В декабре 2011 года православный мир отмечал 130-летие со дня рождения архиепископа Богучарского Серафима (Соболева). Основные торжества прошли в Болгарии, где с 1921 по 1950 год жил этот иерарх. С посланием, посвященным юбилею, к пастве обратился Святейший Патриарх Болгарский Максим. «Владыка Серафим, – сказал патриарх, – был редким примером святого, благодатного архиерея с чистой пастырской совестью… Каждый православный христианин, который хотя раз преклонял голову в молитве перед местом упокоения владыки Серафима, может сказать, что владыка не оставил своих чад и после своего успения»[1]. Архиепископ Серафим известен не только своей подвижнической жизнью, но и безукоризненным православием. Жизнь этого иерарха, бесспорно, интересна и заслуживает особого внимания.

***

Архиепископ Серафим (в миру Николай Борисович Соболев) родился 1 декабря 1881 года (по старому стилю) в Рязани в небогатой мещанской семье Бориса Матвеевича Соболева и его супруги Марии Николаевны. Из двенадцати детей Соболевых семеро умерли в детском и юношеском возрасте. Николай Соболев был десятым ребенком в семье[2]. Серьезным испытанием для семьи Соболевых стала внезапная болезнь Бориса Матвеевича. Когда Николаю было 6 лет, его отец перенес инсульт. Впоследствии в течение 14 лет, вплоть до самой смерти, он был прикован к постели[3].

По окончании Рязанской духовной семинарии Николай Соболев поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.

На духовное становление и дальнейший жизненный путь будущего архипастыря повлиял инспектор академии архимандрит (впоследствии архиепископ) Феофан (Быстров), а также праведный Иоанн Кронштадтский, которого Николай неоднократно посещал.

Общение с этими подвижниками в значительной степени подтолкнуло Николая Соболева к решению вопроса о монашеском постриге. Стремление к монашеству будущий иерарх чувствовал еще в семинарские годы. В академии этот вопрос не был для Николая Соболева столь простым. Учившийся вместе с ним митрополит Вениамин (в те годы Иван Федченков) писал, что Николай Соболев более всего терзался вопросом: выдержит ли он нелегкий монашеский подвиг?[4]

Архимандрит Феофан не хотел навязывать студенту своей воли, предоставляя ему возможность выбрать дальнейший путь своего служения. В это время Николай Соболев написал письмо преподобному Анатолию Оптинскому (Потапову) и праведному Иоанну Кронштадтскому. Однако будущий иерарх не получил ответа на свой вопрос: старец Анатолий написал, что не может дать ответ на этот вопрос заочно, а отец Иоанн Кронштадтский не ответил на письмо[5].

Ответ на свой вопрос Николай Соболев получил во многом благодаря Ивану Федченкову. Еще в 1905 году последний ездил в Саровский монастырь поклониться преподобному Серафиму Саровскому. Зная, что Николай Соболев почитает этого святого, Иван Федченков привез ему небольшую икону преподобного. Впоследствии митрополит Вениамин вспоминал, что не имел каких-то особых намерений и не думал о том, что этот подарок сыграет ключевую роль в жизни Николая Соболева.

Попросив преподобного Серафима дать ответ на тревоживший его вопрос, он наугад открыл его жизнеописание.

Однако Николай, как он сам впоследствии рассказывал, решил обратиться к преподобному Серафиму за советом относительно своего дальнейшего пути. Попросив преподобного Серафима дать ответ на тревоживший его вопрос, он наугад открыл его жизнеописание. В отрывке, прочитанном Николаем Соболевым, говорилось о случае, когда преподобный благословил на монашество одного глинского послушника, постриженного с именем Паисий и ставшего впоследствии настоятелем Астраханской Чуркинской пустыни. «Ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей», – сказал преподобный Серафим будущему архимандриту[6].

Слова жизнеописания потрясли Николая – его сомнения относительно дальнейшего пути рассеялись окончательно. Вскоре после этого, 8 февраля 1908 года, Николай Соболев, будучи студентом 4-го курса академии, был пострижен в монашество[7].

С выбором имени для будущего архиерея также связан интересный случай.

Как правило, священнослужитель, постригающий в монахи послушника, не спрашивает о том, какое имя тот бы хотел получить в монашестве. Но бывают и исключения. Таким исключением должно было быть наречение имени для будущего архипастыря. Однако Николай Соболев, когда его спросили о том, какое имя он хотел бы получить, ответил, что монах с самого начала должен отречься от своей воли и принять любое имя. «Ну, смотрите, – сказал ему на это архимандрит Феофан, – как бы вам не тягостно было, когда получите некрасивое имя». Позднее стало известно, что монаху предполагали дать имя Досифей.

