Епископ Североморский и Умбский Митрофан (Алексей Васильевич Баданин) – архиерей Русской Православной Церкви, писатель и публицист, капитан II-го ранга Военно-морского флота России в отставке. Родился 27 мая 1953 года в Санкт-Петербурге. В 1976 году окончил Высшее военно-морское командное училище и в звании лейтенанта ВМФ убыл на службу на Северный флот. В 1995 году окончил Военно-морскую академию. В 1997 году демобилизован в звании капитана II-го ранга. В 1999 г. поступил в Православный Свято-Тихоновский богословский институт, который окончил в 2005 году. В 2000 году получил благословение от архимандрита Иоанна (Крестьянкина) на принятие монашества. 11 июня 2000 года архиепископом Мурманским Симоном пострижен в монашество с наречением имени Митрофан в честь святителя Митрофана, первого патриарха Константинопольского. 13 июня 2000 года рукоположен во диакона, 25 июня того же года – во пресвитера. С 2010 года – член Союза писателей России. Решением Священного Синода от 2 октября 2013 года избран епископом Североморским и Умбским.

9-10 декабря 2014, на праздник иконы Божией Матери «Знамение» Царскосельской, по приглашению архиепископа Петергофского Амвросия владыка посетил Санкт-Петербургскую православную духовную академию. В интервью корреспонденту «НЕБО» архипастырь рассказал немало удивительного из своей яркой и насыщенной жизни – о том, как чудесным образом Господь привел его от тьмы неверия к служению Истине, о терниях и преградах на этом нелегком пути. Также владыка рассказывает о стратегическом значении Арктики, о том, каким образом и почему необходимо наладить взаимодействие армии и Церкви, о христианском патриотизме и о многом другом.

– Здравствуйте, Ваше Преосвященство, дорогой владыка Митрофан, мы очень рады приветствовать Вас в стенах Санкт-Петербургской православной духовной академии. Для нас Ваше посещение особенно значимо также и потому, что номер нашего академического журнала посвящен христианскому патриотизму. В прошлом Вы – военно-морской офицер высшего ранга, а ныне являетесь архипастырем Христовой Церкви и Ваш личный опыт, Ваше мнение будут необычайно интересны нашим читателям. Начиная нашу беседу, хотелось бы попросить Вас немного рассказать о себе, о Вашей прошлой жизни, о том, как Вы пришли к Богу и к высочайшему служению у Его престола?

Здравствуйте! Общие факты я не буду перечислять – вы сможете прочесть о них в моей биографии. Был ли я верующим? Нет. Моя семья из военных, отец – капитан первого ранга, подводник. Он из Вологодской губернии, изначально воспитывался в вере, как и все родившиеся в русских деревнях. Конечно же, мама его причащала, он исповедовался, но когда последних священников по деревням расстреляли, все это прекратилось. Он стал комсомольцем, затем война – пошел на фронт, затем училище. В итоге он, как и моя мама, получил воспитание атеистическое.

Однако в нашей семье сохранялась великая святыня. Мой прадед был управляющим дворца великого князя Михаила Александровича Романова на Английской набережной, и когда дворец громили революционные матросы, он спас молельную икону великого князя – образ Казанской иконы Божией Матери из Площанской пустыни, написанной в память о чудесном спасении Царской семьи в 1888 году у села Борки. Все безбожные годы эта икона сберегалась в нашей семье. И пребывание этой святыни, заступничество Пресвятой Богородицы уберегло нас, попадавших под графу «царская прислуга», от неизбежных репрессий. Я с детства помню – у нас эта икона дома всегда за зановесочкой спрятанная висела. Прадед, не желая оставить икону, в блокадные годы не уехал в эвакуацию, остался в городе. После войны Степана Никитича не нашли, он пропал, но икона была сбережена и оставалась у нас до тех пор, пока по общему решению мы передали ее в Серафимовскую церковь на Серафимовском кладбище, где образ поныне пребывает.

