Дело Царского Сына — Быть великим и добрым. ………………….

А еще ему дело: Встать в полночную пору, Прочь с дороженьки белой — Ввысь на вышнюю гору… Марина Цветаева

В преддверии 100-летия революций 1917 года, двух масштабных катастроф, изменивших не только ход отечественной истории, но и геополитическую, и духовно-нравственную физиономию всего мира, возрастает интерес к наиболее крупным, ключевым событиям тех лет, определившим уже не просто историю, а облик и течение самой Русской Смуты.

Первое и, очевидно, главное из всех событий обеих революций, важнейшее для понимания судеб России — отречение Николая II от престола, совершившееся 2/15 марта 1917 года.

Почему же именно оно оказалось критически значимо для дальнейшего развития Смуты? И почему правильное, полноценное понимание масштаба и смысла отречения — в историческом, политическом, духовном, нравственном, наконец, даже мистическом плане — так важно для изучения катаклизмов, последовавших за ним даже до сего дня?

Обыватель предпочитает поклоняться личностям, а не знать историю

В последнее десятилетие все чаще слышны голоса, утверждающие, что отречения Николая II в действительности не было, что все известные документы, связанные с этим событием, и, прежде всего, Манифест об отречении — подделка, что власть была незаконно отнята у государя — т.е. якобы имело место его свержение путем заговора…

Однако сразу следует указать: версия о том, что отречение Николая II сфальсифицировано — продукт позднейших исторических спекуляций.

Не только в Русском Зарубежье (во всех враждовавших между собой лагерях эмиграции!), но даже в постсоветской России 1990-х гг. (когда открылись архивы и возник достаточно высокий устойчивый интерес к изучению «царской темы») подобная мысль не звучала.

Впервые речь о том, что «отречения не было», зашла лишь в 2000-х гг., причем сперва в весьма ограниченном кругу, где не было или почти не было профессиональных историков. По странному стечению обстоятельств, появление данной версии приблизительно совпало с развитием монархических настроений в российском обществе по мере его стабилизации после потрясений «лихих 90-х».

Версия породила раскол в кругах патриотов, монархистов, лиц, им сочувствующих и, как принято говорить, интересующихся отечественной историей. И именно за симпатии последних разворачивается самая ожесточенная схватка между сторонниками мнений об истинности или сфальсифицированности отречения. Что неудивительно: эти люди, интересующиеся историей, но плохо ее знающие, в силу бесконечных в минувший век искажений и переписываний, теоретически могут принять любую сторону — в зависимости от того, насколько эффектно и эффективно им будет подана адекватная историческая идея (или же предложен соблазнительный симулякр).

Они могут пополнить ряды подлинных патриотов, стремящихся досконально узнать, понять и осмыслить трагическую судьбу Отечества. Но могут, будучи увлечены какой-нибудь, мягко говоря, чересчур оригинальной версией, под видом любви к Родине начать сочувствовать псевдоистории и проповедовать ее — на гóре истории настоящей. Проще говоря, лозунг «отречения Николая II не было» — это способ отнять аудиторию у истинных монархистов, внушив их потенциальным сторонникам ложные идеи.

Вообще, ход и анализ истории в XX веке напоминают кровеносный сосуд, внутри которого образовался тромб — не менее опасный, чем тот, что закупоривает вену или артерию, приводя к скоропостижной смерти тела.

«Тромб исторического беспамятства» в некотором смысле даже опаснее тромбоза сосудов.

Ведь ненормальные сдвиги в исторической памяти народа (в частности, путем переписывания, фальсификаций, подмены понятий) ведут к потере духовных ориентиров, к общей нравственной деградации, параличу народной воли и, в конечном счете, к моральной смерти нации, за которой неизбежно следует и ее физическое уничтожение.

Чтобы этого не случилось, необходимы не просто достоверные знания о проверенных исторических фактах, но качественное осмысление национальной судьбы на разных уровнях: не только фактологическом, но также духовно-нравственном, идейном, религиозном. Однако выясняется, что доступность источников сама по себе — не гарантия выправления исторической памяти, а большинство наших соотечественников просто не готово ни к какой исторической правде. Почему?

