… I mi son un che, guando Amore spira, noto ed in quel modo Che detta dento vo significando

Вдохновляемый любовью, я говорю то, что она подсказывает мне.

(Данте)

Никогда гений не умирает один. Все мы умираем вместе с гением. Потому что в гении не умирает человек, а «всечеловек», лучше сказать, «всечеловечество». Выражаясь терминологией выдающегося русского религиозного философа Владимира Сергеевича Соловьева, творчество гения – это акт идеального человечества. София воплощается именно в его эстетической интуиции.

Александр Сергеевич Пушкин сумел показать в своей трагедии «Моцарт и Сальери» контраст гения и бездарности. Пушкин разворачивает парадокс талантливого Сальери, который не может подчинить себе искусство, но всегда находится в непрерывном движении между двумя полюсами – обожествлением искусства и его профанацией:

Сальери

Ремесло поставил я подножием искусству; Я сделался ремесленник: перстам придал Послушную, сухую беглость И верность уху. Звуки умертвив, Музыку я разъял, как труп.

Гений, со своей стороны, не испытывает благоговения перед храмом искусства, ибо искусство является частью его сущности. Для него это не область, в которую необходимо войти как трудящийся ремесленник и, в то же самое время, как кающийся грешник. Гений чувствует свой дар не в форме обращенного к нему притязания или в форме закона. Сумма упражнений не влечет неизбежности получения дара гениальности.

Итак:

Моцарт

А гений и злодейство – Две вещи несовместные. Не правда ль?

Гений не может быть злодеем, потому что его творческий акт не имеет античеловеческих следствий. Это становится наиболее понятным в переживаниях Моцарта перед лицом грядущей смерти:

Моцарт

Признаться, Мой Requiem меня тревожит.

Моцарт чувствует перед таинством смерти страх и трепет. Здесь налицо столкновение гения и Ничто, его тревожит аннигилизация (полная утрата ценностей) бытия. Именно перед лицом дара гениальности обнаруживается абсурдность смерти. Космической открытости гения посылается ангел смерти, избавление от которого Сальери видит в получении удовольствий от пошлой жизни.

Сальери

И, полно! Что за страх ребячий? Рассей пустую думу. Бомарше Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери, Как мысли черные к тебе придут, Откупори шампанского бутылку Иль перечти «Женитьбу Фигаро».

Сальери, как суровый талант, не понимает Голгофу как следствие метафизической обнаженности гения. Здесь уместно использовать известное высказывание Ницше «Бог, который всё видел, не исключая и человека, — этот Бог должен был умереть! Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил», но перевернув это выражение вверх дном: Божественный дар гениальности «не выносит человека – гения», потому что человек — неуловимое существо, и всегда есть опасность профанации божественного дара, который может освободить смерть. Профанация дара происходит тогда, когда гений вырождается в бунтарский дух человекобога, о чем говорит апостол Павел: «И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился». Быть гением — значит быть не художником видимого прекрасного мира, а отзвуком Голгофы всего мироздания. Гений в каком – то смысле должен уподобиться Богу (по благодати): интенсивность его переживаний сострадания превосходит самое страдание того, кто страдает. Моцарт пишет Requiem, исходя не из художественного пафоса, а из боли переживания ко всему сотворенному, осознания его брошенности в смерть. Дух пустоты и небытия в силу всестрадательности гения не успевает перекричать в нем это Божественное: fiat, fecit factum est! («И стало так» (Быт. 1:6,7,9. И т.д.) Исходя из библейского богословия это значит, что бытие утвердилось в акте Божественного творчества). Пушкин словно хочет нам сказать, что каждое подлинное художественное произведение, в том числе и Requiem, есть ничто иное, как крик бытия перед пустотой небытия.

Бог дает гению Свой дар и, в то же самое время отнимает у него радости этого мира. Сальери этого не понимает. Он думает, что тоска гения носит не онтологический, а онтический[1]  характер. Гений не может быть злодеем, потому что совершая злодеяния, принесет боль не ближнему, а Богу. Поэтому Пушкин рисует Моцарта как ангела.

Сальери

Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! Чем скорей, тем лучше.

Моцарт показан ангелом именно потому, что он есть служитель всех. Он не может быть композитором или художником – его искусство есть лишь выражение сострадания гения, синтезирующего страдания всего мира. Еще Кант говорил, что условием сознания является трансцендентальное единство апперцепции, так и условием гениального творчества является трансцендентальное единство сострадания для всех. Если в философской интерпретации Шеллинга гений синтезирует в себя теоретическую и практическую составляющую человека, то в эстетическом восприятии Пушкина он синтезирует трагическое чувство атрофического[2] человечества. Пушкин в своей трагедии разворачивает метафизическую драму. Сальери восстает не столько против человека, сколько против Бога. Сальери – выражение демонической зависти, а Моцарт – божественной сострадательности.

Гений – это всегда уподобление Богочеловеку, а злодей, напротив, — человекобогу. И как Христос, плача перед гробницей Лазаря, плакал не только о друге, а о всяком умирающем человеке, так и Моцарт, создавая свой Requiem, совершил не отпевание над человеком, заказавшим эту произведение, а над всем человечеством, подверженном ужасу смерти.

Пушкин открывает нам христианское восприятие гениальности: гений – Моцарт в его произведении даже не обижается на злобные усмешки Сальери. Очень метко великий русский поэт показывает истинного гения в духе христианства: в виде доброго самарянина. Объективное исследование творчества Пушкина обязательно должно учитывать христианскую парадигму, в которой был воспитан и жил как поэт Пушкин, как и большинство замечательных писателей золотого века русской литературы.

Примириться с тем, что в мире есть более одаренные люди, чем ты, можно лишь трезвым осознанием того, что Бог воспринимает всех нас и нашу действительность другими категориями, мерит нас иными мерками, чем делаем это мы. Творчество должно пройти через моральный катарсис, чтобы очиститься от примесей гордости и зависти. Только очистившись от них, смирив свой гений и талант осознанием бесконечной и непостижимой гениальности Бога, которая, смирившись и снизойдя до нашего человечества, указала нам путь истинного творчества через смирение и любовь к ближним, можно стать истинным творцом, реализующим Божественный замысел, вложенный в человечество.

Как человеку примириться с тем, что в мире есть более одаренные люди? Как понять, что Бог не обделил тебя тогда, когда одарил другого? Как согласиться с тем, что твоя гениальность принадлежит не тебе, а Богу? На примере трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери» магистрант СПбПДА Борис Палибрк ищет ответы на эти вопросы.

[1] Онтический — в философии Хайдеггера относящийся к порядку сущего в отличие от «онтологического» как относящегося к порядку бытия.

[2] Угасающего, теряющего жизненные силы.