, 4 тысяч рублей, увеличившись, по сравнению с тем же периодом прошлого года, на 162, 6 %.[35]
Религиозный подъем проявился и в том, что с освобождением Ленинграда от блокады патриотическое движение верующих в епархии еще более усилилось. Прихожане Князь-Владимирского собора 14 января 1944 г. внесли 100 тысяч рублей на танковую колонну, 22 февраля сделали «взнос на подарки Красной Армии и Ленфронта генерала армии Говорова» в 25 тысяч, 29 февраля пожертвовали еще 75 тысяч на танковую колонну и т.д.[36] Общая сумма патриотических взносов общины Князь-Владимирского собора за июль 1941 – июнь 1945 г. составила 3585 327 рублей, в том числе в фонд обороны – 1628 714 рублей, на Красный Крест – 1093 441, на подарки бойцам – 25 тысяч и в фонд помощи семьям военнослужащих – 838 172 рубля.
31 января 1945 г. в Москве начал работу Поместный Собор Русской Православной Церкви, на втором заседании которого – 2 февраля – Ленинградского митрополита Алексия единогласно выбрали Святейшим Патриархом Московским и всея Руси. Вскоре после своего избрания Патриархом Алексий I посетил (23 марта – 4 апреля) ставшую ему родную за долгие годы «северную столицу», в том числе Князь-Владимирский собор, прихожане которого вместе со всеми горожанами отстояли город святого апостола Петра.
[1] Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война: Сборник церковных документов. М., 1943. С. 54.
[2] Куроедов В.А. Религия и Церковь в Советском государстве. М., 1981. С. 98.
[3] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7384, оп. 33, д. 79, л. 1.
[4] Там же, д. 209, л. 148-155.
[5] Там же, ф. 9324, оп. 1, д. 7, л. 19.
[6] Как мы переживали в Ленинграде первый год войны // Журнал Московской Патриархии (ЖМП). 1943. № 3. С. 30-31.
[7] Великую победу предопределила победа духовная // Вятский епархиальный вестник. 1992. № 5. С. 4; Заступница усердная… // Московский журнал. 1993. № 10. С. 24-28; Россия накануне Второго Пришествия. Троице-Сергиева Лавра, 1993. С. 239-241.
[8] ЖМП. 1945. № 4. С. 26.
[9] Якунин В.Н. Вклад Русской Православной Церкви в победу над фашизмом и укрепление государственно-церковных отношений в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Тольятти, 2002. С. 159-160.
[10] Как мы переживали в Ленинграде первый год войны. С. 30-31.
[11] Патриарх Сергий и его духовное наследство. М., 1947. С. 289.
[12] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 209, л. 50, 157, 203, д. 62, л. 80.
[13] Там же, д. 209, л. 141, 159.
[14] Там же, л. 243.
[15] Архив Санкт-Петербургской епархии, ф. 1, оп. 3, ч. 2, д. 9, л. 9.
[16] Кононенко В. Память блокады // Наука и религия. 1988. № 5. С. 12.
[17] Правда о религии в России. М., 1943. С. 257.
[18] Из собрания Блокадного храма; Кононенко В. Указ. соч. С. 13.
[19] ЦГА СПб, ф.7384, оп. 33, д. 209, л. 174, 245.
[20] Там же, л. 245-248.
[21] Там же, л. 176.
[22] Там же, л. 243; Ленинградская правда. 1943. 17 октября.
[23] ЦГА СПб, ф. 9324, оп. 1, д. 4, л. 45.
[24] Там же, ф.7384, оп. 33, д. 209, л. 190, 199, 259, д. 210, д. 81, л. 1.
[25] Там же, д. 209, л. 199, д. 210, л. 1 – 11.
[26] Там же, л. 120, д. 80, л. 1.
[27] Там же, л. 9.
[28] Там же, д. 209, л. 156, д. 153, л. 121.
[29] Там же, д. 76, л. 153.
[30] Галкин А.К. Город в осаде. Малоизвестные страницы церковной жизни блокадного Ленинграда // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 2003. Вып. 30-31. С. 244.
[31] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 62, л. 124, 126, д. 77, л. 183.
[32] Ленинградская правда. 1943. 17 октября.
[33] Благодарственные молебны в Ленинграде // ЖМП. 1944. № 2. С. 11-12.
[34] Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. СПб., 1994. С. 26.
[35] ЦГА СПб, ф. 9324, оп. 1, д. 29, л. 10, 15, 18.
[36] Там же, ф. 7384, оп. 33, д. 81, л. 28-29.
// Доклад преподавателя Санкт-Петербургской православной духовной академии М.В. Шкаровского на международной конференции «Сретенские чтения», прошедшей в г. Хельсински (Финляндия) 9 февраля 2015 года.
