Стихи я начал писать с восьмого класса
Если кто не знает, я себя позиционирую как писатель. Дело в том, что к нам из космоса упала голубая черепаха. Каким-то чудом она осталась жива и стала издавать какие-то звуки. Ученым удалось это расшифровать. Оказалось, что она говорила на санскрите… – и дальше следует любой текст.
Я назвал эту программу «Фиолетовая черепаха», потому что на голубую я не очень тяну, но люди, которые продают билеты, сказали: «Нет, с таким названием билеты не покупают». Пришлось название изменить – но текст будет любой.
Я давно пишу стихи и такие маленькие книжечки под названием «Закорючки». Сегодня почитаю вам то, что никто еще не слышал, новые стихи из сборника «Новый день» и «Закорючки» из шестого тома. Потом можно будет задать вопросы, спросить, что я думаю. У меня жизнь сложилась так, что я встречался с очень многими замечательными людьми и могу об этом рассказать. Но сначала стихи:
Меня убьют, наверно, хулиганы. И кто-то скажет: «Что там за клиент?» И в это время где-то в Йокогаме Такой же точно движется момент.
Застынут оба: мой и тот японский На наших лицах, падших с высоты, Как отраженья пашни в лике солнца, Мелькнут земли любимые черты.
Сочувствуйте и сострадайте, Не шаркайте в передней у господ И друг за друга слёзы проливайте, Рассказывая скверный анекдот.
Стихи я начал писать с восьмого класса. Самые шустрые из нас, в число которых, конечно, входил и я, покупали пол-литровые бутылочки портвейна, клали их в школьный пиджак – был там такой вместительный карман – и через соломинку на уроке физики потягивали. Девочки просто замирали, когда мы это делали. И после такого урока написалось мое первое стихотворение:
Желаю быть потусторонним, а не горбатым, Стадные вкусы горбатостями чреваты. Моя безразличная куртка коричневая вся – Без крапинок и полос, как докторская колбаса.
Не похожим на подонков быть хочу, Мозги нерадивые набок сворочу. Задачу иль нет, транзистор, диод, Вонючий обыватель разевает рот.
Но некогда афоризмы выдрючивать из ногтя. Занавешиваю шторы и окна. Долой Козьму Пруткова с дороги. Вдруг из-за полога – красные ноги. Бунтари, бунтари, бунтари…
Вот с этого все и началось. Ну а теперь дело обстоит, конечно, несколько иначе:
Зимнее утро. Трудно мне сказать, Что хорошо, что плохо. Я раздумал. Тяжело проснулся, охал-охал. Не за хлебом ехать передумал.
А потом ходил и размышлял, Как я жил и почему болею. А сырой холодный ветер взял И натряс мне снега за ворот на шею.
Вздрогнул я и как-то встрепенулся, И с надеждой вышел за ворота. Стал, слегка поежился, очнулся И внезапно понял: меня видит Кто-то.
Есть, конечно, всенародные стихотворения. Я вообще приберегаю их к самому концу, но вижу, что надо бы сейчас прочитать, чтобы наладить общение. Всенародные – это такой у нас был термин в юности, когда мы какие-то песни сочиняли и говорили: «О, это всенародная». Вот такое стихотворение:
Вот уже рассвет. Выпить или нет? В небе облака. Подожду пока.
Видите, как всем нравится? Мой товарищ – замечательный поэт, как и я, широко известный в узком кругу – Владимир Петрович тоже иногда пишет всенародные стихи. Я всегда читаю такое его стихотворение:
Как у нашего у Кузи, У кота хорошего, Волоса блестят на пузе, А семья заброшена.
Или тоже его:
В каком бы ни был я краю, Всё думаю о главном: Что зря, наверное, люблю Ларису Николавну.
Мужчинам нравится это.
Стою, смотрю и ноги свои не узнаю. Куда они ходили? Зачем в них ноготь рос?
Ничего не вижу уже, вот что… Вот стихотворение, называется «Нутрия»:
Меня уже не увлекают Пустые замыслы потерь. Собака лает-лает-лает. Как объяснишь ты ей теперь,
Когда ты сам, как пес промокший, Под этим мартовским дождем, Что не унылый, не поблекший, Блестит, как прежде, водоем?
Что магазин открытой дверью, Как прежде, увлекает внутрь меня, Что сейчас пойду я и проверю, Не появилась ли из норки нутрия?
