1 сентября на 82-м году жизни умер российский филолог, писатель-богослов, специалист по древнерусской и византийской литературам, доктор филологических наук, профессор СПбГУ, главный научный сотрудник Института русской литературы (ИРЛИ) Гелиан Михайлович Прохоров. Лауреат государственной премии Российской Федерации, заслуженный деятель науки. Автор многих книг, в том числе: «Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы» (Л., 1978), «Памятники переводной и русской литературы XIV—XV веков» (Л., 1987), «Святитель Стефан Пермский» (СПб., 1995), «Иоанн Кантакузин. Беседа с папским легатом. Диалог с иудеем и другие сочинения» (СПб., 1997), ««Так воссияют праведники…» Византийская литература XIV в. в Древней Руси» (СПб., 2009), ««Некогда не народ, а ныне народ Божий…» Древняя Русь как историко-культурный феномен» (СПб., 2010) и др. Участник многих коллективных трудов, включая: Памятники литературы Древней Руси (Москва, 1978—1994); Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 1—5 (СПб., 1995); Библиотека литературы Древней Руси в 20 т. Т. 1—12 (СПб., 1997—2003, издание продолжается).

Родился 20 марта 1936 года в Ленинграде. После школы поступил на аэродромно-строительный факультет Военно-воздушной инженерной академии имени А.Ф. Можайского, откуда ушёл в армию. Окончил исторический факультет ЛГУ с отличием (1965) по кафедре истории средних веков как византинист. В 1968 году окончил аспирантуру ИРЛИ и в том же году защитил кандидатскую диссертацию «Повесть о Митяе-Михаиле и её литературная среда» и был принят на работу туда же как старший научно-технический сотрудник. В 1977 г. защитил докторскую диссертацию «Памятники литературы византийско-русского общественного движения эпохи Куликовской битвы». С 1992 г. главный научный сотрудник Отдела древнерусской литературы ИРЛИ. Работу там совмещал с профессорством в вузах Петербурга — в Институте истории СПбГУ, РХГА, ПДА. Член Императорского Православного Палестинского Общества. Своими главными учителями называл Льва Гумилёва и академика Дмитрия Лихачёва. Рассказывал, что благодаря Гумилёву «нашёл дело своей жизни и обрёл православную веру». Своим любимым веком Гелиан Прохоров называет XIV век, по его словам «золотой век духовности»: «Это и Андрей Рублёв и Дмитрий Прилуцкий, и Сергий Радонежский, и Кирилл Белозерский. Все — вершина святости». Лауреат Государственной премии Российской Федерации 1993 года (в составе коллектива). Заслуженный деятель науки (2008). Область научных интересов: древнерусская литература и книжность, славянские переводы с греческого, история русской культуры. Автор более 300 научных работ.

Коллега Гелиана Прохорова по отделу древнерусской литературы Пушкинского дома Евгений Водолазкин в одном из интервью вспоминал о нем: «Я бы сказал — «остров». Кстати, это выражение самого Дмитрия Сергеевича, так он определял наш Отдел древнерусской литературы, потому что сюда можно было приплыть, пристать и «житейское отложить попечение». Появилось оно в очень специфическом контексте. Один наш сотрудник, выдающийся ученый-медиевист Гелиан Михайлович Прохоров, попал в разработку КГБ из-за переписки с Солженицыным. И Прохоров вспоминал, как Лихачев, которому невероятными усилиями удалось замять это дело, сказал: «Помните, что вы живете на острове, и будьте осторожны». Читатели любят вас не только за глубокий сюжет, но и за прекрасный язык, которого часто не хватает современным авторам».