Так вот, в нашей семье был страх, ни о какой вере открыто речи быть не могло, чтобы не привлекать внимание. Мой отец – офицер и коммунист, родственники работали в номерном институте по сотрудничеству с Курчатовым – все должно было быть «чисто». Однако я был крещен с детства. Меня крестили в кафедральным тогда Николо-Богоявленском морском соборе, и это было целой тайной операцией. Мой крестный – ни больше, ни меньше коммунист, знаменитый адмирал Владимир Иванович Рутковский, герой войны. Все это было немножко абсурдно в нашей советской действительности, причудливо как-то сочеталось. И уже потом я понял, что все эти чудеса были не случайны.

Посвятив свою жизнь военной службе, флоту, я, как и отец, стал коммунистом. Я не был ярым атеистом, но и веры истинной во мне не было, поэтому принцип «если Господа нет, то все позволено», о котором говорил Достоевский, в полной мере воплощался в моей жизни, как и в жизни большинства офицеров советской армии.

Как я пришел к вере? Безусловно, это – тайна, непостижимая и индивидуальная для каждого. Ведь каждый путь по-своему неповторим, сугубо индивидуален. Я вот своим внукам завидую, гляжу на них и думаю: как же это здорово, когда с самого детства вера становиться как дыхание, как сердцебиение, как жизненная потребность человека. Мои внуки живут с большой радостью, которой мы все были лишены.

– Владыка, а можете ли Вы рассказать о таких ярких, очевидных моментах, которые после прихода к вере были осознаны Вами как действия направляющего вас Промысла Божия?

Конечно же. В свое время я размышлял о том, кто и когда, собственно, мне сигналы к вере подал. У меня была очень верующая бабушка, Клавдия Васильевна, мама моего отца, иногда приезжавшая к нам в город из деревни. Я уже говорил о бабушке. Она жила, бережно сохраняя в сердце огонек веры, нисколько не оглядываясь на окружающих, не задумываясь о том, что о ней скажут, исполняя все, что необходимо и так, как положено. Ее пример глубоко запал мне в душу.

Однако самым ярким и удивительным моментом в моей жизни до обращения стало событие, когда я, будучи на тот момент человеком далеким от Церкви, явственно почувствовал присутствие Божие в моей жизни и обратился к Нему с молитвой. Это была тяжелая минута. Перегоняя на ремонт в Польшу старый, очень изношенный корабль мы в Северном море попали в тяжелейший шторм. Как выяснилось позже, несколько судов тогда затонуло. Очень скоро стало ясно, что экипаж нашего корабля и я, его командир, оказались в сложной ситуации – вышло из строя важное оборудование, корабль начинал терять способность сопротивляться волнам, ситуация нарастала как снежный ком. И вдруг мне в голову пришла мысль: я – командир корабля, ко мне стекается вся информация, каждый член экипажа знает что-то на своем посту, в своем отсеке, а я знаю полную картину, и экипаж мне полностью доверяет, будучи уверен, что я, зная все, приму нужное решение. Так вот, я знаю все, мне доверяют, а я-то могу на кого-то рассчитывать? Неужели я здесь – конец всему, последняя инстанция? Нет! Должно быть что-то другое, высшее, к которому и я могу обратиться, и должен, потому что есть обстоятельства, на которые я уже не влияю. Эта была тяжелейшая ночь, у нас выбивало иллюминаторы, затапливало – вода поступала постоянно, в некоторых местах по корпусу стали расходиться сварочные швы – такие волновые нагрузки были. И вот в ту ночь я, впервые, наверное, обратился к Нему, прося помощи. Дал обещание, что изменюсь. Мы тогда спаслись чудом – откачали воду, все как-то выправилось, мы эту ночь пережили, и я уже никогда не забывал этого. Нельзя сказать, что я после этого резко изменился, стал праведно жить. Но это был бесценный опыт, я понял, открыл для себя, что есть нечто Высшее, что меня слышит, что я могу общаться с Ним напрямую, и я должен это делать. До этого момента ничего подобного в голову не приходило: я сам по себе, творец своей судьбы. Мы кузнецы, и дух – наш молот, так нас учили…

Такой был мой опыт. Он накапливался, и в конечном итоге количество переросло в качество. На определенном этапе Господь властно вошел в мое сердце, и я уже не сомневался в том, что прежней жизни у меня не будет, что я должен изменить ее. Большую духовную помощь оказал мне, конечно же, отец Иоанн (Крестьянкин). Когда я уже был на пути к вере, мне посоветовали съездить к нему. И я поехал – взять благословение на венчание, а он, если так коротко, взял и благословил меня на монашество. Это отдельный разговор, как пришлось объясняться с женой, что мне сказали дети, насколько активно крутили у виска мои друзья, утверждая, что у меня крыша поехала. Но я благословение принял – значит, уже была вера.