Однако Николаю Соболеву было суждено получить другое имя. Епископ Сергий (Тихомиров), бывший в то время ректором академии, накануне пострига поехал ужинать к купцу Ивану Ивановичу Рубахину – старосте академического храма и почетному блюстителю Санкт-Петербургской академии по хозяйственной части. Во время ужина, когда разговор зашел о запланированном постриге, две дочери купца спросили епископа Сергия, какое имя он собирается дать молодому монаху, и, узнав, что епископ хочет дать ему имя Досифей, стали упрашивать его дать ему другое, более благозвучное имя. Возвращаясь домой, епископ Сергий вспомнил, что некоторое время назад, будучи на открытии мощей преподобного Серафима Саровского, пообещал святому угоднику назвать его именем студента академии, которого он будет постригать[8]. Вопрос с именем для Николая Соболева был, таким образом, решен – его новое имя было дано ему в честь святого, к помощи которого он обращался в минуту своих духовных поисков.

3/16 февраля 1908 года монах Серафим был рукоположен в иеродиакона[9], а незадолго до окончания курса епископ Сергий (Тихомиров) рукоположил его в сан иеромонаха[10].

В сентябре 1908 года иеромонах Серафим блестяще защитил кандидатскую диссертацию на тему «Учение о смирении по Добротолюбию». Профессор А.А. Бронзов в своей рецензии отметил глубокое изучение автором святоотеческого наследия, а также подчеркнул, что работа выходит за рамки кандидатской диссертации. Будущему архипастырю было разрешено защищать магистерскую диссертацию без новых устных испытаний.

Последующие годы для отца Серафима были связаны со служением на ниве духовного просвещения. Он преподавал в Пастырском училище в Житомире, Калужском духовном училище, в Костромской духовной семинарии, наконец, был возведен в сан архимандрита и назначен ректором Воронежской духовной семинарии. В этот период отец Серафим тесно общался с Оптинскими старцами, один из которых, преподобный Анатолий (Потапов), стал его духовником.

В декабре 1911 года отец Серафим получил повышение – был назначен инспектором Костромского духовного училища. Еще через год, 22 декабря 1912 года, иеромонах Серафим определением Святейшего Синода был назначен ректором Воронежской духовной семинарии с возведением в сан архимандрита[11].

Ситуация в духовных семинариях того времени была сложной. Что касается Воронежской семинарии, то она не была исключением, и дисциплина в ней была на низком уровне. Воспитанники даже совершили покушение на ректора и инспектора семинарии, а 1912 год был отмечен настоящим бунтом семинаристов. Архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) в связи с новым назначением отца Серафима написал ему: «Вы назначены в наибезнадежнейшую и бунтарскую семинарию»[12].

Имеются сведения о том, каким образом поднимал дисциплину архимандрит Серафим. Беседуя с учащимися вскоре после вступления в должность, архимандрит обратил внимание на издевательские выпады в свой адрес со стороны некоторых воспитанников. Инспектор в тот же день представил новому ректору список нарушителей порядка и предложил исключить их. Однако отец Серафим подошел к каждому из нарушителей индивидуально, вызывая их по одному, беседуя и уговаривая исправиться. Такой подход принес свои плоды. Комиссия, направленная с ревизией в Воронежскую духовную семинарию Великим постом 1915 года, оставила о семинарии самый благоприятный отзыв[13]. Высоко оценил работу архимандрита Серафима и член учебного комитета при Святейшем Синоде Петр Федорович Полянский (впоследствии митрополит и Патриарший Местоблюститель), который назвал Воронежскую семинарию одной из лучших в России[14].

«Вы возродили нашу семинарию без каких-либо мер наказания, единственно благодаря вашей любви».

Председатель учебного комитета Воронежской епархии епископ Острогожский Владимир (Шимкович) в связи с улучшением ситуации в семинарии даже сказал архимандриту Серафиму: «Вы возродили нашу семинарию без каких-либо мер наказания, единственно благодаря вашей любви. Вероятно, скоро вас поставят епископом. Русская Церковь нуждается именно в таких архиереях»[15].

В должности ректора архимандрит Серафим находился до 1918 года, когда семинария была закрыта новой властью.

30 октября / 12 ноября 1917 года в городе установилась власть большевиков, а уже 8 февраля 1918 года[16] был расстрелян крестный ход монахов и прихожан Митрофаниева монастыря.