В октябре 2009 года в блоге orthodox_malaga было опубликовано интервью с Гелианом ПРохоровым. Ниже оно приводится целиком. На очередной, семнадцатой по счету конференции по Русской духовности, состоявшейся в монастыре Бозе на севере Италии, нашему специальному корреспонденту удалось побеседовать с Гелианом Михайловичем: Алексей: Уважаемый Гелиан Михайлович, расскажите, пожалуйста о Вашей деятельности. Г. М.: Я занимаюсь древнерусской литературой. По специальности в университете я был византологом, поэтому выучил древнегреческий язык. Но потом начал с 14-го века, со связей Византии и Руси в эпоху Куликовской битвы, увидел, как много было в это время переведено, как пополнились древнерусская литература и культура, и от оригиналов перешел к переводам. Также меня интересовала деятельность тогдашних замечательных людей, в основном монахов — Сергия и его учеников, Дионисия Суздальского и их соратников. Так я стал русистом, начал заниматься древнерусской литературой. Был приглашен после университета академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым в аспирантуру в Пушкинский дом. Я ходил к нему, еще будучи студентом. На втором курсе я поехал в археографическую экспедицию, которую организовывал Владимир Иванович Малышев. Он открыл, что русский Север, где жили староверы, полон древнерусскими книгами. Во второй раз я один зимой поехал в Архангельскую область, прошел по деревням. Затем был в Коми АССР , привез двадцать рукописных древнерусских книг. Тогда я понял, что наша древнерусская культура не открыта. Радость первооткрывателя соединилась с научным интересом. В 1965 году я окончил университет, в 1968 — аспирантуру и с тех пор работаю с русской литературой в отделе древнерусской литературы, который вплоть до своей смерти возглавлял Дмитрий Сергеевич Лихачев. Занимаюсь и переводной литературой с греческого. До сих пор разыскиваю, что у греков неопубликованного в рукописях и то, что сохранилось во множестве в наших переводах, славянских и русских. Занимаюсь также и оригинальной русской литературой. Алексей: Расскажите, пожалуйста, о Вашем пути к вере,. Трудно ли это было в атеистической стране? Г. М.: Мой путь к вере — это все благодаря Льву Николаевичу Гумилеву. Я с ним познакомился случайно, еще будучи слушателем Военно-Воздушной Инженерной академии. Мы разговорились в поезде, и он попросил потом приходить к нему, даже на работу. Я стал слушать, мне стало так интересно с ним. Я все приглядывался к нему, чем он отличается от большинства людей и от меня тоже. И потом понял, что верой. Верой, которая давала как бы добавочное измерение личности. Я плоский, а у него еще вертикальное есть. Он абсолютно не вел среди меня пропаганды. Я сам со временем попросил его быть моим крестным отцом и крестился сравнительно взрослым под его влиянием. Алексей: Когда Вы с ним познакомились? Г. М.: Познакомился я с ним в пятьдесят восьмом году. Так получилось, что на практике в Военно-Воздушной Академии я участвовал в стоительстве его дома, в котором он получил комнату в коммуналке. И был сфотографирован в его комнате, когда она была по колено возведена. Потом он говорил: « В пятьдесят шестом году это было, меня реабилитировали, а вы мне строили комнату». И вот, с пятьдесят восьмого года мы почти еженедельно встречались в течение десятка и более лет. Потом я с ним и в экспедиции ездил. Он не принуждал меня к каким-то определенным занятиям, благодаря именно разговорам с ним я стал историком. Алексей: Считаете ли Вы себя учеником и последователем Льва Николаевича, и если да, то каким образом Вы способствуете распространению его идей? Г. М.: Я считаю себя его учеником, потому что, собственно говоря, первый мой университет — это его комната (которую я строил). Для меня открылся мир благодаря разговорам с ним. Как это ни парадоксально, отчасти благодаря ГУЛАГу. Потому что они там выживали благодаря тому, что разговаривали. А когда он вышел на волю, разговаривать не с кем. И он нашел во мне собеседника, несмотря на разницу в возрасте. Он со мной говорил абсолютно не как наставник, а абсолютно свободно. И мы думали одинаково, это было очень интересно. Но прошли десятилетия, он женился, и отношения сделались чуть сложнее. Потому что мы уже были не вдвоем, когда пили чай. Ну а потом он как-то спросил: хотите со мной излагать пассионарную теорию? Я сказал, буду счастлив, но при одном условии, что он научит меня думать. Что я буду тоже думать, а не только записывать, как магнитофон . Он иногда в шутку говорил – достаточно того, что думаю я. Так что я все время, конечно же, думаю мысленно над ходом истории, как думал он, но разумеется, у меня есть свои какие-то соображения на этот счет. Алексей: Скажите, пожалуйста, является