Православная среда в России сегодня существенно расширяется и делает решительные шаги в сторону углубления образования. Реформа духовных школ, изменение учебных программ Московской духовной академии и семинарии – чрезвычайно показательные моменты современной духовной жизни России. Однако когда сегодня православных людей спрашивают о причинах необходимости изучения греческого и латыни в наших духовных школах, чаще всего говорят либо об общей культуре, либо о филологическом аспекте, либо об известной традиции полноценного образования (классического), которая и сегодня еще не потеряла своего значения (хотя и не может более считаться ведущей). Например, при обосновании пользы изучения греческого языка указывают, что оно способствует лучшему пониманию смысла греческих заимствований в русском(библиофил «любящий книгу», аристократия «правление лучших», и т. п.). При указании на необходимость знания греческих и латинских мифологических имен подчеркивают их распространенность в поэзии, в том числе в переносных смыслах (Аврора— заря), и т. д.[1]

Реже задумываются над тем, что эти ответы — дань привычному со времен европейского возрождения стереотипу сознания, которое стремилось в качестве обязательного элемента общей культуры развить культуру языческую в противовес «варварским» (христианским) векам[2]. В дальнейшем это стремление стало одним из лозунгов секуляризованного, нецерковного и прямо атеистического образования. Политика, педагогика, наука и искусство Европы с одинаковым рвением ангажировали языческую античность, чтобы с ее помощью осмыслить самих себя и свое место в том мире, который отвернулся от христианского Бога. Поэтому именно в духовных школах следует противопоставить секуляризованной форме распространения классического образования его церковную форму, сохраненную Православием, форму, которая не утеряла духовной связи со святоотеческой традицией.

В настоящее время все больше утверждается ясное понимание того, что изучение греческого и латинского в духовных учебных заведениях совершенно необходимо прежде всего потому, что греческий и латинский суть языки древней Христианской Церкви.И это факт значительно более важный, чем просто роль этих языков для повышения общей культуры или углубление филологического аспекта образования.

Значение греческого языка как совершенного орудия в познании и распространении веры Христовой трудно переоценить, потому что уже с III в. до Р. Х. существует греческий перевод Торы, а в I в. по Р.Х. — греческий текст Нового Завета.Предызбранность греческого языка для составления на нем Священных текстов Нового Завета явственно обнаружилась тогда, когда тексты, имевшие составить Ветхозаветный канон, были благодаря переводу Семидесяти толковников (Септуагинта)лишены своей национальной исключительности и введены во всеобщий обиход народов, которым предстояло первыми принять евангельскую проповедь. И хотя апостолы, получившие дар говорить на многих языках, проповедовали Слово Божие среди многих народов, мы на примере нашего собственного языка, истории и культуры знаем, сколь велика для нас роль греческого текста Нового Завета.

Постепенно зарождается христианская письменность на греческом языке, появляются переводы трудов подвижников благочестия с сирийского и коптского языков[3]. Свет Христов через греческую письменность проникает на Русь и оказывает свое благотворное влияние на многие стороны ее духовного развития. Церковнославянские переводы с греческого расширяют на Руси представления об истории и святоотеческом наследии Православной Церкви. И учащиеся духовных школ призваны в процессе обучения не только сохранять преподанный потенциал знаний, но и «возгревать в себе интерес к богатейшему сокровищу Церкви, которая сохранила нам на греческом языке спасительные источники Божественного Откровения»[4].

Греческий язык актуален и необходим в глубоком понимании догматических истин нашей веры, православного богослужения и сформулированных на Вселенских Соборах канонических норм Церкви, помогая и сейчас вести видимую и невидимую брань с ересями и расколами.

Развитие историко-филологических штудий на Западе привело к появлению знаменитых серийных изданий святоотеческих текстов (например, Патрологии Миня). Не пытаясь соревноваться с Западом в издательской технике, следует по мере возможностей содействовать более широкому ознакомлению учащихся духовных школ и православной читающей публики с этими изданиями в целях общецерковного освоения святоотеческого наследия.