– Какие были самые трудные шаги на пути к Богу, что Вы можете посоветовать людям, которые в свое время, обратившись от тьмы к свету, вступят на этот путь?

Нельзя определенно говорить о каких-либо советах – здесь все индивидуально. Я, например, поехал к старцу, к отцу Иоанну (Крестьянкину), у нас и сейчас они есть – избранники Божии, мужи с открытым оком, как говорится в Библии. Однако обращаться к старцу, испытывать волю Божию можно лишь тогда, когда ты уверен, что ты примешь то, что тебе скажут. Если же нет еще в тебе веры, чтобы все принять – не спрашивай, не любопытствуй. Потому что здесь тебе предлагается крест, а если ты его отвергнешь, то это будет грех. Нельзя забывать о том, что Господь никогда не оставит человека, не бросит его, не скажет: «Ну, и катись ты…». Нет, Он обязательно позаботиться о тебе. Эта забота, конечно же, не будет лаской – человек спасается скорбями. Совет здесь один – принимать волю Божию, какая бы она не была.

– Владыка, расскажите, пожалуйста, о первых годах Вашего служения, со слов владыки ректора мы все поняли, что они были очень непростыми…

Когда я принял решение о постриге, супруга меня благословила, хотя для нее это не просто было сделать. Однако она с верой приняла это как волю Божию, мы развелись, и я доложил архиерею, что свободен и готов к служению. А он и говорит: «Хорошо, но имейте в виду, что поедите служить в Варзогу…». Я, конечно, вздрогнул. Это сейчас Варзуга на севере своего рода бренд. А тогда… Дальше этого села и нет ничего. По слухам я знал, что до меня туда одного за другим четырех священников отправляли, и все четыре – два иеромонаха и два белых – исчезли. Кто в страшный блуд впал, удрал с какой-то женщиной, один погиб нелепо, третий просто исчез, как будто его и не было – растворился, все бросив. И вот меня туда отправили. Это было испытание. Развалившийся колхоз, люди – абсолютно без денег, живут за счет грибов, ягод и картошки, деревня спивается. И я, человек городской, коренной петербуржец, оказался в этой дыре, в ужасных условиях, но это было необходимо – в полной мере отказаться от прошлой жизни.

Ведь что такое монашество? Есть замечательная формулировка, что это – высшая степень покаяния. Ты отрекаешься от всего, от своей прошлой жизни, от семейных притязаний, каких-то радостей, даже от имени, ты умираешь – вот она высшая степень покаяния, лишь в этом случае и будет монашество. А если ты, приняв монашество, остался прежним и занимаешься, в принципе, я тем же, то не получится в полной мере принести покаяние. Владыка Симон – духовно мудрый человек, решительно меня бросил туда – на путь покаяния.

И я отправился в эту глушь. Помню, воскресный день – надо идти служить, проскомидию совершить, я пытаюсь открыть дверь, а ее занесло, сугроб такой, что дверь не открывается, и темнота полная – все на ощупь, со свечой. По телефону звоню: «Откопайте меня – иначе службы не будет!». Кто-то пришел с лопатой, откопали меня. Все. Иду с этой свечей по улице, фонаря нет – я со свечей пытаюсь найти церковь, потому что темнота кромешная. Нашел. Замок на двери замерзший, кое-как отковырял. Заходишь в храм – холодина страшная, думаешь: «Как вино?.. как просфоры?..». А просфоры – камень, тут же сломалось копие – проскомидию невозможно совершать, приложился к кресту – губу себе оторвал, и все вот так… Хочется просто зарыдать, сказать: «Да пропади оно все пропадом – что за жизнь-то такая?!» Но надо начать – Господь-то поддержит. «Исполни, Владыко, святый потир». А там лед! Как его исполнить агнцем, когда там лед надо пробивать? Пришел хор – девушки, петь. Спели Литургию, по домам надо идти, а у них валенки примерзли – такой был мороз.

