Как хочется поделиться сокровищем православной веры с теми, кто тебе дорог – с друзьями, с родными. И как нередко усилия привести кого-то в Церковь кажутся тщетными. Зашел человек, прикоснулся – и опять ушел «на страну далече». Но по-настоящему оценить происходящие события можно только в перспективе скоротекущего времени, оглядываясь на путь длиною в несколько десятилетий. Речь пойдет об этом.
Сергий
В него были влюблены многие, если не все, девочки в институте. Но не я. Это дало нам возможность оставаться друзьями всю жизнь.
Сережа был личностью выдающейся. Сын известного диссидента, отбывавшего в то время свой не первый политический срок, непонятно, каким чудом поступил он в наш идеологический ВУЗ. Умный, многое переживший, обаятельный Сережа притягивал к себе прежде всего своей душевной теплотой. Главной его мечтой, конечно, помимо творческих амбиций, было – эмигрировать на Запад.
Во время нашей учебы началась перестройка. Отец Сережи наконец освободился из мест заключения и смог уехать во Францию. Туда же, прямо в день защиты диплома, вместе с женой, дочкой и совсем маленьким сыном улетел Сергей. Шел июнь 1989 года.
В первый свой приезд той же осенью Сережа с горящими глазами рассказывал мне о жизни «там».
– Свобода, Настя! Здесь мы никогда не представляли себе, что такое свобода, – говорил он.
Прошло несколько лет, Сережа приехал вновь. Когда мы встретились на станции метро «Комсомольская», чтобы пойти в гости к мастеру нашего курса Кире Константиновне Парамоновой, первое, что бросилось в глаза, – седина. Сережа был седой как лунь.
– Все хорошо, – говорил он. – Правда, с женой я порвал окончательно, живу с подругой, она француженка. А сын мой, представляешь?! Он чистый француз, по-русски немного понимает, но не говорит.
Этот факт Сереже казался особенно замечательным. Он зарабатывал переводами, но денег катастрофически не хватало, ночами работал уборщиком парижского метро. Как человек целеустремленный, Сергей постоянно подавал заявки и стучался на французский телеканал Артэ, горячим поклонником которого был.
Еще через несколько лет я встретилась с Сережей в Париже. Он выглядел подавленным, говорил, что, наверное, вернулся бы в Россию, но все мосты сожжены.
– У вас там сейчас интереснее, – говорил он. – А здесь мы все равно чужие. Я чужой даже собственному сыну. Представляешь, он не знает ни слова по-русски, – сокрушался Сергей.
Когда появилась возможность общаться через интернет и СМС, мы поздравляли друг друга с праздниками и изредка обменивались новостями. Когда Сережа получил французское гражданство, мы даже выпили по Скайпу вина. Еще через некоторое время он начал работать на телеканале Артэ.
Прошло около года, и врачи диагностировали у Сергея неоперабельную стадию рака желудка.
Сережа умирал в той же клинике, что и Андрей Тарковский, поначалу он еще мог шутить на эту тему. Каждую неделю к нему приходил православный священник, он исповедовался и причащался.
– Молись за меня, – просил он каждый раз, прощаясь.
Говорить он почти не мог. Наркотический пояс, который он носил постоянно, вместе с болью усыплял сознание. Только один раз он заговорил бодро и вдохновенно, как прежде. Казалось, наступило улучшение, и появилась надежда на выздоровление.
– Спасибо Богу и моей болезни, – сказал он. – Я столько понял за это время!
– Поделись, – попросила я.
– Если бы не тщеславие, наше творчество стало бы чистым, и мы прославляли бы им Бога – это первое.
Сережа замолчал, я терпеливо ждала продолжения.
– Второе, я понял, что Бог действительно любит нас. Он принимает и утешает даже такого блудного сына, как я. А третье, знаешь, о чем я сейчас больше всего жалею? Что я почти ничего не дал своим детям.
Если бы не тщеславие, наше творчество стало бы чистым, и мы прославляли бы им Бога
Теперь Сережа замолчал окончательно, я поняла, что пора заканчивать разговор. Он устал.
Последний раз я поздравила его с наступающим 2008-м. Еще несколько раз мы обменивались СМС.
– Молись за меня, и я тоже буду, – последнее, что написал Сережа 29 января.
Он умер в Париже 15 февраля 2008 года, на праздник Сретения Господня.
