Остаться в живых

Дмитрий Соколов-Митрич  о людях переживших катастрофу.

Деда, останови, пожалуйста, на обочине, я хочу в туалет!

— Да, конечно, моя радость, сейчас припаркуюсь…

Сначала из машины на проезжую часть выскакивает спаниель — любимец семьи. За ним на выручку бросается восьмилетняя внучка. В ужасе от того, что сейчас может произойти, выпрыгивают из машины и бегут за дочерью отец и мать. Отчаянный вопль клаксона — и всех троих сбивает КАМАЗ. Собака уцелела.

Когда я работал в газете «Известия», то часто встречал в коридоре очень странного немолодого человека. Он всегда шел с одной и той же скоростью одной и той же твердой походкой и смотрел только прямо. Он не отвечал на приветствия и разговаривал только по делу. В те времена я еще умел обижаться, поэтому этот дедок мне ужасно не нравился. Ровно до тех пор, когда его друзья рассказали мне историю про спаниеля, КАМАЗ и три трупа на обочине.

Если я сейчас буду писать о том, как жить после этого, получится самый безответственный текст в моей жизни. Я не знаю, как жить после этого, — и не дай Бог когда-нибудь узнать.

Я могу лишь рассказать еще несколько историй про людей, которые как-то живут. 78-я параллель, архипелаг Шпицберген, самая северная обитаемая земля в мире. Пирамида, поселок советских шахтеров, названный так благодаря одноименной горе, у подножия которой он находится. Гора похожа на огромную пирамиду майя, а поселок — на город теней. В 1998-м году всех шахтеров отсюда выселили, но с тех пор только комнатные растения на подоконниках пожелтели. Все остальное — до ужаса без изменений, такое ощущение, что люди ушли отсюда только вчера. Еще одного человека, который смотрит только прямо, зовут Женя Гордус. Но в его глазах нет стекла, и на приветствия он отвечает: в этих краях не так много приветствий, чтобы их игнорировать. 300 дней в году он слышит голос только своего друга Юры Лукьянова, вместе с которым они и охраняют поселок Пирамида от оползней, белых медведей и слишком любопытных норвегов из соседнего поселка Лонгиербюен.

Женя вырос в Пирамиде и собирался отсюда уехать, когда в 1996-м году на подлете к местному аэропорту врезался в скалу Ту-154. В этом самолете были три Гордуса — мать, отец, сестра. В поисках ответа на вопрос, как жить после этого, Женя заметался по планете, попытался начать новую жизнь в Севастополе, откуда родом его предки, но все бесполезно. Пирамида стояла перед глазами днем и ночью, 78-я параллель продолжала стучаться в висок и, наконец, достучалась. Женя вернулся туда, где он пережил самые лучшие и самые худшие минуты своей жизни. В законсервированном поселке Пирамида он — как в Ковчеге, который только что прибило к к вершине горы Арарат. Живет на маленьком клочке земли и ждет, когда потоп освободит землю.

Беслан. Позади год после самой страшной трагедии из тех, что я видел своими глазами. Родители погибших детей делятся теперь на тех, кто похож на родителей погибших детей, и тех, кто на них совсем не похож. Эти вторые, в отличие от тех, первых, кажутся легкомысленными: смотрят развлекательные программы, улыбаются, смеются, даже траур не носят. Но если углубиться в общение и с этими, и с теми, то выяснится, что как раз «легкомысленные» — хлебнули горя сполна. Они были со своими детьми там, в школе, до самого конца. Они сделали для их спасения все, что могли, и теперь у них нет ни к кому претензий — ни к себе, ни к Богу, ни к кесарю. Эти претензии есть у тех, кто по разным причинам — уважительным и не только — оказался не рядом со своими детьми. Их терзает чувство вины и одержимое стремление все исправить. Это чувство находит себе разное выражение — от желания обязательно кого-нибудь наказать, пусть даже тех, кто освобождал школу от террористов, до слепой веры в то, что детей еще можно воскресить методом Григория Грабового.

— Там, в школе, был, конечно, ад, но там было легко, — сказал мне в те дни один из «легкомысленных». — Легко в том смысле, что все решения надо принимать мгновенно и выбора у тебя нет. А потом, когда мы вернулись с похорон домой, когда все стихло, журналисты разъехались, по телевизору говорить про Беслан перестали — вот тут в душе началось самое страшное. Тут оказалось, что надо с этой потерей смириться. Просто смириться. Не забыть, а смириться — понимаете? Иначе нет больше жизни. И как только я понял, что это единственный выход, — стало легко. Я часто вижу во сне свою дочь, она улыбается, это очень спокойные и приятные сны. Я даже испытываю что-то вроде счастья. Еще одна история.

Восемь человек вот уже седьмой месяц находятся в замкнутом помещении. За спиной — страшная катастрофа, самая большая в истории человечества. Они потеряли всё: дом, нажитое имущество, родственников, соседей, знакомых — больше нет никого и ничего. Только еще немножко веры в то, что это все-таки не конец, а начало — совсем чуть-чуть. Нервы на пределе. Женщин тошнит. Страшная духота и вонь. 1656-й год от сотворения мира, Ноев ковчег.

Дмитрий Соколов-Митрич

Фома


Опубликовано 21.05.2014 | | Печать

Ошибка в тексте? Выделите её мышкой!
И нажмите: Ctrl + Enter