Шли годы, мы все наладили потихонечку, отопление провели, люди к храму потянулись. Тяжело было, я там и здоровье потерял, но покаяние – оно было, покаяние в прошлом желании роскоши, желания отдохнуть, повеселиться, испытать удовольствия. Варзога для меня была искуплением, как я сейчас понимаю.

Я не собирался быть архиереем. Какой там! Меня отправили, я и живу себе спокойно – дальше все равно отправлять некуда. Я уже и место себе приготовил под рябинками, где в свое время расположусь навечно. Но видимо Господь принял мое покаяние и призвал оттуда, из этой глубокой деревни, на новое служение, на новые рубежи, Он вызвал меня не просто на архиерейское служение, а на флот.

– В связи с этим позвольте узнать, в чем именно заключается Ваше служение на флоте, как оно начиналось, как у вас сейчас в епархии дела обстоят?

Ну, чтобы ввести в курс дела, немного расскажу о нашем регионе, тогда многое станет понятно. Арктическое направление в наши дни – стратегическое, Россия будет иметь свое будущее в Арктике и не иначе. Эта мудрость временами посещала наших правителей, а временами угасала. Но именно с нее начал Александр Невский, совершив полярный поход1. И в дальнейшем великие князья Московские, цари понимали, что именно на просторах Арктики наша сила, никто нам здесь не указ. Северный морской путь, все эти берега – это все наше, вот так судьба распорядилась. Это понимали многие наши правители, но Петр I впал в прелесть – ему было нужно окно в Европу. Он забыл про север – долгое время здесь был медвежий угол, и вернулись к нему уже в начале XX века. Последний император, несмотря на тяжелейшую войну, в 1916 г. через непроходные болота, совершенно легко и естественно, без всяких ГУЛАГов, костей и крови прокладывает железную дорогу «Санкт-Петербург – Мурманск». Осознавая стратегическую значимость Русского севера, император открывает порт, закладывает город Романов-на-Мурмоне (современный Мурманск). Балтика, ну что?.. Она заминирована, никакие задачи там не решаются, снабжения никакого нет, помощь от союзников не получить, мы, так сказать, изолированы. Успел Николай II это дело завершить. Позже в полной мере поддержал это мудрое решение Иосиф Виссарионович Сталин. На севере был создан самый мощный флот, мы оттуда влияли на весь мир. За нашей военной мощью там никто не следил, никто нашу свободу не контролировал. Так вот, наше будущее и доминирование в мире именно в Арктике.

Эта мысль, слава Богу, пришла в последние годы и к нашему верховному главнокомандующему. Он созрел к государственной мудрости, отношение в Арктике – некий такой оселок, на котором проверяется подлинная мудрость правителя. Сейчас на базе Северного флота создается стратегическое Арктическое командование. Десятки баз разворачиваются, аэродромов. Это – целая программа, которую необходимо поддержать, в том числе, и духовно. Поэтому Святейший Патриарх Кирилл, пребывая в единомыслии и взаимодействии с верховной властью, образует здесь самостоятельную епархию. До этого Предстоятель уже знал обо мне – когда жизнь в Варзоге более-менее наладилась, я стал писать работы, результатом моих исследований стало появления собора Кольских святых. Когда Святейшему доложили, что на новообразованную кафедру предлагают меня, он поддержал и, зная, что я из военных, из офицеров, призывает меня вернуться на флот – уже не о своем спасении заботиться, а позаботиться об оставшихся там безбожно живущих братьях.

И сейчас, слава Богу, уже проделано большое количество работы, взаимопонимание замечательное, военные рады нашему общению. Сначала, конечно, отнеслись настороженно: «Попы, что?..» Военная организация еще более ортодоксальна, чем мы, там все сложено на века, все по уставу, никто не имеет права ничего изменить, а у нас, в Церкви, свой устав. Две ортодоксальные организации – трудно добиться взаимопонимания. Но я-то знаю военную организацию изнутри, и офицеры понимают, что меня не проведешь, я знаю, как оно на самом деле, чего они сто́ят – пускай щеки раздувают как угодно. По какому пути мы пошли? Не хочу никого критиковать, но хочу заметить, что пытаться сразу загнать всех в храм – дело бесполезное. Нельзя начинать с неевклидовой геометрии, не зная арифметики. Что такое на литургию?.. Я вспоминаю, как я первый раз, будучи еще военным офицером, почти не верующим, пошел на Литургию. Да я думал, что умру там! Умру, и меня там же похоронят, при храме.