Елена
Моя школьная подруга Лиля (имя изменено, – прим. А.Г.), во святом крещении Елена, дочка дипломата, была благополучным и легкомысленным ребенком. Училась Лилька неважно, и всегда сама подшучивала над собой:
– Что вы от меня хотите, я же недоношенная, меня мама семимесячную родила.
И сама первая смеялась. Удивительно жизнерадостная и добрая, Лиля излучала оптимизм и, как бабочка, перелетая с цветка на цветок, наслаждалась жизнью. В старших классах она стала очень красивой. Ею просто можно было любоваться, как произведением искусства.
Благодаря выдающейся красоте и легкому характеру, только-только закончив школу, Лиля вышла замуж за сына немецкого дипломата и уехала в ФРГ. Родители были счастливы – дочка уехала из Союза! Но брак оказался на редкость несчастливым. Лилька мучилась с совершенно беспутным мужем, в чужой стране, потом еще – с маленьким ребенком.
Обо всех ее злоключениях я узнала, когда несколько лет назад мы нашлись в социальной сети Фейсбук. Потом Лиля приехала на встречу одноклассников, которую ежегодно устраивает в июне один из наших соучеников. Мы встретились, как будто не расставались.
Приезжая в Россию, она заходила в церковь, и сама, и со мной, и со своей тетей, которая в последние годы воцерковилась. Родители Лили к тому времени умерли. По моему совету в Мюнхене она заезжала в монастырь святого Иова Почаевского, от которого, оказывается, живет всего в пятнадцати минутах езды.
Всю жизнь Лиля работала старшей медицинской сестрой в одной из престижных клиник Мюнхена.
– Я люблю свою работу, – говорила она. – Лежит человек, мучается. Подойдешь, улыбнешься, ему и легче. Разве это не здорово?
Сын – «чистый немец» – доставлял ей много волнений и огорчений. Он не интересовался ничем, кроме мотоциклов и гонок. «Весь в папашу своего», – вздыхала Лиля, впрочем, без всякого раздражения. С немецким мужем она давно развелась и вышла замуж второй раз за эмигранта с Украины.
– Я ужасно боюсь старости, – не раз говорила мне Лиля при встречах. – Просто не представляю, как это я буду старой.
– У каждого возраста свои преимущества, – философствовала я.
– Да брось ты, – взмахивала рукой Лилька. – Болезни, уродство, какие уж тут преимущества?!
Полгода назад в Фейсбуке Лиля написала, что у нее нашли глиобластому четвертой стадии, а попросту – рак мозга. «Это приговор, – писала она, – знаю, как медик».
Всех попросили молиться – и Лилина тетя, и я. Лиля стала писать мне о самых важных вещах, живо интересоваться Евангелием, задавать вопросы. Один из ключевых вопросов, которые ее волновали: как это Христос умер за наши грехи, что это значит? Просто можешь объяснить? Что такое причастие, зачем это? А вот с исповедью у нее вопросов не было. Конечно, уйма грехов – за всю-то жизнь.
Началось лечение. Облучение, химиотерапия. Лиля чувствовала себя хорошо, бодро.
– Не иначе как ваши молитвы помогают, – говорила она, – по идее, я должна бы быть уже никакой.
Лечение шло успешно. Лиля с мужем и сыном даже приехали в Москву встречать Новый, 2017 год. 2 января, на праздник святого праведного Иоанна Кронштадтского, Лиля исповедовалась и причастилась, 3 января мы побывали в Годеново у Животворящего Креста. В день Рождества Христова, встретив праздник, они вернулись в Германию.
Лечение возобновилось, но в конце февраля на странице Лили в Фейсбуке появилось сообщение: «Отпустили помирать». «МРТ показало рост опухоли, врачи больше ничего сделать не могут, – ответила Лиля на мое срочное сообщение. – Чувствую себя хорошо, боли нет. Морально ко всему готова. С Богом! Он ведь рядом. Спасибо, что молитесь там за меня». И перед глазами снова она – маленькая жизнерадостная девчонка с извечной улыбкой на прекрасном лице.
А когда утром и вечером я стою на молитве и произношу слова, на которые так часто не откликается сердце, невольно думаю, могу ли и я так же твердо сказать: «Он рядом». Не потеряно ли то, что, кажется, имеешь большую часть жизни?
Автор просит читателей помолиться об упокоении Сергия и о здравии тяжко болящей Елены.