Об устарелости традиции обязательного изучения древних языков для полноценного образования может говорить только тот, кто целиком принимает современную систему прагматически ориентированного светского образования и для кого наша жизненная связь со святоотеческой традицией — не более чем пустой звук.

Развитие богословия сегодня немыслимо без непосредственного обращения к святоотеческой традиции, что невозможно без хорошего владения древними языками. У протоиерея Георгия Флоровского читаем: «… теперь отказ от греческого наследства может означать только церковное самоубийство… Свою независимость от западных влияний Православное богословие сможет восстановить только через духовное возвращение к отеческим истокам и основаниям… Отеческий опыт надлежит не только сохранять, но и раскрывать, — из этого опыта исходить в жизнь»[5].

Итак, греческий язык должен играть важную роль в системе богословского образования, ибо на нем написаны книги Ветхого и Нового Завета, на нем велась первохристианская проповедь, писались святоотеческие творения, вырабатывалась богословская терминология, фиксировались соборные определения.

Достаточно вспомнить о том, что для понимания всех тонкостей богословских споров IV в. по поводу арианской ереси необходимо твердое знание греческой богословской терминологии. Православные учат, что Сын Божий единосущен Отцу (отчего возникло имя омоусиане); умеренные ариане пользовались термином «подобосущный», за что приобрели прозвище омиусиане);крайние ариане отрицали ито, идругое, употребляя для выражения своих взглядов термин «несходный» (за что были прозваны «аномеями»)[6]; наконец была еще и ересь омиев,которые выдвинули формулу «подобный во всем (кроме сущности)»[7].

Разобраться в этой терминологии без правильного чтения и осмысления греческих слов весьма трудно, тем более что слова со значением «единосущный» и «подобосущный» различаются всего одной буквой «йота»:омоусиос«единосущный» и омойусиос«подобосущный» (в более позднем церковном произношенииомиусиос вследствие слияния дифтонга «ои» с «и»). А за этой буквой стоит искажение арианами догмата о Пресвятой Троице!

Следовательно,  знакомство с греческим языком делает для нас доступными оригиналы текстов, имеющих в богословии основное значение. Можно предвидеть такое возражение. Какая нам надобность в греческом оригинале, если имеются готовые переводы всех этих текстов на русский и церковнославянский язык? Ведь иногда полагают, что и после проработки школьного курса греческого языка эти переводы останутся и доступнее, и понятнее оригинала. Однако это не так.

Каждый, кто при размышлении над неясным текстом испытывал желание взглянуть в оригинал, проследить мысль автора в его подлинных выражениях, и имел возможность хотя бы с помощью словаря осуществить это желание, знает, что это не пустое занятие, что такое прикосновение к оригиналу часто способствует лучшему уяснению интересующего нас места, делает наше понимание более глубоким и правильным. Перевод, даже самый хороший, не может заменить собой оригинала.

Прежде всего, при переводе иногда меняются оттенки значения слов. Так, русский переводной эквивалент греческого «еклессиа» – «церковь» несколько уже по смыслу, ибо в нем слабее ощущается его первичное (этимологическое) значение «собрание». Так же обстоит дело и с Именем Второй Ипостаси Пресвятой Троицы: труднокак следует понять начало Евангелия от Иоанна «В начале было Слово», если не знать, что греческое «логос» значит не только «слово», но и «мысль».

Кроме того, различаются переводы дословные (буквальные) и свободные. Оба имеют свои преимущества и недостатки. При дословном переводе все внимание переводчика направлено на точную передачу отдельных слов. Но при таком переводе «слово в слово» иногда неудовлетворительно передается общий смысл фразы, так как способы выражения одной и той же мысли в разных языках различны. Когда же одаренный переводчик заменяет дословный перевод свободным, надобности в сличении перевода с оригиналом не меньше, так как в свободный перевод переводчик неизбежно вносит много своего и тем тоже может исказить смысл текста. Обучение обоим видам перевода с классических языков на родной язык, как и умение видеть различие перевода и оригинала, составляет важную задачу преподавания классических языков. Ее значение в духовных школах даже больше, чем в светских, так как речь идет о правильном понимании основных догматов.