Впоследствии, во время сражений за город, большевики живыми закопали нескольких насельников этого монастыря, и архиепископ Серафим всю жизнь вспоминал стоны мучеников, доносившиеся из-под земли[17]. Коснулась Воронежа и кампания по осквернению святых мощей. 28 января 1919 года были вскрыты мощи святителя Тихона Задонского, 8 февраля 1919 года – мощи святителя Митрофана Воронежского.

Не пощадили новые власти и Воронежскую духовную семинарию. В марте 1918 года почти всё здание семинарии (кроме ректорской и инспекторской квартир, а также части классов) было занято красноармейцами. Занятия прекратились, а сам архимандрит Серафим был отпущен в отпуск, который провел в Задонском монастыре. В апреле здание семинарии пострадало в ходе столкновений между красноармейцами и анархистами, а в июле было объявлено, что все помещения реквизируются и в них будут размещены различные организации. Вернувшись в Воронеж в августе 1918 года, архимандрит Серафим вместе с прихожанами семинарского храма подал жалобу в облисполком. Конечно же, письмо не подействовало на безбожников и ничего не изменило[18].

В 1919 году архиепископ Воронежский Тихон (Никаноров) порекомендовал архимандрита Серафима для архиерейской хиротонии в Московской епархии. Однако патриарх из-за отсутствия вакансий в Московской епархии предложил рукоположить архимандрита Серафима в викарного епископа в Воронеже[19].

В первой половине октября 1919 года войска генерала А.И. Деникина взяли Воронеж – и православное духовенство города смогло наконец вздохнуть свободно. Однако инициатива вскоре перешла к большевикам, и в конце октября Воронеж вновь был в руках красных.

Архимандрит Серафим в тот момент искренне колебался, не зная, как ему поступить – уйти на юг с армией Деникина или остаться в Воронеже. По-видимому, в таких же сомнениях находился и брат отца Серафима – иеромонах Сергий, рукоположенный 19 мая (1 июня) 1916 года в Митрофаниевском монастыре[20] и также служивший в Воронеже. В значительной степени на решение архимандрита Серафима покинуть Россию повлиял прозорливый старец Аарон. «Не беспокойся, ты попадешь в хорошую сторонушку», – сказал старец о дальнейшей судьбе отца Серафима. «Как же мне понимать ваши слова?» – спросил архимандрит. «Попадешь – узнаешь», – был ответ старца[21]. Мать будущего архипастыря, понимая, что большевики в случае захвата Воронежа не пощадят ее сыновей, умоляла их уходить. На прощание она благословила архимандрита Серафима иконой Богородицы со словами: «Поручаю тебя Покрову Божией Матери»[22].

Архимандрит Серафим и иеромонах Сергий покинули Воронеж в последний момент в открытом вагоне, нагруженном углем для паровоза[23]. Отъезд братьев был своевременным. Вошедшие в город большевики не жалели тех, кто давал повод заподозрить себя в связях с белыми войсками. На третий день Рождества, 9 января 1920 года, в Митрофаниевском монастыре был повешен на царских вратах архиепископ Воронежский Тихон (Никаноров), обвиненный в сотрудничестве с белыми.

В течение последующих месяцев жизнь архимандрита Серафима была связана с Крымом. 7 мая 1920 года определением Высшего Церковного Управления (ВЦУ) на юге России архимандрит Серафим был назначен ректором Таврической семинарии[24]. А в сентябре 1920 года на заседании ВЦУ в составе архиепископа Таврического Димитрия (Абашидзе), архиепископа Полтавского Феофана (Быстрова) и епископа Севастопольского Вениамина (Федченкова) было принято решение о хиротонии архимандрита Серафима во епископа Лубенского, викария Полтавской епархии.

14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, в симферопольском Александро-Невском соборе архимандрит Серафим (Соболев) был рукоположен во епископа Лубенского, викария Полтавской епархии. Незадолго до этого из Херсонесского монастыря в Симферополь для участия в заседании ВЦУ прибыл митрополит Антоний (Храповицкий). Он и возглавил богослужение, а также архиерейскую хиротонию архимандрита Серафима[25].

До падения Крыма под ударами Красной армии оставался месяц. В течение этого времени епископ Серафим руководил семинарией. Архипастырь посещал также позиции Русской армии Врангеля для поднятия духа войск. Вместе с епископом Серафимом расположение действующей армии посещали архиепископ Димитрий (Абашидзе) и епископ Вениамин (Федченков)[26].

