Осенью я летал в командировку в Иркутск. Наша компания принимала участие в международной выставке-ярмарке. Но не успешными переговорами или развлечениями сибирской столицы, которые мы успевали посещать с коллегой по вечерам, запомнилась мне поездка, а необычным знакомством, случившимся после окончания выставки. Мой коллега сразу вернулся Москву, а мне нужно было посетить нашего заказчика в Чите. До Читы я купил билет не на самолет, а на поезд: это была прекрасная возможность отоспаться, тем более что всё равно раньше понедельника в Чите мне делать было нечего, и впереди были два свободных дня. В купе со мной села странная пара: красивая, стройная, современная девушка с длинными черными волосами и бомжеватый «товарищ» с перебитым плоским носом. Я любовался осенним пейзажем за окном и украдкой с любопытством поглядывал на молодую попутчицу. Ее серо-голубые глаза казались лучистыми, а темно-фиолетовый цвет спортивного костюма приятно оттенял смуглую кожу. К слову сказать, мы с женой живем уже пятнадцать лет счастливым браком, любим друг друга, поэтому у меня и мыслей никаких неправильных не возникало. Просто мне было непонятно, зачем такая прекрасная особа возится с подозрительным типом. Я к пропойцам всегда относился плохо, всегда считал, что они сами виноваты в своих бедах. К счастью, от моего соседа по купе ни чем не пахло, и он был в чистой одежде, так что можно было не беспокоиться за предстоящее время, которое нам предстояло провести в купе вместе. Я купил чай, собираясь согреться перед сном. День выдался ненастным, и я промерз, поскольку легкомысленно был одет в легкую куртку, не рассчитанную на промозглую погоду. В Москве было еще тепло, а в Сибири уже дули холодные осенние ветра, было сыро и то и дело шел дождь. Мой попутчик долго смотрел в окно и ничего не говорил, его спутница что-то читала. Потом он достал пакет из-под столика и спросил девушку, не хочет ли она «согреться», на что она отрицательно покачала головой. Он достал кусок колбасы, хлеб, сыр и бутылку водки, предложив мне выпить за знакомство. Девушка вышла из купе и встала у окна напротив, всматриваясь вдаль. Я из вежливости согласился поддержать компанию, к тому же меня знобило, я чувствовал жар, значит, решил я, у меня поднимается температура и «обеззараживающая» стопка мне не помешает. Я ухмыльнулся в душе: до чего я докатился! пью в поезде с мужиком, с которым в другой раз дышать одним воздухом в помещении побрезговал бы. К моему удивлению, речь мужика была довольно связной, хотя каждое второе слово было нецензурным. Его звали Колей, а девушку – Людмилой. Она оказалась его сестрой. Вот что поведал мне случайный знакомый на мою просьбу рассказать о себе (бранные слова заменяю): – Мои родители разошлись, когда я только родился. Может быть, моя жизнь сложилась бы по-другому, если бы не случилось того, что случилось. Однажды, когда мама кормила меня грудью, сидя у окна, она увидела страшную картину: мой батя шел мимо окон нашего дома с соседкой в обнимку и целовался. Мама потеряла сознание и потом не вставала еще три дня. Все эти три дня она не разговаривала и ни на что не реагировала. Я не знаю, чем мама «заслужила» такое свинство от отца, но моя бабушка не стала разбираться и выгнала его вон из дома, вышвырнув вещи за порог. После того как мама пришла в себя, у нее долго тряслись руки. Бабушка отправила нас в Иркутск к подруге, чтобы мама смогла оправиться от потрясения. Мы прожили у тети Маши три года и вернулись назад, когда мама спокойней начала ко всему относиться. Отец ни разу не навестил нас за всё это время, даже и не пытался, хотя бабушка всё равно не дала бы ему адрес. Вскоре его посадили в тюрьму, приговорив на 25 года строгого режима за убийство собственной матери, не давшей ему на бутылку. Воспитывала меня в основном бабуля, мама всё время работала. Я рос очень способным мальчиком, и учителя обещали мне большое будущее. И всё бы так и получилось, наверное, но моя милая бабушка, моя бабулечка преставилась. Она была нашим ангелом-хранителем в жизни, и вдруг ее не стало. Мне было десять лет. После смерти бабушки я сам хотел стать маминым защитником и помощником во всем: учился самостоятельности – сам варил и стирал. Мама не могла нарадоваться на меня. Всё было относительно хорошо, пока в один прекрасный день к нам домой не заявился мой будущий отчим.

Оставив вещи у порога, гость бесцеремонно прошелся по комнатам. «Остаюсь, здесь буду жить!» – заявил он.

