Николай Константинович Гаврюшин: Прежде всего надо бы разобраться с вопросом, что такое наука. В романских и германских языках её связывают со знанием, в русском — с учением. На протяжении веков понятие «наука» существенно изменялось. Есть, между прочим, известная работа Пиамы Павловны Гайденко «Эволюция понятия науки», к которой вряд ли обращаются те, кто подобные вопросы задает. Отнюдь не очевидно, что и сегодня представления о «научности» существенно варьируются. Не говорю уже о том, что в любой «науке» присутствует элемент «веры» или «доверия» к ее инструментарию, методам и так далее. Что же касается «религии», то у этого понятия не менее широкий семантический спектр и большая история внутриконфессиональных споров… Я догадываюсь, что поставленный вами вопрос, скорее всего, имеет в виду отношение естествознания и христианской религиозной веры. В этом плане можно достаточно уверенно сказать, что в первом тысячелетии разницы между названными культурными традициями по сути не было вообще. Дальше они ощутимо расходятся, но это связано с социально-историческим контекстом, а не с логикой идей. Д.С: Кого из русских учёных и философов, писавших об этой теме, вы бы выделили? Н.Г.: Из русских ученых я бы отметил, например, авиаконструктора Игоря Ивановича Сикорского и академика Бориса Викторовича Раушенбаха, о которых мне уже приходилось писать на портале «Богослов.ru». Из представителей религиозно-философской мысли в первую очередь вспоминается профессор Казанской духовной академии Виктор Иванович Несмелов («Вера и знание с точки зрения гносеологии», 1913). Д.С.: Существует утверждение, что Русская Церковь веками препятствовала развитию науки (например, до реформ Петра I российская наука находилась в зачаточном состоянии). Насколько, на ваш взгляд, корректно так говорить? Н.Г.: Это совершенно невежественное утверждение. Достаточно вспомнить книгу советского историка науки Тимофея Ивановича Райнова «Наука в России XI-XVII веков», вышедшую в 1940 году! Но Русь и Россия — это прежде всего совершенно другое культурное пространство. Когда в XIII в. в Парижском университете велись научные дискуссии, на Руси орудовали полчища Золотой Орды. Первый университет у нас был создан в 1755 году, а среди его профессоров были и выпускники Троицкой Лаврской Семинарии. Кстати, в начале XIX в. в Вифанской семинарии был даже свой кабинет физических демонстраций — и никому в голову не приходило, что он может как-то поколебать религиозные убеждения учащихся. Д.С.: Нередко представители естественных наук ставят под сомнение научность некоторых гуманитарных дисциплин — философии, юриспруденции, искусствознания. В ходе дискуссии оказывается, что естественные и гуманитарные науки в принципе руководствуются разными методами. Есть ли здесь точки для соприкосновения и синтеза? Н.Г.: В античности, средневековье и даже в XVII в. «естественные науки» были составной частью философии, и знаменитый труд Ньютона «Математические начала натуральной философии» — не последнее тому подтверждение. Кстати, Ньютон глубоко интересовался богословием и религиозной метафизикой… А вопросы соприкосновения методов обсуждаются давно, но нельзя забывать, что метод сам по себе формирует и особый взгляд на предмет. Можно, конечно, «изучать» картины Левитана с помощью оцифровки цветовой гаммы или инфракрасного излучения, но поможет ли это глубже понять их художественный замысел? Д.С.: В последние годы и на Западе, и в России набирает популярность так называемый новый атеизм. Представители этого направления (Ричард Докинз, Кристофер Хитченс, Дэниел Деннет, Сэм Харрис, Виктор Стенджер) стоят на позитивистских и сциентистских позициях — например, считают, что Бога нужно рассматривать как научную гипотезу (и тогда это гипотеза неудачная) или не рассматривать вовсе. Где здесь наука, а где — философская публицистика? Н.Г.: Бога можно рассматривать и как «неподвижный Перводвигатель» (Аристотель и вся перипатетическая традиция), и как Творца мира, создавшего человека по своему образу и подобию, с Которым верующий ощущает себя в глубинных личных отношениях (Псалтырь). Паскаль по этому поводу и сказал, что Бог Авраама, Исаака и Иакова — это не Бог философов и ученых… Совершенно разный контекст, разные смысловые функции у представлений, наделенных одним и тем же именем. В этом нередко путались и богословы, и естествоиспытатели. Когда-то очень давно я немного занимался в физматшколе при МФТИ. Наш преподаватель Григорий Ефимович Карнаух любил говорить, что когда физики чего-то не понимают, они говорят, что «действует Сила». Значит ли это, что Сила — «бог физиков»? Д.С.: Как бы вы прокомментировали недавние баталии вокруг первой российской диссертации по теологии, признанной государством? Это конфликт науки и мракобесия, как заявляет одна сторона, или спор «физиков и лириков», как считает другая? Н.Г.: Мне по ряду обстоятельств не хотелось бы комментировать эту дискуссию. Не припомню, в частности, имели ли место в дореволюционных богословских диссертациях аргументы, основанные на личном религиозном опыте. Мне кажется, интереснее разобраться, как государство будет трудоустраивать признанных им в качестве ученых «теологов»… Д.С.: На ваш взгляд, на каких основаниях сегодня должен проходить продуктивный диалог знания и веры, науки и религии? Н.Г.: Этот диалог часто проходил и проходит во внутреннем мире одной личности. Хорошо бы прежде собрать свидетельства, как это было. Но ведь чаще всего диспутанты понятия не имеют о душевной драме того же Паскаля, занимавшегося и наукой, и богословием… Давать здесь рецепты просто наивно. Международный семинар «Православие и наука: история, современность, будущее» пройдёт 18 сентября 2017 года в Москве в храме мученицы Татианы при МГУ имени М.В. Ломоносова. Мероприятие организует крупнейшая научная институция Греции ― Национальный исследовательский фонд, при финансовой поддержке Всемирного благотворительного фонда Темплтона. В программе семинара ― лекции доктора физико-математических наук, академика РАН Алексея Паршина «Наука и вера в наше время: вместе или нет?» и кандидата философских наук, профессора Московской духовной академии Николая Гаврюшина «Физика и религиозная метафизика в восточно-христианской культуре», а также публичная дискуссия.