Когда в ноябре 1920 года Красная армия вошла в Крым, епископ Серафим находился в тяжелых раздумьях относительно того, что делать дальше – уйти в эмиграцию или остаться в России. За советом епископ Серафим обратился к архиепископу Димитрию (Абашидзе). Однако архиепископ Димитрий не разрешил епископу Серафиму оставаться. «Не могу я этого сделать! – сказал он. – Если потом с вами случится что-нибудь плохое, я буду мучиться, что дал вам свое благословение». Чтобы узнать волю Божию, архиереи решили бросить жребий. На одном листке написали «уезжать», на другом – «не уезжать». После молитвы перед иконой Божией Матери архиепископ Димитрий вынул второй листок[27]. Судьба епископа Серафима была решена. 14 ноября 1920 года он покинул родную землю.

Весной 1921 года управляющий русскими приходами в Западной Европе архиепископ Евлогий (Георгиевский) назначил епископа Серафима настоятелем русского храма в Софии. Вслед за тем, 31 августа 1921 года, Высшее Церковное Управление за границей назначило епископа Серафима управляющим русскими православными общинами в Болгарии с оставлением за ним должности настоятеля русского Никольского храма в Софии[28]. До конца дней своих, сначала в подчинении Зарубежного Синода, а затем под омофором Патриарха Московского, владыка Серафим управлял русскими приходами в Болгарии. Архиерейская хиротония епископа Серафима и назначение в Болгарию были признаны патриархом Тихоном, который изменил титул иерарха на Богучарский[29].

Центром русской церковной жизни в Болгарии стал посольский Свято-Никольский храм на бульваре Царя Освободителя, освященный в ноябре 1914 года.

Богослужение, как и частная молитва, были для епископа Серафима так же необходимы, как дыхание.

В течение всей своей жизни епископ, а затем архиепископ Серафим неукоснительно служил литургию во все воскресные и праздничные дни, а по четвергам читал в храме акафист святителю Николаю. При этом, в отличие от многих болгарских церквей, при жизни архиепископа Серафима и вплоть до 1968 года богослужения в русском храме совершались ежедневно, утром и вечером[30]. Проживавший в Болгарии протопресвитер Георгий Шавельский, чьи отношения с архипастырем не всегда были ровными, отмечал праведную жизни владыки Серафима и вспоминал, что службы он совершал спокойно и благоговейно[31]. Архиепископ уделял большое внимание церковному пению. Стараниями архипастыря хор Свято-Никольского храма стал одним из лучших в Болгарии[32]. Высоко оценивая строгий и размеренный богослужебный уклад русской церкви, Синод Болгарской Церкви с 1940 года стал направлять в русский храм молодых диаконов для прохождения практики и приобретения навыков богослужения[33]. Болгарская Церковь ценила и монашескую строгость владыки Серафима. По свидетельству его духовных чад, богослужение, как и частная молитва, были для него так же необходимы, как дыхание. Занимался архипастырь и Иисусовой молитвой[34]. В 1935 году, передавая в ведение архиепископа Серафима монастырь архангела Михаила, Синод Болгарской Церкви выдвинул условие, что в обитель будут приниматься не только русские, но и болгары «с целью иметь их как рассадник истинного иночества для болгарских монастырей». Архиепископ Серафим, конечно же, не возражал против этого[35].

Большое внимание епископ Серафим уделял вопросам материального положения русских беженцев. В 1921 году при Никольском храме было образовано братство, которое заботилось о материальном обеспечении нетрудоспособных прихожан. Был введен специальный тарелочный сбор на бедных. Братство обеспечивало больным эмигрантам бесплатные койки в больнице Русского Красного Креста и в других клиниках[36]. Для того, чтобы обеспечить неимущих русских больных, епископ Серафим добивался у Министерства внутренних дел проведения специальных тарелочных сборов на улицах Софии. Собранные деньги шли на обустройство бесплатных мест в больницах города[37].

Передача посольских зданий советскому представителю грозила закрытием и даже осквернением Свято-Никольской церкви.

Проблемой для русской общины стало установление дипломатических отношений между Болгарией и Советским Союзом в 1934 году. Передача посольских зданий советскому представителю грозила закрытием и даже осквернением Свято-Никольской церкви, как это случилось с церквями в Константинополе, Вене и Тегеране. Угроза осквернения нависла над Ямбольским монастырем и храмом-памятником на Шипке. Предвидя изъятие русского храмового имущества, епископ Серафим обращался к государственным властям Болгарии и к Священному Синоду Болгарской Церкви с просьбой не допустить ущемления имущественных прав Русской Зарубежной Церкви.