Зачем мучить людей? Мы поступаем по-другому. Например, был день памяти «Курска». Боль этой трагедии здесь, на севере, неистребима 12 августа все словно заново переживают ее, молятся, у военных проходят митинги, возложение цветов. И в этом году мы решили провести памятный день в новом формате взаимодействия Церкви и вооруженных сил.

У нас написано четыре иконы: Спасителя, Божьей Матери, Андрея Первозванного и Николая Чудотворца, в которых по периметру нанесены портреты 118 погибших моряков с «Курска», не в нимбах, конечно. Так вот мы договорились, что в памятный день мы эти иконы вынесем из храма, поставим на плацу, красиво украсим цветами и бархатом. Мы служим литию, военные участвуют, потом митинг, поминовение, речи, цветы, а после экипажи кораблей проходят мимо икон торжественным маршем, салютуя. После – общая трапеза. И знаете, все получилось. Многие офицеры подходили ко мне и говорили, что было здорово, наконец-то точка соприкосновения найдена. До того и им чего-то не хватало, и мы непонятно чем занимались.

Или, например, 13 декабря – праздник Андрея Первозванного. Планируем провести общегородской крестный ход, с военными, с моряками, со всеми горожанами. Православное Императорское Палестинское общество жертвуют на флот в нашу епархию ковчег с мощами Николая Чудотворца, апостола Андрея Первозванного, великомучеников Георгия Победоносца и Димитрия Солунского, адмирала Федора Ушакова. С этим ковчегом мы пройдем крестным ходом, но не просто «моли Бога о нас» и хоругви, а чтобы офицеры с экипажами кораблей рядом с нами шли, несли свои знамена, гвардейцы ковчег с мощами понесут.

Вот где истинный патриотизм христианский – в единстве. Невозможно сразу всех повести на Литургию. Но на крестный ход люди придут, кто-то из любопытства, кто-то осознано – мы пройдем по городу к нашему строящемуся Андреевскому храму, все приложатся к мощам. Иначе трудно привлечь. Недопустимо для пастырей кроме «Паки и паки…» больше никаких слов не знать. Нас Господь призвал, а остальные? Они же не виноваты, в конце-то концов. Такие вот наши усилия по соединению этих разрозненных частей, первые шаги…

– Переходя непосредственно к теме патриотизма, хотелось бы задать такой вопрос: до воцерковления, что значило для вас быть патриотом и как произошло переосмысление после утверждения в вере, пребывания в Церкви?

Что такое быть патриотом для человека неверующего? Очевидно, что патриотизм – это когда человек ставит интересы Отечества выше личных, именно это качество делает человека гражданином, воином и защитником. Такому восприятию патриотизма придавалось колоссальное значение в советское время. В нас воспитывали идеологическую устойчивость и преданность коммунистической идее. Она казалась чем-то очень возвышенным и прельщала человеческий ум очарованием возможности достигнуть Царства Божия на земле. Сейчас мы наблюдаем ситуацию, когда в конституции прописано, что наше светское государство вообще не имеет никакой идеологии. Это же катастрофа. Никакой духовной установки! Страна живет, словно корова пасется.

– Но согласитесь, что сегодня слово идеология многих пугает.

Это понятно, потому что идеологию можно использовать с целью манипуляции. Вспоминаются министерство Геббельса, идеологический отдел ЦК КПСС в Советском Союзе. Однако сегодня впервые за долгое время мы услышали от главы государства слова, которые мы ждали, слова, которые можно охарактеризовать как здоровую и необходимую идеологию. Это слова о том, что наш исток в Корсуни, где крестился святой равноапостольный князь Владимир. Это был цивилизационный выбор, позволивший создать великую державу. В основе нашего государства – христианские идеи. И мы должны незыблемо зафиксировать свои позиции, иначе превратимся в то размытое, постхристианское, абсолютно безнравственное, циничное и окончательно потерявшее христианские ориентиры западное общество. Вот идеология – сохранить наш духовный фундамент, не дать его подкопать.