Выпуск газеты “Утро России” № 61 от 4 марта 1917 года

Ответ звучит крайне нелестно для национального самосознания и самолюбия. Анализируя восприятие нами, русскими, истории, приходится констатировать, что мы в большинстве случаев принимаем точку зрения на себя не как на ее субъекты, а как на объекты, в достаточной мере пассивные, над которыми проделываются те или иные действия или эксперименты. Позиция «я — субъект», «я — деятельный со-творец истории своей страны» встречается крайне редко или даже вовсе не встречается. Но ведь объект — это, прежде всего, тот, кто не несет ответственности (ни персональной, ни коллективной) за все, что происходит со страной и с нами самими в ней.

Объект — пассивен, он — жертва и, следовательно, не имеет потребности в покаянии, искуплении, исправлении чего бы то ни было. Ему чужды экзистенциальный стыд (который есть нравственный двигатель истории); вера в возможность реального самосовершенствования себя, окружающего мира, своей страны; поиск путей этого совершенствования. Зато в данной позиции выявляются разнообразные обиды, яростное неприятие настоящего, сопровождаемое идеализацией прошлого и/или будущего.

В бедах объекта — его ли собственных или его родины — оказывается виноват исключительно кто-то другой (часто это некие темные силы, диапазон которых может варьироваться от жидо-масонов до буржуев-капиталистов и т.п.). Наряду с обидами, ненавистью к настоящему и подспудным, подсознательным самооправданием, важнейшая характеристика такого мировоззрения — отсутствие любви к прошлому, к истории. Ибо идеализация и обожествление истории скорее противоположны любви, потому что позволяют не оценивать критически исторический процесс, себя и своих прямых предшественников (предков) в нем, а отрекаться от минувшего, легко превозносить и/или низвергать исторические эпизоды и личности, переписывать историю, разрушать памятники для того, чтобы вскоре воздвигнуть их опять или водрузить на старом постаменте новые, чтобы через какое-то время разрушить и их.

Если проводить здесь Евангельские параллели, то наиболее точной окажется цитата из Лк. 11, 47-49: Горе вам, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши: сим вы свидетельствуете о делах отцов ваших и соглашаетесь с ними, ибо они избили пророков, а вы строите им гробницы. Потому и премудрость Божия сказала: пошлю к ним пророков и Апостолов, и из них одних убьют, а других изгонят.

Так что знать свою настоящую историю — со всеми ее даже и неприглядными сторонами — русский обыватель зачастую не хочет и даже боится, предпочитая поклоняться находящимся в данный момент на пьедестале личностям или событиям.

Отречение было осознанным поступком императора

Нетрудно заметить, что подобное мировосприятие не только глубоко инфантильно с психологической точки зрения, но и далеко от подлинного христианства. Поэтому оно не присуще (или присуще в минимальной степени) глубоко верующим православным людям, и, в первую очередь, святым. Согласитесь, странно говорить о том, чтобы прп. Сергий Радонежский, или любой из святителей или благоверных князей русских не осознавал свою меру ответственности (и в этом случае речь идет об ответственности непосредственно перед Богом!) за всё, что происходит с ними и их страной («землей»).

Чувством личной ответственности за Россию и ее историю, несомненно, в высокой степени обладал царь Николай II, святой мученик и страстотерпец. А вот те лица, которые отрицают факт отречения, фактически отказывают, таким образом, Государю в данной черте характера. Если на минуту принять точку зрения о насильственном свержении Императора Николая Александровича с престола, мы получим как раз без-ответственную (прежде всего для Государя и для нас самих) картину истории: из-за неких злостных заговорщиков ситуация вышла из-под контроля, царская семья и вся Россия пали их жертвой, и это, конечно, очень трагическое, но совершенно необратимое стечение обстоятельств!