В результате болгарское правительство, хотя и решило передать храмы советскому посольству, все же предъявило требование сохранить прежний статус церковного имущества в стране. Итоговое решение было компромиссным: СССР согласился передать во временное пользование Никольский храм, храм Рождества Христова на Шипке и Ямбольский монастырь «болгарскому народу» с условием, что управлять ими будет Болгарская Церковь без участия русских эмигрантов. Русской общине во главе с владыкой Серафимом пришлось искать другой храм. Болгарская Православная Церковь передала русскому приходу церковь святителя Николая на улице Царя Калояна, в то время как приход этого храма перешел в Никольскую церковь на бульваре Царя Освободителя. На десять лет Никольский храм на улице Царя Калояна стал центром церковной жизни русской эмиграции и местом основного служения епископа, а вскоре и архиепископа Серафима.

«Многие считали владыку духовно прозорливым», – вспоминал митрополит Доростольский Иларион.

Жители Софии еще при жизни отмечали прозорливость архипастыря. «Многие считали владыку духовно прозорливым, – вспоминал митрополит Доростольский Иларион. – Почитание и сыновняя преданность к архиепископу Серафиму была велика в то время и у русских, и у болгар». Сам митрополит Иларион, будучи мирянином Дмитрием Цоневым, испытал на себе прозорливость архипастыря. «Митя будет монахом», – уверенно сказал однажды о нем архиепископ Серафим[38].

Интересный случай был связан с русским эмигрантом – доцентом одного из российских университетов. В тяжелых условиях эмиграции он не мог написать магистерскую диссертацию, а, следовательно, получить место в университете. Во время исповеди этот человек поделился своей скорбью с архипастырем. На вопрос: «Стану ли я магистром?», иерарх ответил: «Не скорби, еще четыре года, и станешь». Слова архиепископа Серафима в точности сбылись, и через четыре года, после защиты диссертации, этот эмигрант был назначен профессором в одном из университетов[39].

Часто случалось, что во время исповеди архипастырь напоминал людям забытые грехи, а также отвечал на мысленные вопросы исповедующихся. «Это случайно», – улыбаясь, говорил архипастырь в ответ на недоумение духовных чад[40].

Замечали прихожане и силу молитв архиепископа. Архимандрит Пантелеимон вспоминал, что все, кто приходил к святителю со скорбями, уходили от него утешенными и окрыленными. Молитва архиепископа Серафима порой возвращала к жизни и безнадежно больных[41]. Сам архиепископ Серафим не видел в силе своих молитв чего-то необычного. Архипастырь говорил: «Когда умрем, тогда поймем, насколько близки нам были Спаситель, Божия Матерь и все святые, как сходили к нашим немощам и как исполняли наши молитвы»[42].

Большую любовь к архиепископу испытывали и софийские студенты, которые не только посещали его службы, но и ходили к нему домой на исповедь[43].

Архимандрит Александр (Петранов) вспоминал: «Когда я заканчивал обучение, у нас был один профессор, деливший студентов на “своих” и “чужих”. Я попал в число “чужих” и очень боялся экзамена у него. Перед экзаменом я рано пошел к владыке Серафиму и поделился своими опасениями. Он попросил конспект и красным карандашом отметил пять вопросов. Потом помолился и сказал, что попадется один из них, и велел хорошо их выучить. На следующий день я пошел на экзамен. Когда я вытянул билет, то увидел, что в нем были те вопросы, которые мне благословил выучить владыка Серафим».

Архиепископ Серафим считал необходимым противодействовать искажениям православной веры, которые проникли в сочинения митрополита Антония (Храповицкого) и протоиерея Сергия Булгакова.

Находясь в подчинении Зарубежного Синода, архиепископ Серафим вместе с архиепископом Феофаном (Быстровым) неоднократно выступал против попыток некоторых представителей Русской Зарубежной Церкви восхитить полномочия, которыми обладала только Всероссийская Церковь. Так, владыка Серафим выступал против признания Русской Зарубежной Церковью автокефалии Польской Церкви, считая, что решение по этому вопросу должна вынести только московская церковная власть. Вместе с архиепископом Феофаном архиепископ Серафим воспрепятствовал замене Филаретовского катехизиса на катехизис митрополита Антония (Храповицкого). Причину тому владыка Серафим видел не только в двусмысленных высказываниях митрополита Антония, но и в глубоком убеждении, что такую замену правомочна осуществить только Всероссийская Церковь.

Архипастырь переслал в Москву три экземпляра своей книги «Новое учение о Софии Премудрости Божией», причем направил их именно митрополиту Сергию.

Политика митрополита Сергия в отношении безбожной власти, выразившаяся в «Декларации» и в требовании к зарубежному духовенству предоставить подписку о прекращении выступлений против СССР, привела сначала к административному, а затем и молитвенному разрыву между Зарубежным Синодом и Московской Патриархией. Епископ Серафим оценил действия митрополита Сергия резко отрицательно, однако через некоторое время смягчил свою позицию. В 1930-е годы архиепископ Серафим вел переписку с митрополитом Елевферием (Богоявленским) и архиепископом Вениамином (Федченковым), находившимся в ведении Московской Патриархии. В середине 1930-х годов архипастырь переслал в Москву три экземпляра своей книги «Новое учение о Софии Премудрости Божией», причем направил их именно митрополиту Сергию[44].