Грамматика греческого языка, несмотря на многообразие своих форм и особенностей, сравнительно легко усваивается при соответствующем к ней подходе и хорошем знании русского языка, позволяющего не только лучше понять красоту и богатство греческого языка, но и ощутить его внутреннюю генетическую связь с церковнославянским. Традиционно принято вначале знакомить учащихся с основами латинского языка, который создает базу для введения грамматической терминологии – например, наименований падежных и временных форм. Действительно, в чисто формальном плане латинский язык гораздо более подходит для предварительных упражнений в понимании морфологии, начал анализа и синтаксиса, приобретения навыков чтения связного текста и самой специфической работы над сложными текстами. Поэтому вполне оправдано мнение, что «латинский язык как более простой, рационалистически выверенный и в своем развитии ориентированный на греческий, является обязательной пропедевтикой к изучению греческого»[8].

Однако разумным представляется также и другой подход  – изучение греческого языка в сравнении с церковнославянским. Это выгодно по нескольким соображениям.

Прежде всего, греческий алфавит почти весь вошел в церковнославянскую азбуку, чем объясняется сходство греческих букв со славянскими по начертанию и произношению, как и сходство некоторых дополнительных знаков (диакритик и ударений). Вообще же при внимательном сравнении греческой грамматики с грамматикой церковнославянского (и русского) языка можно найти много общего в фонетике, морфологии и синтаксисе. Особенно важно увидеть сходства в склонении имени и в спряжении глагола, вызванные общим происхождением славянского и греческого из индоевропейского языка-основы (например, окончания женского и среднего рода на — а, подобие некоторых личных окончаний глагола, и т. д.). В той же сравнительно-исторической перспективе легче усваивается потом и грамматика латинского языка, также индоевропейского по своему происхождению.

Далее, усвоение греческой (а затем и латинской) лексики идет быстрее, если начинать его со слов, заимствованных церковнославянским и русским языком, то есть путем припоминания известных корней. Особенно важное значение приобретает осмысление учащимися греческих корней, входящих в состав христианских терминов и имен собственных. Например, ангел — «вестник», откуда легче воспринять и однокорневой греческий глагол со значением «возвещать»; Агафангел — «добрый вестник», Александр — «защитник людей», Евдокия — «благоволение», Евпраксия — «благоделание», Евлалия — «благоречивая», Екатерина — «всегда чистая» (ср. термин эстетики катарсис,то есть «очищение»), Домна — «госпожа», и т. п.

Подобные сравнения не только развивают лингвистические навыки, но и учат более глубокому осмыслению христианского делания, к которому призван носитель имени согласно смыслу последнего.

Наконец, овладение греческим языком целесообразно вести на основе церковнославянского еще и потому, что это позволяет сразу перейти к чтению и переводу целостных текстов без каких-либо затруднений — благодаря практически дословному совпадению богослужения на обоих языках. Созданный на такой основе навык чтения и осмысления грамматики позволяет в дальнейшем гораздо легче воспринимать тексты иного содержания, непосредственно с богослужением не связанные. Подобный прием может быть в ограниченном объеме применен и при изучении латинского языка благодаря совпадению текстов некоторых молитв (например, «Отче наш»).

Вообще как можно более раннее приобщение к чтению текста является одной из актуальных задач в преподавании классических языков. Все имеющиеся по данной дисциплине пособия сводятся, как правило, к двум типам. К первому относятся те учебники, в которых грамматическая часть изолирована от хрестоматии (учебники греческого языка С.И. Соболевского, А.Н. Попова, Э. Черного и др.), а ко второму те пособия, в которых грамматические правила находят свое подтверждение в соответствующих после каждого раздела фрагментах текстов (учебник А.Ч. Козаржевского). Второй тип представляется более целесообразным, так как с самого начала ориентирует учащегося на чтение текста. Желательно также с самого начала использовать простые, но оригинальные тексты (принцип, выдержанный в учебнике Л. А. Самуткиной): он «позволяет избежать нелепых искусственных примеров, вроде «женщина видит истину»[9], которые встречаются, например, в «Учебнике греческого языка Нового Завета» Дж. Мейчена[10].