Виноватыми в этом, в зависимости от вкусов аудитории, на которую транслируется данная точка зрения, могут быть объявлены либералы, большевики, агенты иностранной разведки, евреи, масоны, etc. etc. Важно лишь, что, если отречения не было, то во всем виноваты другие. А мы с вами, приверженцы этого мифа, и вообще вся Россия начала XX века — суть пассивные и невинные жертвы, не имевшие и не имеющие выбора, а значит, не несущие ни за что никакой ответственности…

Добавим кстати, что так же, как от мысли о том, что отречение — фальшивка, автор статьи далек и от получившей распространение в последние 10-15 лет идеи массового «покаяния в грехе цареубийства».

Акции, проводимые в рамках такого «покаянного делания» (и тут слово «покаяние» не случайно взято в кавычки), отнюдь не способствуют развитию исторической памяти русского народа и исправлению ее деформации.

С точки же зрения Таинства покаяния они сродни ответу на исповеди в стиле «во всем грешен» — при том, что в действительности подобный «исповедник» себя грешником не считает, духовной работы над собой не ведет и внутреннее устроение менять не собирается.

Православное вероучение говорит нам, что покаяние — это не только констатация содеянного греха. Грех изменяет природу человека, и, следовательно, истинное покаяние — не то, что мы просто просим прощения, а мы возвращаемся к себе прежним. Приходим в себя. Осмысливаем и осознаем произошедшее с максимальным внутренним рассуждением для того, чтобы не повторить его в будущем. Но покаяние — это и не несение своей вины (и уж тем более не скрытое бравирование ею). Это осознание меры ответственности за то, в чем согрешил (т.е. нарушил волю Божию) — и как с этим дальше жить, как исправлять содеянное и как врачевать в себе те раны, которые нанес посредством греха?

“Покаянный” рекламный щит

Отдельно в связи с вариантом исторической картины, в которой русские люди, русский народ и его Государь выступают жертвами, не подлежащими ответственности, следует остановиться на широко пропагандирующейся в последние десятилетия «версии» о т.н. «заговоре генералов». Данное словосочетание получило распространение с легкой руки русского американца В.С. Кобылина сравнительно недавно. Его книга «Анатомия измены» впервые увидела свет в Нью-Йорке в 1970 г., а в 1990-х — 2010-х гг. выдержала несколько переизданий в РФ. В задачи настоящей статьи не входит разбор данной книги.

Отмечу лишь, что, сосредоточившись на попытке во что бы то ни стало обосновать наличие в среде русских военачальников продуманного и спланированного антимонархического заговора в 1917 г. и доказать прямую вину в отречении Государя лично генерала М.В. Алексеева, автор, мягко говоря, весьма поверхностно изучил роли и характер действий в событиях, предшествовавших 2/15 марта 1917 г., таких ключевых фигур, как А.И. Гучков, В.В. Шульгин, П.Н. Милюков, М.В. Родзянко и др. А заодно и не озадачился сколько-нибудь внимательным анализом биографий и глубинных сторон личностей главных героев своей книги — императора Николая II и генерала М.В. Алексеева.

Вместо этого, вольно или невольно, В.С. Кобылин продолжил дело обеления и оправдания членов Государственной Думы и т.п. лиц, не желавших нести ответственность за собственные конкретные действия в ходе подготовки к отречению, а старающихся свалить свою вину на высших военачальников и на М.В. Алексеева лично. Однако идея «заговора генералов» на поверку оказывается одной из версий о том, что виноваты другие. И тогда получается, что «отречения не было»…

Но если отречение было? Сразу отметим, что в этом случае оно могло быть только сознательным, продуманным и глубоко выстраданным решением Николая II.

И тогда на каждого, начиная с самого святого царя (ибо и он был человек, не свободный от грехов, о чем тоже порой забывают любители обожествлять историю и поклоняться ее идолам) и заканчивая последним жителем России даже до сего дня, ложится своя, индивидуальная мера ответственности. Речь не идет о том, чтобы в чем-либо обвинить государя, а о вещи совершенно противоположной. Вина — это эмоция-самонаказание, переживание человеком совершенного им недолжного поступка; как правило, чувство вины сочетается с чувством бессилия исправить случившееся.