Незадолго до войны архиепископ Серафим высказал и свою позицию в отношении будущего государственного устройства России.

К сожалению, многочисленные русские новомученики, в основном погибшие в 1920–1930-е годы, оставили после себя мало трудов, где бы анализировались причины катастрофы 1917 года и планы будущего устройства России. Эта задача должна была лечь на русскую эмиграцию. Один из главных и наиболее известных трудов на эту тему – «Русская идеология» – был написан архиепископом Серафимом.

«В уничтожении Петром симфонии властей и была заложена причина гибели России».

Основой благополучия государства архиепископ Серафим считал симфонию властей – церковной и царской. Эта идея, сформулированнаяимператором Юстинианом в VI веке, состояла в органичном взаимодействии двух даров Божиих – священства и царства. Это взаимодействие – забота Церкви о духовном состоянии империи и забота царской власти о Церкви – должно, по мнению императора Юстиниана, вести народ ко благу. Архипастырь считал, что в принципе, за исключением некоторых периодов, симфония существовала и в Византии, и в России. Серьезным ударом по симфонии архиепископ Серафим считал «Соборное уложение» 1649 года и петровские реформы. Признавая военные и государственные заслуги царя Петра, архиепископ настаивал, что в целом его правление было гибельным и для Церкви, и, в конечном счете, для государства. Нанеся удар Церкви, Петр, по мысли архиепископа Серафима, уничтожил основу симфонии – почитание царской властью священства. Вместо симфонии он дал Руси абсолютную монархию. Идеал – Святая Русь – был при этом отвергнут. «В уничтожении Петром симфонии властей и была заложена причина гибели России»[45], – подвел итог петровскому правлению архиепископ Серафим.

Как тяжелый для Церкви период рассматривал архипастырь и царствование Анны Иоанновны, при которой имели место даже гонения за защиту православной веры. Однако даже это царствование архиепископ не считал столь печальным, как внешне благополучное правление Екатерины II, с его секуляризацией и упразднением 4/5 всех монастырей. XIX век архипастырь считал более благоприятным для Церкви, однако сделанное в веке XVIII-м уже нельзя было исправить[46]. Близорукие властители XVIII века не предполагали, что следствием их реформ, направленных против симфонии, станет падение авторитета Церкви, а затем разрушится и авторитет монархии. Все это привело к тому, что в начале ХХ века идея о высоком назначении царя была народом утрачена, и последнему императору – Николаю II – повиновались уже не потому, что осознавали высокое назначение царской власти, а по второстепенным побуждениям. Это и стало причиной легкости, с которой русский народ отказался от государя[47].

Возрождение Руси возможно после покаяния народа в его грехах, прежде всего в грехе безбожия и предательства царя.

Вслед за преподобным Амвросием Оптинским архиепископ Серафим считал, что Россия является последней православной державой на земле и после ее гибели последует кончина мира. Архиепископ Серафим полагал, что власть коммунистов не будет вечной, что Россия возродится «как сильная и славная держава» и пребудет таковой до скончания века. Спасение России для архиепископа Серафима было обусловлено, во-первых, возвращением народа к православной вере, а во-вторых, восстановлением монархии. Возвращение к монархической форме правления архиепископ Серафим считал закономерным для общества, состоящего из воцерковленных людей. Церковная жизнь и покаяние в грехе бунтарства против царя, в котором в той или иной степени повинны все русские люди, по мнению архиепископа, должно неминуемо привести к тому, что изменится «отношение к царской власти из отрицательного на положительное»[48]. Однако возрождение Руси для архиепископа Серафима было связано с одним условием – покаянием народа в его грехах, прежде всего в грехе безбожия и предательства царя.

В годы Великой Отечественной войны архиепископ Серафим не служил молебнов о победе Германии, хотя такая позиция могла создать архипастырю немало проблем, поскольку Болгария формально являлась союзницей Германии. Архипастырь запрещал русским эмигрантам вступать в вооруженные формирования, воевавшие против России. Духовные чада архиепископа Серафима – епископ Парфений (Стаматов) и архимандрит Мефодий (Жерев) – в годы войны поддерживали связи с силами антифашистского сопротивления в Болгарии[49].

В кабинете архиепископа всегда находились две особо почитаемые им иконы Божией Матери – Боголюбская и Курская-Коренная.