Или вот еще:
Не надо выкидывать мусор На обочины наших дорог – Обидятся ягоды-бусы, Заплачут и елки, и мох,
Грибы задрожат мелкой дрожью, И ночью во тьме впопыхах Уйдут от нас лисы и волки, И в чащах поселится страх.
* * *
Сначала – ничего, Потом, как будто дымка, Край неба потемнел, И солнца половинка.
А дальше – больше: Вся вдруг покраснела плоскость, Сиреневый туман И светлая полоска.
Спасибо.
Меня интересует все: И запах дыма после бани, И запотевшее окно, И крошка хлебная в кармане,
Стакан, забытый на столе, С заботой заткнутая тряпка, И сковородка, и в золе, Как в пепле, серая лопатка.
Мне кажется, что мы – единственная страна в мире, где еще аплодируют стихам. Это приятно.
Вечнозеленая любовь
Недолог скучный бег времен, Тяжелый вздох осин недолог. Недолгий век мой озарен Свечением пушистых елок.
Вечнозеленая сестра Всегда со мной зимой и летом. Бросаю хвою в жуть костра И виноват, наверно, в этом…
* * *
Не помешать пытаюсь я Земли неспешному движенью. Волшебная планет семья Подобна дикому растенью.
Ночь освещает и дрожит, Напоминая нам о смерти. А жизнь в руках моих лежит, И снова утро солнцем вертит.
Вот друзьям:
Где вы все, друзья родные, Милые мои? Те живы или иные, Дальние свои.
Нет различий между нами, Разница ни в чем. Всех нас порвало цунами, Продырявил гром.
Вот такое стихотворение:
Вышла из печати моя книга. Начиная с обложки и с первого листа, Цвет совсем не тот, какой я думал, И сумма гонорара совсем не та.
День рожденья
Оторвется лета корешок, Засияет солнце на рассвете. Принесут мне сладостей мешок И погладят по головке Петю.
Человек сам себе может устроить или радость, или ад
Вообще, у меня было очень хорошее детство, и это меня держит всю жизнь. Хорошее в том смысле, что все мои детские годы были наполнены любовью не только мамы ко мне: мама и папа всю жизнь любили друг друга. Любили очень сильно. И мне не читали никаких поучений, никаких наставлений особенных не было, но я видел, как должно быть. Мне кажется, что наш личный пример очень много значит.
Сейчас я вообще не смотрю телевизор, но случайно увидел историю об этом несчастном мальчике, который всех ругал в интернете, и так или иначе все к этому относились. А мне вдруг стало безумно его жалко, потому что ведь это мы его обманули, это мы его обманывали раз за разом – и он разуверился и подумал, что ничего чистого и святого на этом свете нет. Огромная ответственность, мне кажется, лежит на каждом из нас, потому что, как сказал Гоголь наш любимый, общество состоит из единиц. Какие мы – такой и будет наша страна. Человек сам себе может устроить или радость, или ад. Как сказал один древний святой, ад – это темница, которая заперта изнутри. Мы сами себе делаем ужас.
Вот, я уже жизнь прожил, мне уже много лет, и я вижу, сколько же времени потрачено на раздражение, на злобу, на осуждение, на какие-то обиды. Это зря истраченное время. Жить осталось не так уж долго, завтра будем умирать. «И вот на что мы потратили свою жизнь?» – думаю я. Так жалко мне вдруг стало однажды этого зря потраченного времени! И вот теперь, когда я начинаю вдруг обижаться, когда меня тронули или что-то не то сказали, – я всегда вспоминаю эту мысль.
Как сказал один древний мудрец, гневаться и раздражаться есть не что иное, как наказывать себя за чужие глупости.
У меня есть стихотворение, которое называется «Московская квартира». Я родился и жил на Большом Каретном переулке, дом 17. У нас рядом был дом 15, где в молодости жил Владимир Семенович Высоцкий. Я его, к сожалению, не помню из-за десятилетней разницы в возрасте – в молодости это очень большая разница. Мы, может быть, и встречались, но я его не помню. Стихотворение не о Высоцком, а о нашем доме:
Я укреплен воспоминаньями, Они мне не дают сегодня провалиться. Высокими, как из бумаги, зданьями Вокруг меня – забытая столица.
Вот Джельсомино, он в стране лжецов, Несчастный мальчик итальянский, Вот голос узнаваемый певцов, Вот запах сигарет американских.
Прошел отец – тяжелый стук шагов, Поет мне мама песенку, голубка. Из комнаты – обрывки взрослых слов. Я впитываю всё как губка.