Что насчет переосмысления – оно происходит не сразу. Поначалу неофитам случается впадать в крайности. Например, он может захотеть уйти из мира, закрыться и бесконечно поститься. Но тут кроется серьезная ошибка. Конечно, можно сослаться слова преподобного Амвросия Оптинского, который говорил «спаси себя и хватит с тебя» сказать, что «меня ничего не касается». Но дело в том, что тогда эти слова были сказаны с конкретной целью – чтобы люди не пошли по пути католической святости, которая превратилась в сплошную экзальтацию и молитву за мир. Святые католические, едва начав жизнь «духовную», уже молились за весь мир днями и ночами. Известно что это – прелесть, они совершенно не с того начинали. У нас есть замечательная формула преподобного Серафима Саровского: «Спаси себя и вокруг тебя спасутся тысячи». Начни с себя – сам стань светом миру, как призвал к этому Господь. Надо сначала стяжать Духа Святого и лишь потом выйти в мир с этим сокровищем.

Говорить о патриотизме мы можем лишь исходя из своего опыта. Лично я, пока не встал на путь монашества и не занялся спасением самого себя, видел, как угасает мой род. Мы были родственниками, но в то же время абсолютно чужими людьми. Вроде я старался себя хорошо вести, мне казалось, что все нормально. Мы с супругой любили друг друга, детей. Но мы жили без Бога, и на определенном этапе все рассыпалось как карточный домик, ведь без веры невозможно уберечься в этом мире. Если ты будешь стараться вести правильно, мир тебя возненавидит. А без помощи свыше не выстоять. И у нас ничего не получилось. Вся наша идеальная конструкция, которую мы выстроили — вся рассыпалась. Дети выросли совершенно не теми, на кого мы рассчитывали. Стали вести беспутный, богемный образ жизни. Ни о каких внуках даже и речи не могло быть. Тогда мне стало понятно, что если бы я не принял решение заняться собой, изменением себя, то все бы погибли. Погибли бы непременно.

Вот тогда все и стало меняться. Незаметно все стали верующими, хотя я никого за руку не хватал – просто жил себе в деревне и очень искренне скорбел о своих родных, о родителях, уже ушедших, о бабушках и дедушках, умерших без покаяния, я чувствовал свою ответственность. Сугубая молитва за родственников, восстанавливающая утраченное единство – это и есть очаг истинно христианского патриотизма.

Второй очень важный аспект патриотизма, открылся мне, когда я оказался в деревне и увидел подлинное чувство Родины. Подчас послушаешь как спорят Никита Михалков и Ксения Собчак о том, зачем нужна такая страна, где мы не можем кушать фуа-гра и диву даешься, сравнивая это отношение с тем, которое я застал на селе, у тех, кто живет не разрушенным и подлинным образом жизни. Я увидел удивительную гармонию, особое понимание земли – они тут были всегда, здесь все их могилы, вот река, на которой они живут, и все эти территории – это их Родина. Это совершенно иное отношение. У них, никакой суеты и спешки – торопиться некуда. Если чего-то не успею, то сын есть, он продолжит, построит, после него мои внуки – все нормально, все идет. Там нет двойного дна. Все просто и ясно, да – это да, нет – это нет, если человек говорит: «Я не могу», – то он не может; если он говорит: «Конечно, помогу», – он поможет.

Они знают, какая у них Родина, они готовы за нее умирать. Здесь их старики, могилы их предков, и они Родину никому не отдадут. В городе я не всегда ощущаю, где моя Родина. Когда для человека на первое место выходит комфорт – а городская жизнь это, в первую очередь, комфорт, – то его «родина» там, где больше комфорта – в Париже, в Нью-Йорке. Вот какая разница.