Следует отметить также проблему двоякой ориентации в произношении греческих слов. В первые века по Р.Х. постепенно происходят те звуковые изменения, которые привели к существенному отличию в произношении более позднего, византийского периода (монофтонгизация,то есть произношение дифтонгов как одного гласного; так называемый итацизм,то есть произношение ряда букв и буквосочетаний как «и», и т. п.). В начале нового времени, в эпоху гуманизма, в Европе складываются две традиции чтения, получившие свои названия по именам ученых, которые их ввели: Эразмова (ориентированная на древнее произношение) и Рейхлинова (ориентированная на произношение византийское). Последняя традиция возобладала в российских духовных школах как более отвечающая практике церковного богослужения. Следует заметить, однако, что без знания более древнего произношения не может быть усвоено правильное написание греческих слов. Поэтому сейчас даже учебные пособия, ориентированные на использование в духовных семинариях, рекомендуют использовать обе традиции[11].

Изучение разновидностей греческого языка вообще составляет отдельную проблему. Знакомство с фразами и отрывками из богослужебных текстов служит удобным методическим приемом, но не отменяет того факта, что при переходе к чтению оригинальных текстов требуется хотя бы краткое ознакомление с историей греческого языка. В глубокой древности греческий язык характеризует диалектная пестрота.  В основу литературы был положен ионийско-аттический диалект. Именно он получил название «классического греческого» и стал традиционной школьной дисциплиной, предметом изучения классической филологии. На ионийско-аттической основе формируется в эпоху завоеваний Александра Македонского «общая речь» Средиземноморья —койнэ,разновидностью которой следует считать и язык Нового Завета[12].

Язык Нового Завета заметно отличается от языка греческих писателей классического периода. Поэтому чтение оригинальных текстов должно начинаться с освоения классических образцов греческой словесности, и лишь затем следует переходить в Новому Завету: «зная историю употребления философской лексики в классических и раннеэллинистических текстах, читатель лучше поймет, какой круг понятий мог иметь в виду… апостол Павел и какие ответы дает Новый Завет на вопросы эллинистической философии. Без этого чтение греческого подлинника Нового Завета может превратиться в простую сверку слов русского перевода со словами подлинника»[13].

Первостепенное значение греческого языка для полноценного богословского образования ничуть не принижает значения языка латинского. Это язык, который в значительной степени определил школьную и научную традицию Европы и в то же время сам явился разработкой более органичной и длительной греческой традиции[14]. Взначительной степени развитие и наших духовных школ было связано с западным (латинским) влиянием. Поэтому для нас изучение латыни является помимо всего прочего моральным долгом и в то же время средством сохранения самоидентичности, поскольку в течение определенного времени латынь была единственным языком нашего богословия. Так, сочинения на латинском языке Феофана Прокоповича, крупнейшего церковного деятеля Петровской эпохи, были изданы в Кенигсберге и Лейпциге[15].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что латинский язык и римская (а впоследствии вся средневековая латинская) культура были ориентированы на греческий язык и культуру не только изначально, со времен завоевания Южной Италии и Греции, но и позже, благодаря многочисленным культурным «возрождениям» в раннесредневековых «варварских» государствах Европы (например, факт интереса к греческому языку наряду с латинским в древней Англии после прибытия туда новой миссии Феодора Тарсийского и Адриана[16]).

Латинская традиция как более элементарная и зависимая испытывала периоды подъема благодаря обращению к греческой. Ю.А. Шичалин отмечает: «Переводчик Плотина и Порфирия Марий Викторин раскрыл интеллектуальный горизонт блаженного Августина; переводчик Платона и Аристотеля и их толкователей Боэций задал парадигму для всего раннего средневековья; корпус сочинений Дионисия и его толкователь св. Максим Исповедник привили неразвитой латинской традиции вкус к глубинам восточного богословия, о чем судим по Эриугене. Без Платона, Аристотеля, неоплатоников и того же Дионисия немыслимы Сен-Викторская и Шартрская школы, Парижский университет и вся высокая схоластика»[17].