ли он первооткрывателем теории этногенеза и пассионарности, или у него были какие-то предшественники, которые прямо и косвенно привели его к этим открытиям? Г. М.: Он совершенно оригинален, но в какой-то мере его предшественник Данилевский. И, может быть, Константин Леонтьев. Но его теория пассионарности, конечно, совершенно самостоятельная. И слово это он придумал – пассионарность. Страстность, способность к творению. Так что он, я думаю, самостоятельный. Но в какой–то мере это действительно находится в русле русской культуры. Алексей: В некоторых случаях отдельно взятые народы, например, евреи или китайцы, существуют гораздо дольше, чем это определется системой Гумилева. Как Вы это прокомментируете? Г. М.: Я думаю, что он бы сказал, что это ряд пассионарных толчков у этих народов. Между прочим, я знаю еврейских мыслителей, которые восприняли его мысль, и считают, что у ашкеназов, европейских евреев, был свой пассионарный толчок. Я думаю, он бы сказал, что на этой земле происходят последовательно толчок за толчком. Алексей: Являются ли, по мнению Гумилева, религии, такие как христианство, буддизм, мусульманство, отдельными суперэтносами? И может ли религия сама по себе являться пассионарным толчком для образования этноса? Или это должна быть все-таки личность (или группа людей)? Г. М.: Я тут боюсь за него точно ответить «да» или «нет» на этот вопрос. Сам я думаю, что религии часто являются этногенетическими. Христианство в Европе явно этногенетическое, и создан, конечно, этот христианский суперэтнос, культурно — этическое пространство. Мы понимаем искусство, этику друг друга и даже архитектуру. Но абсолютно не понимаем и специально не учимся японской или китайской грамоте. Так что есть, конечно, такое культурно-субэтническое пространство… Но вместе с тем я считаю, что Лев Николаевич Гумилев и Дмитрий Сергеевич Лихачев очень хорошо друг друга дополняют. Потому что Лихачев говорил о европеизме русской культуры, а Лев Николаевич — о евразийстве российского этноса. Так что мы разом и евразийцы, хотя там много и нехристиан в Евразии. Но все равно это как бы родные люди нам. Алексей: Есть такое мнение, что Лев Николаевич в конце жизни отказался от своей теории пассионарности. Это правда? Г. М.: Нет, это неправда. Самое мое последнее с ним общение было в больнице, в его последние дни, я ночевал в палате с ним. Это точно могу сказать, это не так. Алексей: Мнение Льва Николаевича иногда не совпадает с мнением ортодоксальной исторической науки. Например, то, что Александр Невский был побратимом сына хана Батыя Сартака. Г. М.: Я не знаю источников, на каких он основывался. Был ли этот обряд побратимства совершен или нет, мы не знаем. Если да, то было это формально или нет, не столь важно. Потому что Александр Невский сделал это добровольно. Он был совершенно свободный государь, такой же, как и Даниил Галицкий, например. Он добровольно ввел свою гигантскую по территории новгородскую землю в подвластную татаро-монголам Золотую Орду. Значит, какое-то сближение с ними было несомненно. А какое, я боюсь точно сказать. Алексей: В школьных учебниках истории написано, над Русью тяготело татаро-монгольское иго. А Лев Николаевич считал, что это был своего рода военно-политический взаимовыгодный союз. Г. М.: Я думаю, он прав. Само иго, оно, кажется, пришло к нам чуть не с польской историографии. Какое там иго? Не знаю… Только под татарами сохранилось древнерусская культура, идентичность этническая, и княжеская власть и религия. А те, кто оказались в свободном мире, те даже этническое сознание свое изменили. Белорусы, украинцы особенно. А русские остались наследниками этой культуры древнерусской. Так что татаро-монголы щитом послужили… В это же время Запад ведет себя очень агрессивно, во время Четвертого Крестового похода, позволяет папским послам свою пропаганду, а Александр Невский их отверг. Но если бы он принял, у нас Новгород был бы вторым Львовом, и этим он сохранил Православную культуру, он за это святой и благоверный. Не за то, что он победил в битве, а за то, что он сохранил, спас культуру, Православную культуру. Алексей: Расскажите, пожалуйста, о последнем издании писем Льва Николаевича, которое было сделано Вашими трудами. Г. М.: Это самая интересная его книга, где он рассказывает о самом себе. Он прекрасный писатель писем! Там фронтовые, лагерные письма… У него жажда была дружить, любить, иметь родственников, вот это все видно… Так что, по-моему, это самая интересная его книга, которую я просто собрал, составил воедино, ну и добавил воспоминания о нем. Алексей: Спасибо Вам огромное за Ваши труды, позвольте пожелать Вам дальнейших творческих успехов и сил в Вашем нелегком деле. Г. М.: Спасибо.