– В этом контексте вопрос об Отечестве земном и об Отечестве Небесном. Как эти понятия соотносятся и почему для человека, который стремится быть настоящим христианином, быть гражданином мира, космополитом, все-таки неприемлемо? Мы уже говорили, что это значит – «спаси себя и хватит с тебя». Такой человек замыкается на себе, не чувствует ответственность за тех, кто его окружает, в первую очередь за людей близких ему по крови. У нас подобное было, революция провозгласила космополитизм как норму – все мы граждане мира, пролетарии всех стран соединяйтесь. Но война Великая Отечественная все поставила на место, напомнив о том, что есть Родина и как за нее надо умирать. Я думаю, что если у человека возникают мысли о том, что можно так легко распрощаться со своим отечеством, это – серьезные пробелы в воспитании. На мой взгляд, у человека культурного эта мысль даже возникнуть не может, у человека, который знает свою историю, который воспитан на великих примерах, героизма наших предков. Вспомните у Гоголя в «Тарасе Бульбе»: что волнует казака в бою, в последнюю минуту жизни? Как он умирает! Он весь в крови, с минуты на минуту простится с жизнью, а его самый главный вопрос в том, хорошо ли я умираю, достойно ли, с честью, за Родину? Вот на каких примерах должно быть основано воспитание человека. – То есть через любовь к земному Отечеству мы постигаем любовь к Отечеству Небесному? Безусловно. К этому нас Господь и призывает, а подобного рода космополит – пустоцвет. Человек, который так считает, не понял, для чего он родился. Невозможно полюбить Небесное Отечество, презирая то земное, в котором Богом тебе была дана жизнь. – Подводя итог нашей беседы, хотелось бы спросить Вашего совета для тех, кто хочет быть или стать настоящим патриотом своей родины? Что делать молодым людям, которые живут в городах, где пропагандируется потребительский образ жизни, в чем может проявляться их патриотизм? Лично для меня чувство патриотизма проявилось в новом качестве в связи с изучением нашей истории. Она настолько богата! Сколько у нас примеров! Если это изучать, припасть к этому источнику, то непременно напитаешься здоровым духом и будешь жить, как они, наши предки, тебе завещали. Многие не понимают, зачем молиться об усопших, протестанты вообще отвергают. Но для нас, православных, очень важно восстановить имена своих предков, молиться о них целенаправленно, и они, в свою очередь, станут нашими заступниками. Как пел Высоцкий: «наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые…». – Ну а в повседневной жизни, в общении с людьми, во взаимоотношениях, как здесь должен проявляться наш патриотизм? Святейший Патриарх Кирилл в наше время настоятельно проводит мысль, просит, чтобы ее в проповедях доносили, о том, что нас сейчас начинают испытывать. Хорошо быть патриотом на футбольном матче, потягивая пиво в баре, а вот как прижмет, упадет уровень жизни, будем ли мы тогда патриоты? Владыкой Ювеналий рассказывал, о том, какая нищета была в наших храмах в 1977 году, когда он пришел на кафедру. Но какой был дух! Я, конечно, радуюсь расцвету, но как бы от этого мы не утратили самое важное. Вот задача – в сытости не забывать о главном, не прилепляться к благополучию, не ставить его самоцелью. Помнить о святынях. Что для нас святое? Это и семья, и наш род и наша Родина. Все мы связаны друг с другом и эта наша общность – то, что и делает нас людьми, россиянами. Когда смотришь на пример наших святых, понимаешь, что стыдно им не соответствовать, стыдно не понимать каким сокровищем обладаем, какую великую они нам дали державу. Удивительно, столько она пережила и до сих пор является светом миру. Даже когда отпадают самые-самые преданные, Россия стоит. – На прощание, что бы Вы пожелали нашим студентам, нашим читателям?

Я всех приглашаю на Кольский Север, посмотреть те земли, которые были позже других приведены к Православию. Когда Господь прощался с учениками, Он говорил, что они будут Ему свидетелями начиная от Самарии и Иерусалима и даже до края земли. Так вот край земли это здесь, у нас. Прошло две тысячи лет, и вы можете видеть, как продолжается путь этого миссионерского апостольского служения. Я призываю всех, кто может, потрудиться на этом поприще, потому что здесь и сейчас решается будущее России. Россия будет прирастать Арктикой, так что я жду к нам выпускников Духовной академии, чтобы и они имели возможность в полной мере испытать себя в этом суровом, но прекрасном краю, который называется нашим крайним Российским Севером.

Беседовал с владыкой Митрофаном студент 3 курса бакалавриата чтец Николай Аринушкин