Последнее замечание показывает, что воссоздание традиций преподавания классических языков в духовных школах учитывает в настоящее время и тесную связь святоотеческой традиции с философским наследием античности.

Уже Тертуллиан (конец II — нач. III в.), призывая осторожно относиться к светским наукам, вместе с тем трактует мирское образование как то, без чего невозможно и религиозное образование («Как нам отказаться от мирского образования, без которого невозможно и религиозное?»), что позволяет получать необходимые познания в науках, «вообще воспитывать чувства и поведение», причем эта «необходимость образованности» высветляет в нас образ Божий иделает нас в дарованную нам меру подобием Божиим[18]. Даже согласно языческому философу Платону, после смерти в душе не остается ничего, кроме «образования и воспитания».

Грех Адама не в том, что он приобщился к познанию, а в том, что ослушался Бога и неисполнил Его заповеди[19].

Многие примеры подтверждают значение классического наследия в формировании древней Христианской Церкви. Когда после святого равноапостольного императора Константина христианство впервые получило официальное признание, оно проявило столь свойственное ему смирение и мудрость по отношению к языческой системе образования: христиане заимствовали из нее все самое лучшее и вместили ее по существу. Здесь еще раз было с несомненностью показано: непрерывность культуры, подготовившей мир к принятию Евангелия, и непрерывность европейской истории, уже почти две тысячи лет являющейся историей христианской, обеспечивается преемственностью образовательных учреждений.

Именно отцы Церкви сумели своим отношением к образованию дать нам образец для подражания и призвали нас не расставаться так легко с той истиной, которую Бог в течение веков открывал и язычникам, готовя тем самым почву для вмещения Истины Нового Завета. Вот некоторые выдержки из Надгробного слова Святому Василию Великому,в котором Святой Григорий Богослов говорит о значении для христиан учености: «Полагаю же, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только сию благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которою многие из христиан, по худому разумению, гнушаются, как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога… В науках мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению в пучину погибели. Мы извлекли из них полезное даже для самого благочестия, чрез худшее научившись лучшему, и немощь их обратили в твердость нашего учения. Посему не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые; а напротив того надо признать глупыми и невеждами тех, которые. держась такого мнения желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и обличения в невежестве»[20].

Святитель подчеркивает, что христиане должны в области образования выбирать лучшее из уже имеющегося. Сочетание благочестия и общего образования, если они ревностно культивируются вместе, позволяют христианину избежать духовного и душевного уродства, которое вредит как самому человеку, так и окружающим его. Людей, преданных только одному (то есть учености без благочестия или благочестию без учености),св. Григорий сравнивает с одноглазыми, которые терпят большой ущерб, когда сами смотрят, а еще больший,когда на них смотрят»[21].

Невозможность правильного перевода и осмысления раннехристианских богословских текстов без знания предшествующих текстов классических авторов языческой мифологии, в которой хорошо разбирались многие святые отцы, проиллюстрирована Ю.А. Шичалиным на материале переводов Ареопагитского корпуса в серии «Основания христианской культуры»[22]. Характерный пример внимания к элементарным сведениям по греческой мифологии, упоминаемым в Прологесвятого Максима Исповедника[23], дает уже самое начало перевода, в котором известный языческий бог Арес представлен как некий неизвестный Арий и перепутаны родственные отношения. «Святой Максим, написавший данную книгу, разумеется, знал, что Ареопаг — это холм Ареса, или Арея, бога войны греков, римского Марса, которого читатель русского перевода едва ли сразу узнает в Арии. Святому Максиму, разумеется, было также известно, что убитый Аресом Галирротий… был, разумеется, сыном Посейдона, а не Ареса, в связи с чем и возник означенный “арианский спор”»[24]. Подобную грубую ошибку на первой странице перевода можно было бы считать досадной мелочью, если бы не множество других неточностей, подтверждающих, что переводчик не слишком начитан в патристике.

