Художественное творчество И.Ф. Гете настолько проникнуто гениальными прозрениями и мистическими чувствами тайны бытия, что человек, обладающий эстетическим вкусом и мысленно находящийся в его творческом пространстве, не может не удивиться. Наблюдая за его героями, волей-неволей проецируешь себя в жизненные пограничные ситуации, описанные Гете, как будто сам себя отдаешь в руки выдающегося немецкого мастера.
Каждый из нас какими-то неправильными поступками может открыть дверь Мефистофелю и стать жертвой его искусительных предлогов, уподобившись Фаусту. Либо, в лучшем случае, может стать жертвой собственной любви и уподобиться Маргарите, грех которой был не в том, что она любила, а в том, что любила Человека всем сердцем своим, всей душой своей и всем умом своим.
Мы не хотим здесь сказать, что человек должен прекратить любить и стать холодным тактиком и рассчитывающим стратегом, положив перед дверью сердца цензурного сторожа. Не дай Бог! Но разве сам Христос не говорит: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф 10:37)? Он не говорит, что любить человека – нельзя, а можно – только Бога, Он лишь говорит, что нельзя любить человека больше, чем Бога.
Выдающийся немецкий философ и математик Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716) говорил, что настоящая любовь состоит в способности увидеть радость в счастье другого человека. Однако одно дело – увидеть радость в счастье другого человека, а совсем иное – увидеть не Бога в ближнем, а ближнего как Бога. Видимо, в этом и заключается главнейшее искушение для человека, которым дьявол (Мефистофель) не перестает искушать нас. Мефистофель, как опытный в прельщении человека, хорошо знает, что человек не может принять коварный предлог в его изначальной открытости, в полной видимости его злой сущности. Он хорошо знает, что человек, сотворенный по образу и подобию Божию, ищет добро, ибо в его бытии божественное добро заложено как онтологический фундамент человека. Поэтому дьявол всегда предлагает зло в оболочке добра, но зло всегда проступает через маску добра. Он может повлиять на мысль человека тем предлогом, что надо любить своего ближнего, в то же самое время будет прилагать огромное усилие, чтобы тот любящий полностью забыл, что он должен сначала полюбить Того, благодаря Чьей любви он вызван из небытия к бытию.
Блаженный Августин справедливо писал: «Если Бог на первом месте, то все остальное будет на своем». Полюбив Бога всем сердцем своим и всей душой своей и всем умом своим, мы расширим внутреннее измерение нашего бытия и станем освященным домом Самой Богоначальной и Животворящей Троицы, ибо сказано Одним из Троицы: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин 14:23).
Только тогда мы сможем полюбить по-настоящему человека, ибо «без Меня не можете делать ничего» (Ин 15:5). Поэтому, если Бог не пришел в нас, наше сердце осталось в своих замкнутых границах естественного падшего мира, и в силу своей непреображенности оно не может вместить в себе своего ближнего. Отдавая свое сердце Богу, мы верим, что оно потерпит внутренний катарсис и уподобится по благодати всеобъемлющей любви Божией.
Бог только этого ищет: «Сын мой! Отдай сердце твое мне… (Прит 23:26), лишь Он может расширить границы нашего сердца так, чтобы оно было способно вместить в себя другого человека, и не только человека, но и весь мир в его совокупности. Таким образом, логическую конструкцию дьявола можно обозначить следующим образом: дай свое сердце ближнему, чтобы ты полностью соединился с человеком; и логическую конструкцию действия Божия: дай свое сердце Мне, чтобы ты мог в нем поместить своего ближнего.
Здесь просим читателя позволить сделать нам маленький экскурс в постакадемический период жизни богослова, т.е. каждого из выпускников духовной академии. В большинстве случаев ход мысли выпускника выглядит примерно так: надо найти настоящую матушку, жениться, а потом выбрать и соответствующий приход. Или так: надо найти подходящий монастырь и принять монашеский постриг именно там. Нередко можно услышать: никак не могу решить, какой собор или монастырь выбрать. Как будто Тот, заботящийся о птицах и цветах, не хочет заботиться о нас. Как будто люди, да еще такие, про которых сказано: «Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас» (1 Пет. 2, 9), вычеркнуты из Его Промыслительного попечения. Действительно, Мефистофель хочет, чтобы мы из настоящих богословов и свидетелей Икономии Спасения, врученной кафолическому опыту Церкви Христовой, превратились в административных чиновников, только внешне отличающихся от неоязычников, а внутренне весьма похожих на них, ибо фундаментальным и для нас и для них становится ЗАБОТА О ПРОХОДЯЩЕМ. Как будто мы не являемся служителями Того, говорящего нам и вместе с нами целому человеческому роду: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис 49:15-16).
Мефистофель не перестает искажать реальность и диктовать свою повестку дня богослову, что если Бог есть (а между нами есть еще сомневающиеся, подобные Фоме неверующему), Он является только во времени совершения Святой Евхаристии. Временами, не без инструкций самого Мефистофеля, мы начинаем думать, что Святые Дары претворяются в Тело и Кровь Богочеловека в силу НАШЕГО священнодействия.
Снисхождение Богочеловека через Святого Духа на Священной Трапезе Евхаристии перестает восприниматься, как ничем не заслуженный дар безграничной любви Троичного Бога, и начинает восприниматься, как «НЕОБХОДИМОЕ» явление в силу магического ex opere operate (в силу содеянного). Именно здесь может произойти фундаментальный, существенный сбой в духовной жизни священнослужителя. Мефистофель добивается своего, внедряя в сознание служителя Божия, что благодаря священном сану, воспринимающемуся уже как неотъемлемая часть его природы, Бог становится доступным обществу верующих. Однако механистическое восприятие СТРАШНОЙ И НЕИСЛЕДИМОЙ ТАЙНЫ ЕВХАРИСТИЧЕСКОГО ПРИСУТСТВИЯ БОГА СЛОВА приводит к потере чувства Божественного присутствия в обыденной, ежедневной жизни.
В качестве призыва найти Бога в нашей обыденной жизни, предостерегая от редуцирования Его присутствие до внутрицерковных Таинств, до Его литургического ad hoc (специально для данного случая) действия, приведем цитату блестящего отеческого богослова протопресвитера Александра Шмемана: «Ранние христиане: Тело Его на престоле, потому что Он среди них. Теперешние христиане: Христос тут, потому что Его Тело на престоле. Как будто бы то же самое, а на деле та основная разница, что отличает раннее христианство от нашего, разница, о которой почему-то не знают, которую почему-то не понимают богословы. Там все от знания Христа, от любви к Нему. Здесь — от желания «освятиться». Там к причастию приводит следование к Христу и из него вытекает следование Христу. Здесь – Христос почти что «ни при чем». Это почти две разные религии».
Магистрант II курса богословского отделения Санкт-Петербургской духовной академии Борис Палибрк на примере гетевского Фауста предостерегает молодых богословов от самонадеянности и напоминает о Промысле Божием о каждом человеке.
Литература:
1. Шмеман А. прот. «Дневники. 1973-1983», Издательство «Русский Путь», 2005. 2. Гете И. В. Фауст. Государственное издательство ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ – Министарства Просвещения РС ФСР, Москва. 1956.