Ответственность, напротив — это способность влиять на ходсобытий, готовность и умение прогнозировать последствия своих поступков, а также признать, что полученный в ходе их совершения результат и есть следствие таких поступков. И лишь признание того, что отречение было осознанным поступком императора Николая Александровича, имевшим под собой серьезную религиозно-мистическую, политическую и иную подоплеку, а не стало следствием давления извне, дает нам возможность увидеть степень исторической и духовной ответственности — как царя, так и каждого из нас. Ответственности, которая, судя по всему, была самым главным для Государя в акте отречения и, более того, лежит в основе его христианского подвига, его святости, его подражания Господу Иисусу Христу.

Отречение Николая II. Художник Иван Владимиров.

Лишившись государя, страна осталась без духовного фундамента

Но живучесть идей о «свержении Николая II путем заговора» или массовом «покаянии в грехе цареубийства», отрицание отречения, попытка снять с каждого русского человека его часть личной исторической ответственности — еще и защитный психологический механизм (в данном случае, на уровне психологии целой нации). Его цель — заслониться от разрушительного трагизма отечественной истории, особенно истории XX века.

Отречение Николая II не просто расстроило сложившийся веками в России жизненный уклад. Оно осознавалось и переживалось современниками как «окончание истории» и «окончание времен».

Лишившись Государя, страна осталась без своего духовного фундамента, без духовного стержня и опоры. Были уничтожены нормальные внутренние культурно-исторические соотношения: с одной стороны, между Богом и человеком, с другой — между самими людьми.

Безусловно, данный слом произошел не случайно и не в одночасье, а накапливался в течение достаточно длительного времени, и ответственность за эту болезненную трансформацию национального духа в равной мере лежит на всех участниках исторического процесса, на представителях всего народа и всех сословий, от простых мужиков до Императоров.

Духовное заболевание России и русского духа, апостасия и др., исподволь подготовлявшиеся десятилетиями и вылившиеся, в конечном счете, в Февральскую революцию 1917 года, поставили перед каждым подданным отрекшегося царя два глобальных вопроса: возможна ли в принципе дальнейшая жизнь, и каким образом она осуществима? Судя по всему, в полной мере осознавал все это последний государь. И в наибольшей степени ощутил, насколько остро к 1917 году стоит вопрос — быть или не быть России, русской культуре и цивилизации.

И тут оказывается, что именно в принятой последним русским государем в акте отречения от престола ответственности содержится не только его собственный христианский подвиг, но и ответ на вопрос об экзистенциальной возможности существования России и русского народа. В этом смысле день 2/15 марта 1917 года является ключевым во всей судьбе нашего Отечества.

Выбор, который, решая эту проблему, должен был сделать государь, имеет практически прямую аналогию в судьбе другого святого православного славянского государя — благоверного князя Лазаря Сербского.

Важнейшее событие всей сербской истории и ее поворотный момент — 15/28 июня 1389 года, битва на Косовом поле. Этот бой стал символом как сербской борьбы за независимость, сербского героизма, так и символом поражения в этой борьбе, обрекшей народ на мученичество. Однако главное в истории Косовской битвы — не военное противостояние, а явление сербскому государю, св. князю Лазарю Ангела, предложившего нелегкий выбор: Царствие земное, то есть победу над турками и славное, как бы мы сказали сегодня, геополитическое будущее Сербии при жизни князя, или мученичество ради Царствия Небесного, причем мученичествоне только лично князя, но и его народа. Царство Небесное для всей Сербии и всех сербов, сохранение ими навсегда верности Православию предлагалось св. Лазарю вместе с поражением в битве против Османской империи и потерей независимости…

Благоверный князь Лазарь Сербский

Святой князь, по преданию, ответил: «Земное царство — на миг, а Царство Небесное — навек», и отправился на битву, не имея никакой надежды на земную победу и на то, что сам он останется в живых.

Он был прославлен в лике святых буквально через несколько лет после своей гибели и всегда воспринимался не только и не столько как благоверный князь-воин, но как мученик за веру Христову.