«Нынешняя ситуация с освоением святоотеческого богословия достаточно сложна, – продолжает Ю.А. Шичалин. – Теперь переиздается множество старых переводов из Отцов Церкви и появляется множество новых. В этом нет ничего худого. И все же — поскольку нельзя сказать, чтобы у нас сегодня была развита воспитанная в церковной ограде наша собственная православная традиция изучения и перевода святоотеческих текстов, а тем более их издания на языке оригинала — мы неизбежно столкнемся здесь в лучшем случае с благими намерениями»[25].

Развитие богословия сегодня немыслимо без непосредственного обращения к святоотеческой традиции, что невозможно не только без хорошего владения древними языками, но и без реального знакомства с теми достижениями историко-филологической науки, которые определяют сегодня взгляд на состояние и характер дошедших до нас святоотеческих текстов. Именно на хорошем знании научной традиции только и может основываться наше самостоятельное к ней отношение. Между тем и сами подступы к нему, и выработка позиции, учитывающей достижения современной историко-филологической науки и в то же время приемлемой с церковной точки зрения, возможны только при наличии хорошей историко-филологической школы внутри нашего богословского образования, реальные шаги к укреплению которого делаются в обеих Духовных академиях Москвы и Петербурга после принятия новых учебных программ.

Наконец, остановимся еще на одном аспекте значимости классических языков в нашей духовной школе их воспитательного значения для будущих пастырей. Святые отцы не отрицали значения светского, так сказать, «внешнего» образования, и в деле приучения юношества к христианскому образу жизни: «В эту жизнь вводят нас, конечно, Священные Писания, образующие нас посредством учений таинственных; но пока, по возрасту, не можем изучать глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око… И мы, конечно, должны держаться той мысли, что нам предлежит подвиг,  теснейший всех подвигов — подвиг, для которого все должны сделать, для приготовления к которому надо трудиться по мере сил, беседовать и со стихотворцами, ис историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только может быть какая-либо польза к попечению о душе»[26]. Исследователи отмечают, что связь между образованием и воспитанием, которая сейчаснам кажется естественной, зародилась вовсе не в языческой Греции или Риме, но «является…  наследием монастырской школы, где одно лицо осуществляет синтез двух весьма несхожих задач — наставника и духовного отца»[27].

Греческий и латынь – языки двух первых европейских народов, стоявших у истоков единой европейской культуры. Именно они были избраны в качестве основных древней Христианской Церковью, и они навсегда становятся главными языками христианского богословия. А именно христианство остается в этом веке религией, которая приобрела планетарное распространение.

Таким образом, греческий и латинский языки — единственные, имеющие свыше двух тысячелетий непрерывной традиции изучения и преподавания в качестве «общих» языков европейской культуры, которая мыслится как вселенская. Именно на них уже давно отбираются и сознательно создаются образцовые произведения, лежащие в основе школьного образования и пригодные к совершенствованию души учащегося — припомним еще раз Святителя Григория Богослова, который и внимания достойным не почитал того, «что не делает лучшим своего любителя». Именно с помощью классических языков совершенствуется та ипостась души, которая может быть названа социальной[28].

В отличие от изучения новых языков, основанного на усвоении шаблонов и воспитывающего автоматическую реакцию на ситуацию, древние языки ориентируют на изучение образцов и чтение сложных — с самых разных точек зрения — текстов. Эта привычка с уважением читать, ответственно разбирать и  ревностно стремиться к должному пониманию сложных образцовых текстов способствует тому, что часто является самым сложным для нас: ценить и понимать собеседника, но еще более — вообще замечать ближнего своего. Уже самое начало знакомства с древними языками заставляет нас осознать, что задолго до нас существовал и до сих пор есть целый ряд авторитетных текстов, к которым мы можем приобщиться— ради нашего блага, а можем пройти мимо них — в ущерб себе.