Он держал в одной руке свернутый персидский ковер, который привез из-за границы, а в другой – чемодан. Оставив вещи у порога, гость бесцеремонно прошелся по комнатам. «Остаюсь, здесь буду жить!» – заявил он. Мама утверждала потом, что это ему чистота так приглянулась в квартире. А маме отчим давно нравился. Они познакомились у кого-то на свадьбе. С тех пор моя жизнь изменилась. Мы не смогли найти с новым членом семьи общий язык. Он взялся за мое воспитание с помощью ремня. Решил, что избивать меня было единственным способом сделать из меня мужчину и «выбить всю дурь» из моей головы. Мама всё чаще просила меня ночевать у друзей, чтобы только не попадался я под горячую руку. Через год родилась моя сестра – Люська. Хорошенькая, но я сразу невзлюбил ее: мог больно ущипнуть или ударить, пока никто не видит. Потом, когда я вырос и дома почти не находился, мне стало плевать на сестру и на всё, что творилось в доме. Мы собирались с друзьями у кого-нибудь на квартире и курили, пили – словом, делали всё, чтобы забыться… Коля замолчал, видно было, что воспоминания неприятны ему. Он налил себе еще стопку и залпом опрокинул. – Перед тем как мне уволиться со службы в армии, – продолжал он, вытерев беззубый рот рукавом, – пришла телеграмма от матери – о том, что отчим погиб в автомобильной аварии. Позже мама скажет, что на то была воля Божия, так как он в последний год особенно ожесточился и дрался с соседом или гонял маму. Она пряталась с Люськой в подпольях соседей. Дочь, мою сестру, он не трогал, но мы бы с ним точно убили друг друга: в армии я почувствовал силу и уверенность. После службы я вернулся и к моим «увлечениям». Я мог работать без продыха семь дней в неделю, а мог исчезать на месяц или два, и мама догоняла меня по всему городу. Я говорил ей, что уже не маленький, не надо меня догонять. Но она просто убивала меня своим надзором, все пацаны смеялись над нами. А работать я устроился мастером по ремонту квартир. Руки-то, все говорят, у меня золотые. Если делаю что, так быстро и качественно. Из ничего конфетку могу сделать. И здоров как бык. Один за семерых могу работать. Поэтому мне прощали всё. С пацанами мы баловаться стали еще больше – травка там, оружие, по дачам лазили: воровали. Поймали нашу толпу менты. Я смылся. Матушка отправила меня к той подруге, где мы жили, когда я младенцем был, к тете Маше. Там на работу пошел, квартиру снял, новых друзей нашел. Вскоре с квартиры вылетел. Матери не звонил, не хотел расстраивать. Остановиться я уже не мог. Видел ее раз, приезжала она к тете Маше, меня, видать искала. Я случайно в том дворе оказался, но я был настолько «синий», на лавочке спал, что встать не смог. Вижу только: лицо мамкино. Думал: то ли сон, то ли явь. Она на меня мельком взглянула – не узнала. А пили мы беспробудно. В пьяном угаре попал под автобус, ноги переехало. И откуда этот автобус взялся?! Матери не стал сообщать, не хотел волновать, да и плохо я вообще соображал. Мне в больнице вставили металлические шарниры в колени и отпустили. Выходил меня один друг, собутыльник, так сказать. Ну, думаю, кому я такой нужен теперь, инвалид? Мать старая уже, сама, небось, болеет. Сестра мне всегда чужой была. Замуж, поди, уж вышла. Друг мой, который меня выходил, помер вскоре с похмелья. Квартиру его родственники забрали. Остался я опять на улице. Так хотелось мне мать повидать, да стыдно было на глаза показаться. Пусть, думаю, будет в неведении; может, похоронила меня давно да успокоилась, а тут я такой красавчик да еще инвалид нарисовался. Вот и ночевал по подъездам да подвалам. Ноги отморозил, пальцы ампутировали. Колени вот разбарабанило, едва хожу.

Глаза открываю: и в вправду женщина, только не в белом, а в черном. И так ласково на меня смотрит: «Наконец-то я нашла тебя».

Сплю я на лавочке три дня назад, и чудится мне женщина в белом. Она накрывает меня платком, и мне так тепло-тепло. Глаза открываю: да и в вправду женщина, только не в белом, а в черном. И так ласково на меня смотрит. «Наконец-то я нашла тебя, Коля», – говорит. Я глаза-то тру: да это ж сестрица моя Люська! «Ты откуда тут взялась? – говорю. – С мамой что?» – «Я тебя уже несколько лет ищу, – отвечает. – Боялась, как бы не было поздно. Мама старенькая совсем, но пока ничего, бегает. Я с ней о тебе говорить не решалась, не хотела делать больно, мы предполагали, что ты погиб. Мама как вспомнит тебя, так и плачет, говорит, что она тебя сгубила. Ведь мальчишка-то славный ты был, способный очень. А мама отправляла тебя по людям жить, по друзьям, от беды подальше хотела, да на вред всё получилось. Поедем домой, Колечка, поедем! Мама ждет». Уговорила она меня. Помыла, почистила, теперь вот едем домой. Начну новую жизнь, ведь я еще не старый и руки у меня золотые. Николай лег на спину и закрыл глаза. Я посмотрел в окно: дорога пролегала высоко над Байкалом. Внизу лежал какой-то поселок. Горы быстро скрыли его, и яркие желто-красные деревья замелькали за окном как веселые картинки. Людмила зашла в купе и открыла книжку. Мне стало немного легче, жар спал, меня разморило, и глаза начали слипаться. Я хотел всего лишь вздремнуть, залез на верхнюю полку, но провалился в глубокий сон. Когда я проснулся, соседей по купе уже не было. Я ехал один. Я смотрел, как мелькают тени на потолке, слушал стук колес и вспоминал моих попутчиков. Вот так легко человек может упасть, и хорошо, если ты кому-то будешь еще нужен после этого. Хорошо, если будут близкие или друзья, которые протянут тебе руку и не отвернутся, и не проклянут, не поморщатся брезгливо. Я ехал один в моем маленьком купе. Не знаю, может так сказалась высокая температура, но непонятная радость и покой поселились в моем сердце. Я не могу найти точных слов, чтобы передать те чувства, которые я тогда испытывал. Я представил земной шар, миллионы людей на планете, и я один, такой крошечный, как пылинка, на крохотной казенной полке. Мне хотелось верить, что, если сейчас со мной что-нибудь случится, я потеряюсь или упаду, будет человек, который будет так же ждать меня, искать и надеяться на встречу. А если такого вдруг не найдется в этом мире, меня всё равно будут ждать – Там, на Небесах, будут ждать до конца.