В 1944 году в Софии архиепископ встретил Красную армию. С этого времени к нему стали часто обращаться с просьбой помолиться за белоэмигрантов, которые арестовывались советскими представителями. Как известно, в СССР этих людей ждали лагеря, а иногда и смерть. Духовная дочь архиепископа рассказывала об аресте одного из членов епархиального совета. Жена арестованного слезно просила архиепископа Серафима помолиться за него. После молитвы Богородице (в кабинете архиепископа всегда находились две особо почитаемые им иконы Божией Матери – Боголюбская и Курская-Коренная) архипастырь повернулся к женщине и твердым голосом сказал, что с ее мужем не случится ничего плохого. Через два дня стало известно, что у генерала, ведшего дело и считавшегося очень суровым человеком, в России скоропостижно умер сын. Вместо вылетевшего в Москву генерала дело было передано другому следователю, более мягкому, который вынес члену епархиального совета оправдательный приговор. В Софии хорошо знали и о других случаях молитвенной помощи архиепископа арестованным[50].

В 1945 году архиепископ Серафим воссоединился с Церковью в Отечестве. В своем письме патриарху Алексию архиепископ обращал внимание на то, что не был запрещен в священнослужении патриархом Сергием, а также обещал быть лояльным советскому государству[51]. 30 октября 1945 года архиепископ Серафим и семь русских приходов в Болгарии были приняты в юрисдикцию Московского Патриархата. Архиепископ Серафим при этом был подчинен непосредственно Патриарху Московскому и всея Руси[52]. Весной 1946 года русская община вернулась в Свято-Никольский храм на бульваре Царя Освободителя.

Пребывая под омофором Святейшего Патриарха Алексия, архиепископ Серафим продолжал свои труды на благо Церкви. Серьезную проблему архипастырь видел в нараставшем конфессиональном равнодушии, которое иногда доходило до крайности. В Болгарии это выражалось в совместных молениях некоторых православных священников с мусульманами и иудеями[53]. Экуменическое движение, рассматриваемое в начале ХХ века как путь к православному просвещению, теперь превратилось в синоним религиозной «всеядности». Архиепископ Серафим обличал отступничество и советовал своим духовным чадам остерегаться экуменизма.

В 1948 году архипастырь принял участие в Совещании глав и представителей Православных Церквей в Москве, где выступил с резкой критикой экуменизма.

Учение о том, что инославные являются членами Церкви, архипастырь считал в корне противоречащим постановлениям Вселенских Соборов.

Учение о том, что инославные являются членами Церкви, для архипастыря представлялось в корне противоречащим постановлениям Вселенских Соборов, которые своими определениями как раз и констатировали факт отпадения тех или иных групп от Церкви. Протестантский подход к учению о Церкви, по словам архиепископа Серафима, приводит к отрицанию авторитета Вселенских Соборов и признанию единственным критерием своего собственного разума[54]. Архипастырь был убежден, что сами определения Церкви – «единая», «святая», «соборная» и «апостольская» – опровергают экуменическую экклесиологию.

Сравнивая рассуждения экуменистов о благодати со святоотеческим учением, архиепископ Серафим обращал внимание на то, что ни один из видов благодати, описанных отцами Церкви, не имеет ничего общего с той «благодатью», которая якобы вводит инославных в Церковь без осуждения ими своих лжеучений. Архиепископ Серафим писал, что благодать, по учению отцов, должна способствовать присоединению к Церкви, а не к спасению вне ее[55].

Иерарх обращал внимание на то, что причины разделения между Церковью и инославными имеют принципиальный характер. «Мы должны всегда помнить, – писал он, – что вероисповедные различия не являются только временными перегородками, не имеющими вечного значения и для нас, и для инославных христиан в отношении к вопросу о вечном спасении. Эти различия весьма и весьма для нас существенны, ибо только истинная православная вера сообщает действительную спасительную благодать, в которой все наше спасение»[56]. Неудивительно, что вывод архиепископа Серафима относительно экуменического движения был вполне однозначным: участвовать в нем нельзя.

Архипастырь был категорически против перехода Православных Церквей на новый календарный стиль.

Другой доклад архиепископа Серафима был посвящен вопросу о новом календаре. Архипастырь был категорически против перехода Православных Церквей на новый календарный стиль. Иерарх обращал внимание на то, что до сих никто не отменял неоднократное осуждение нового календаря со стороны Православных Патриархов, как и постановления Собора Восточных Патриархов 1583 года, осудившего введение нового стиля Римской церковью.