Даже по перечню катастрофических событий, последовавших за отречением Николая II от престола, мы легко можем судить, что перед русским государем в 1917 году стоял такой же выбор, как перед его сербским собратом в году 1389. Царство земное, т.е. победа в мировой войне и последующий небывалый экономический и политический подъем, но при сохранении всех внутренних духовных проблем, с которыми Россия подошла к 1917 году, или Царство Небесное, сохранение с последующим возрождением Православия для России через мученичество (как собственное, своей семьи, так и народа), Смуту, Гражданскую войну и жесточайшие гонения на Церковь. Такой тяжелый выбор мог быть предложен только царю, как получающему в Таинстве помазания на царство особые благодатные дары от Господа — и только царь мог согласиться на столь чудовищные, по внешности, события, за себя и свой народ.

Слишком велика ответственность — едва ли возможно понести ее без благодатной помощи свыше. Но эта ответственность в то же самое время — полная преданность в волю Божию, которая была присуща Николаю II на протяжении всей его жизни, о чем свидетельствуют многочисленные исторические источники. С твердостью и смирением искренне верующего человека Николай Александрович всегда полагался на Всевышнего и, склоняясь перед Его Волей, терпеливо нес царский Крест, пребывая в неколебимом убеждении, что судьба России находится в руках Господа так же, как судьбы его самого и его близких. Никогда государь, по его собственным словам, не допускал иной мысли, кроме как о непрестанном жертвенном служении на благо России, врученной ему Самим Богом. А жертвенность никак не предполагает фанатичного стремления сохранять власть в своих руках во что бы то ни стало — именно в силу духовной ответственности, которой требовала от исполняющего.

Подписывая Манифест 2/15 марта 1917 г. и вступая в последний, истинно мученический период своей жизни, Император, несомненно, имел живым примером смирение Сына Божия (Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты — Мф. 26, 39). Сочетание этих особенностей личности Императора Николая II и всех вышеперечисленных условий едва ли когда-либо учитывалось теми, кто упорно выискивает в царском окружении, Русской Императорской армии и т.д. всевозможных врагов, конспирологов и служителей темных сил.

Такой человек, как святой мученик и страстотерпец царь Николай Александрович, мог оставить престол лишь добровольно — и только при условии, что видел: ничего другого, большего, для России в тот исторический период (период действительно ключевой и переломный в истории страны) он сделать не может.

Но неужели только в марте 1917 года перед Императором раскрылась бездна внутренних духовных проблем России, а ранее он считал достаточным делать для своей страны только то, что делал на своем царском месте? Судя по всему, это не совсем так.

Симфония властей, или От земли к Небу

Одной из важнейших проблем России, подтачивающих ее духовно-нравственные силы и исподволь разрушавших цельную картину мира русской цивилизации, было, с точки зрения Николая II, упразднение патриаршества. Чересчур смело утверждать, что святой царь безусловно считал это деяние своего предка, Петра Великого, причиной отступления народа от православия. Однако он не мог, конечно, не видеть отрицательного влияния Синодального уклада на Русскую Православную Церковь, страну и общество в целом.

И считал своим долгом разделить с пращуром моральную ответственность. Именно этим можно объяснить стремление Николая Александровича в 1900-х гг. созвать Поместный Собор для восстановления Патриаршества. Причем, как свидетельствует предание, крест Первоиерарха государь предполагал нести сам, предварительно приняв монашеский постриг (что, между прочим, неизбежно потребовало бы от него и отречения от Царского престола). Однако впоследствии Николай II сам признавал созыв Собора несвоевременным, оттягивая его.

К началу ХХ века в российском обществе, параллельно с оскудением веры в целом, было практически утрачено понимание и ощущение духовно-нравственного и культурного смысла православного царства и православного царя, а также четкое представление об иерархичности мира, начиная с сакрального верхнего звена, имевшего двоякую основу: с одной стороны, Бог, с другой — царь как Божий помазанник. Фигура монарха в этот период уже воспринималась в обмирщенном, рас-православленном социуме как политическая, а не как религиозная.

Предсоборные комиссии, работавшие в разное время с 1906 по 1913 гг., пытались выработать точку зрения на будущего Патриарха как на фактически неподконтрольное Императору лицо, способное при возникновении каких-либо разногласий перейти в открытую оппозицию царю. При этом православного царя духовенство рассматривало не в качестве помазанника Божьего, верховного защитника православной веры, а в качестве мирянина — светского главы государства, с которым следует лишь согласовывать некоторые решения высших органов церковного управления.

