Священник прихода Пресвятой Богородицы в Бейоглу рассказывал мне несколько лет назад: “Я служу здесь уже 54 года”. Если он жив – значит, священническое служение длится уже более 60 лет. И он не раз видел, как слава и почет удаляются, пока не исчезнут вовсе.
Часто многие из нас мечтают о выходе на пенсию. Выйти на пенсию и спастись от кварталов, бюджетов, отчетов… С отцом Филофеем я познакомился, когда ему было 92 года. Он служил в храме святого Георгия в Эдирне (Адрианополь). Прихожане? Он, его попадья и их дочь, если не ошибаюсь. Мы вместе пели на литургии Преждеосвященных даров в Агиазме во Влахернах. Я поразился его выносливости в пении, несмотря на столь преклонный возраст. После отпуста я спросил: “Вы на пенсии?” На что он ответил: “Мы здесь не знаем, что такое пенсия. Умираем на жертвеннике!”
Спустя три года я узнал о его кончине. Он ушел священнослужителем. На жертвеннике, не отступив от своего долга.
После указа Кемаля 1934 года ношение рясы вне храма было запрещено. Теперь священники ходили в мирской одежде, а приходя в храм, надевали рясу и камилавку. Отмечу, что с тех самых пор ношение рясы стало недопустимым только для турецких подданных, но не для тех, кто просто приезжал в Турцию из Греции и других стран. Мне вспоминается блаженной памяти отец Мелетий Саккулидис, главный эконом. Он служил в 11 храмах округа Ипсоматии. Во время трагических событий 1955 года он находился в храме святых Феодоров во Вланге. Во время Божественных литургий, равно как и других служб, он ни разу не садился. До самого конца. На меня произвел большое впечатление тот факт, что он никогда не скрывал своего священного сана. Не брил бороду, не стриг волос. Кроме того, этот блаженной памяти отец на левом отвороте своего пиджака всегда носил приколотый золотой крест. И в таком виде он всегда появлялся среди чужеземцев и иноверцев: с сияющим крестом.
Указ Кемаля создал серьезные трудности как для священников, так и для верующих. Рассказывается, что патриарх Фотий II, при котором и вышел этот указ, отказывался покидать свою резиденцию в сопровождении одетых в брюки клириков.
Блаженной памяти отец Георгий Окумусис (он скончался год назад), служивший на Имбросе, рассказывал мне следующее: “Мой отец был священником. Когда из патриархии поступило сообщение, что иереи не должны носить рясу, им необходимо как можно короче стричь бороду и остричь волосы – чтобы не провоцировать турок, поскольку в те годы ситуация была суровой и опасной – это стало большим горем для нашей семьи. Отец мой служил в церкви Святых Феодоров и был обязан подчиниться. Со слезами моя мать, попадья, взяла ножницы, остригла отцу волосы и положила в шкатулку, которую поставила к иконам. И когда отец мой скончался, единственным погребальным даром, сопровождавшим его в могилу, стали его волосы, его пучок…»
Ранее я сказал, что опасности таились повсюду. Иереи находились под прицелом. И даже если они ходят в мирской одежде, их сразу узнают. Более того, как вы помните, замалчивается судьба останков игумена Хрисанфа, храма Живоносного источника. Какой-нибудь колодец хранит тайну его мученичества… Бывший великий екклесиарх, отец Серафим, был диаконом и служил в одном из храмов округа Босфора. То ли по незнанию об опасности, то ли по своей наивности он надел голубое диаконское облачение. Произошло это после погрома 1955 года. И однажды в его храм ворвались подкупленные хулиганы и с криками, бранью и угрозами потребовали снять облачение, напоминавшее о Греции…
Покойный отец Неофит, служитель храма Живоносного источника, рассказывал мне: “Один христианин подарил мне наручные часы с изображением Богородицы. Надев их, я сел в автобус, чтобы доехать до моего дома в Татавле. Автобус был полон. Свободных мест не было, и мне пришлось стоять. Когда я взялся за поручень, чтобы не упасть, рукав сполз, и показались часы. И тут на меня словно коршуны налетели, готовые снять с меня шкуру. Но я сумел спастись из их рук. С тех пор я ношу часы в кармане пиджака”. Главное, что так часто делает невыносимой жизнь константинопольских иереев, – это одиночество. Нет семьи, нет прихожан.