Привычка ценить и правильно интерпретировать таких серьезных собеседников, как Ксенофонт и Цезарь, приобщаться к эпической поэзии вместе с Гомером и Вергилием, ценить совершенство стихотворной формы вместе с Пиндаром и Горацием, знакомиться с исторической прозой через Геродота, Фукидида и Тита Ливия, наконец, после соответствующейподготовки читать по-гречески Септуагинту и Новозаветные тексты, быть приобщенным к творениям отцов Церкви в оригинале, — такая привычка решительно повышает требовательность к себе, развивает умение понимать самые сложные ситуации и правильно реагировать на них.

Вхождение в столь серьезные задачи, которые ставят перед намиклассические, патристические, византийские и средневековые тексты, позволяет учиться воспринимать саму историю на основе корректной интерпретации оригинальных текстов, а не на основе пристрастного изложения более поздних исследователей и перелагателей популярного толка. Классические языки делают иным Священное Предание в его истоках, через что способствуют воспитанию целостного человека, а не только интеллектуальной элиты.

Изучение греческого и латинского в духовных учебных заведениях совершенно необходимо прежде всего потому, что греческий и латинский сутьязыки древней Христианской Церкви. Иэто факт значительно более важный, чем просто роль этих языков для повышения общей культуры или углубление филологического аспекта образования.

Развитие богословия сегодня немыслимо без непосредственного обращения к святоотеческой традиции, что невозможно без хорошего владения древними языками. Так, греческий язык актуален и необходим в глубоком понимании догматических истин нашей веры, православного богослужения и сформулированных на Вселенских Соборах канонических норм Церкви, помогая и сейчас вести видимую и невидимую брань с ересями и расколами. А латинский язык в значительной степени определил школьную и научную традицию Европы и в течение определенного времени был единственным языком нашего богословия.

Воссоздание традиций преподавания классических языков в духовных школах учитывает в настоящее время и тесную связь святоотеческой традиции с наследием античности. Именно отцы Церкви сумели своим отношением к образованию дать нам образец для подражания: философское и художественное наследие античности рассматривалось ими как почва для вмещения Истины НовогоЗавета. Современные ученые также указывают на невозможность правильного перевода и осмысления трудов раннехристианских богословов без предшествующих текстов классических авторов. Поэтому и в духовных учебных заведениях чтение оригинальных текстов должно начинаться с освоения классических образцов словесности, и лишь затем следует переходить к текстам Священного Писания и святых отцов. Раннее приобщение к чтению текста является одной из актуальных задач в преподавании классических языков, причем желательно с самого начала использовать простые, но оригинальные тексты (принцип, выдержанный в «Руководстве для чтения Евангелия от Марка»Л. А. Самуткиной).

Еще один аспект значимости классических языков в нашей духовной школе — их воспитательный смысл для будущих пастырей. Святые отцы не отрицали значения светского, так сказать, «внешнего» образования, в деле приучения юношества к христианскому образу жизни. Вотличие от изучения новых языков, основанного на усвоении шаблонов и воспитывающего автоматическую реакцию на ситуацию, древние языки ориентируют на изучение образцов богословской и пастырской мысли. Эта привычка с уважением читать, ответственно разбирать и ревностно стремиться к должному пониманию сложных текстов способствует тому, что часто является самым сложным для нас: ценить и понимать собеседника, но еще более — вообще замечать ближнего своего. Классические языки делают живым Священное Предание в его истоках, через что способствуют воспитанию целостного человека, а не только интеллектуальной элиты.

Богослужебные тексты на древних языках — это шедевры священной поэзии особого типа, которые сочетают в себе высокую художественность и догматическую точность (недаром их иногда называют «поющим богословием»). Это актуальное бытие прошлого в настоящем. Церковное богослужение есть синтез жизни Церкви в эпоху ее древнего расцвета. Древние языки имеют очень большое значение для сохранения в чистоте и внутренней целостности одного из видов церковного предания — богослужебного канона. Особо ценным представляется в этом отношении изучение параллельных текстов Священного Писания на древних и новых языках вместе с толкованиями святых отцов.