Мало кто задумывался, насколько тесно, прочно и необходимо связаны между собой православная христианская вера и монархизм. Разумеется, речь не идет о монархизме политических партий (обладающем качествами и недостатками, присущими любой партийности: односторонностью интересов и целей; отсутствием духовного смысла, неспособностью к конструктивным действиям, утопанием в говорильне), а о некоей органической форме душевного и духовного существования человека (людей). В его центре — не приверженность той или иной личности, а идея монархии как мироустроительной (а не просто государственной) системы, причем системы богоустановленной.

Ведь в православном христианстве монархизм является частью вероучения: «Помышляющим, яко православнии государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великого сего звания в них не изливаются… анафема трижды».

Государь является духовным гарантом державы, придавая внутреннее содержание исторической судьбе православного царства, нравственно питая ее. Так образ Христа Спасителя конкретизирует и заостряет идею Спасения до глубочайшего чаяния и веры.

Но как бы то ни было, ни священноначалие, ни русское общество оказались в период 1905–1917 гг. не готовы ни к реставрации Патриаршества, ни к предложенной, согласно вышеупомянутому преданию, государем Николаем Александровичем попытке воссоздать в России симфонию властей, духовной и светской. Симфонию, явленную в самом начале династии Романовых, когда Патриархом Московским и всея России был Филарет (в миру Феодор Никитич Романов), родной отец правящего царя Михаила Феодоровича. И более чем символичен тот факт, что восстановление Патриаршего стола произошло в один год с потерей императора в России — но после отречения, как бы в «компенсацию» к нему. Верховный защитник православия («удерживающий») в лице царя был отнят, но ему на смену пришел первоиерарх Православной Церкви.

Случайное ли это стечение исторических обстоятельств или нет? Предоставляем читателю судить самому. Гораздо очевиднее другое, куда более мистическое соответствие: явление в селе Коломенском в день отречения государя Николая Александровича от престола иконы Божией Матери «Державная». В принципе, сам факт этого события должен был бы раз и навсегда прекратить споры о том, было ли отречение царя в действительности и добровольно ли Государь принял это решение. Ведь, если бы захват (узурпация) Царской власти происходили насильственно, то как бы приняла на Себя Царица Небесная плененные знаки и достоинство этой власти?

Икона Божией Матери «Державная»

И лишь вольное и жертвенное решение царя земного сложить с себя регалии естественным образом повлекло за собой ответ Небес. Кстати, если о восприятии Пресвятой Богородицей русских короны, скипетра и державы сегодня широко известно, то о другом, вполне симметричном изменении в российской национальной символике, мало кто знает.

Утративший вслед за своим государем весной 1917 г. короны государственный герб России (двуглавый орел) при Верховном Правителе адмирале А.В. Колчаке в 1919 г. был увенчан сияющим Крестом и надписью: «Сим победиши». Как справедливо отмечает историк А.С. Кручинин, «…аналогия с видением Святого Равноапостольного Царя Константина… меркнет в сравнении с другой, прикровенной, но от этого, быть может, еще более знаменательной аналогией. Недаром именно в дни отречения Государя была чудесным образом явлена икона Божией Матери “Державная”, на которой Заступница приняла регалии утраченной власти Божьего помазанника — венец, скипетр и державу. И встречным движением, от земли к Небу, герб терзаемой смутой страны был увенчан Крестом — единственным и последним упованием изнемогавших в борьбе. На икону перешли земные регалии — на гербе главная из них была заменена Небесным Символом. Вряд ли тогда кто-нибудь думал о такой параллели, но она не становится от этого менее красноречивой».

Святой Крест, символ мученичества за Христа, таким образом символически осенил всю Россию и весь русский народ, для которых, как и для самого себя, ее боговенчанный государь избрал Царство Небесное вместо царства земного.

Дарья Болотина, кандидат культурологии

Правмир.ru