Еще один аргумент иерарха касался Пасхалии, которая была нарушена папой Григорием ХIII, в результате чего Пасха в Римско-Католической церкви стала, вопреки канонам, часто совершаться либо вместе с иудейской пасхой, либо раньше. В этом архиепископ Серафим видел прямое нарушение канонов, которые для него были не просто юридическими постановлениями, а богодухновенными решениями Церкви.

Архипастырь обращал внимание на то, что изменение календаря создаст целую массу новых проблем. Произойдет путаница с годовым богослужебным кругом, станут ненужными многие главы Типикона, из обихода навсегда исчезнут Кириопасха и другие традиционные явления богослужебной жизни, в иные годы не будет Петровского поста. За нарушением Устава, который архипастырь называл голосом Церкви, последуют другие, более серьезные нарушения[57].

Архиепископ Серафим напоминал, что вопрос о новом стиле уже обсуждался до революции, причем тогда сторонником старого стиля выступил профессор В.В. Болотов, блестяще доказавший несостоятельность календарной реформы[58].

Выступая по этим актуальным вопросам, архиепископ Серафим старался избегать крайностей. Хотя архипастырь был противником нового календаря, он все же не считал его ересью и не возражал против сослужения с представителями новостильных Церквей[59]. Критикуя экуменическое движение, архиепископ Серафим не отрицал гуманитарных контактов и серьезного богословского диалога, если таковой подразумевал искреннее желание инославных узнать о Православной Церкви и воссоединиться с ней[60].

Последние годы жизни архиепископ Серафим посвятил созданию в Софии женского монастыря. В декабре 1949 года, преодолевая сопротивление Совета по делам Русской Православной Церкви, архипастырю удалось получить разрешение на основание Покровского монастыря. Обитель создавалась как девичья[61]. Несмотря на государственный запрет церковной благотворительности, архиепископ Серафим стал вести ее через православное сестричество. С его помощью создавались бригады для благоустройства кладбищ, организовывались паломничества (иногда массовые) и даже проводились беседы на духовные темы[62].

Выступление архиепископа Серафима помогло остановить разгоравшуюся в Болгарии обновленческую смуту.

Своей задачей архиепископ Серафим считал и противодействие модернизму. В Болгарии сторонники неразумных реформ, поддерживаемые государством, открыто заявляли о втором и третьем браке священнослужителей, превращении монастырей в культурные учреждения, ограничении архиерейской власти. В результате Болгарская Церковь в конце 1940-х годов находилась на грани раскола. В декабре 1949 года архиепископ Серафим издал в болгарском «Церковном вестнике» статью с критикой неразумных реформ[63]. Болгарские архиереи впоследствии отмечали, что выступление архиепископа Серафима помогло остановить разгоравшуюся в Болгарии обновленческую смуту[64].

Но деятельность архиепископа Серафима вызвала большое недовольство в Совете по делам Русской Православной Церкви. Архипастыря обвинили в том, что он оттолкнул болгарскую церковную оппозицию (то есть местных «живоцерковников») от Московской Патриархии и разрушил «православное единство»[65]. Большое недовольство в Совете вызывали монархические симпатии архиепископа Серафима, а также открытие им монастыря. Вполне возможно, что архипастырь был бы уволен со своей должности, если бы не его кончина, последовавшая в день Торжества Православия 26 февраля 1950 года[66]. По свидетельству архимандрита Александра (Петранова), архипастырь заранее предсказал свое скорое отшествие[67]. Архиепископ Серафим был погребен в крипте Свято-Никольского храма. Почитание усопшего иерарха началось сразу же после его кончины. Свидетельства о чудесах по молитвам архипастыря записываются до настоящего дня, и часть их них опубликована.

В 2002 году архиепископ Серафим был причислен к лику святых Болгарской Старостильной Церковью. В том же году канонизацию признала Русская Зарубежная Церковь. Об этой канонизации было оповещено достаточно широко. «Среди прославленных Церковью недавно воссиял новый светильник, прославленный в этом году Болгарской Старостильной Церковью русский архипастырь, свят[итель] Серафим Софийский Чудотворец», – сообщало официальное издание Русской Зарубежной Церкви – журнал «Православная Русь»[68]. Другой журнал, «Православная жизнь» (приложение к «Православной Руси»), поместил икону архиепископа на своей обложке. В этом же номере журнала были опубликованы тропарь, кондак и молитва святителю Серафиму[69]. В настоящее время имя архипастыря включено в святцы Русской Зарубежной Церкви[70], хотя официальной канонизации она не совершала.

Сегодня вопрос о прославлении архиепископа Серафима рассматривается в Московском Патриархате и в Болгарской Православной Церкви.

Андрей Кострюков доктор исторических наук, доцент ПСТГУ