И мебели приятный аромат, Неповторимый старый запах дома, Где оловянные полки солдат Всё охраняют тряпочного гнома.
Спасибо.
Сахарные петушки
Ой, как бы выспаться хотелось, И чтоб окошко запотело, И чтобы дома было пусто, И снег валил бы густо-густо.
Синица и снегири
Синица села мне на карниз И стучит дробно. Я не провалился, Я повис и изучаю подробно
Красные листья растения «плющ», Санки капель скользящие, Нащупываю в кармане ключ – Нет, все настоящее.
Взыскательная публика, поэтому я некоторые стихотворения откладываю.
Мосты и мостики, перильца, Ушастых псинок злые рыльца, Змеиное кольцо дорожек, Червем изъеденный порожек,
На небе три-четыре облака. Ни пива не хочу, ни воблы.
В основном такие настроения осенние, потому что скоро осень…
Большая рыба черным телом Вильнула, в сторону ушла. И каждый занят своим делом, А впереди на всех зима.
На всех – одна. И скупо, просто Там, на перилах, на крыльце Висит постиранная простынь, Похожая на букву «Ц».
Выделиться какой-нибудь гадостью всегда просто
Много разговоров о Крыме. Я очень любил ездить в Крым, когда был молод. В середине 60-х годов мы все были хиппи, ездили большой компанией в Гурзуф и там думали, что мы самые-самые-самые. Кончилось все неважно, мягко говоря.
На Тверской улице напротив Елисеевского магазина, если кто помнит, было кафе «Север». И мы, когда нам было лет по 10-11, еще до хиппи, ходили туда и сквозь стеклянную дверь смотрели, как в углу темной грудой сидели битники – почему-то их не прогоняли оттуда. И вот они сидели – бородатые, волосатые, огромные, грязные, вонючие.
Очень модно было грязным быть. И я четко помню свою мысль: «Вот, и я буду так!» Вот какими интересными желаниями заполнена молодая голова. Ну и, в общем, сбылось.
Однажды, когда мне было лет 15-16, из метро на Пушкинской площади вышел молодой человек в скромном пальтишке, и мы как раз там сидели. Вдруг он расстегнул пальто и из-под свитера достал длиннющие волосы. А в то время за длинные волосы даже сажали на 15 суток. Как ему удалось сохранить такие волосы? Он, значит, и с родителями боролся, и в школе боролся… Он нас всех просто убрал.
Тогда было довольно просто выделиться, не то что сейчас. Хотя выделиться-то какой-нибудь гадостью всегда просто.
Иностранцы – это отдельная тема. В то время мы сначала были хиппи, потом самые продвинутые были скинхедами. Брились наголо, кожаные куртки с короткими рукавами, и били хипписов. Ну а потом – фирма. Фирма ходила по улице Горького туда-сюда, а мы стали фарцовщиками и все бомбили фирму – покупали у них по три-четыре рубля рубашки. Были такие очень модные – «сопли», «планка», «ля-ля» и четырехдырочные «батана». У нас они стоили по 25-30 рублей – в десять раз дороже, такая прибыль.
Иностранцы
А завтра загорелый португалец Возьмет и поведет меня за палец. И аргентинец ветром знойных прерий Меня умчит. Скорей закрою двери.
* * *
По любому поводу Пишутся стихи: Слёзы, или проводы, Или печаль широкая, Или облако.
Или обиваю пороги, Или просто устал, Или опять плач И готов всех любить И обнять.
В первую очередь,
Своих котов.
* * *
Стоят в снегу столбы, Серьезность ветра, вздох мороза. Дым серый валит из трубы. На стеклах ледяные слёзы.
Все интересно нам теперь, Мы время года понимаем: Идет зима – закроем дверь, А летом снова открываем.
Весной лежим, весной дрожим, А осенью гулять охота. И сколько лет, и сколько зим Осталось – думать неохота.
Вот такие стихи пишутся в моем замечательном сельском уединении. Теперь немножко прочитаю вам «Закорючек» новых.
Отец
Прочел у святого Исаака Сирина о свойствах, отличающих смиренных. Стал прикидывать на себя. Ничего практически не имею. И вдруг вспомнил отца и увидел, что все это подходит ему.
Моя страна
Поехал покупать дорогие стереоколонки для радиоаппаратуры по объявлению. Приезжаю. Две огромных комнаты завалены усилителями, колонками, магнитофонами из Европы. Большой, уверенный в себе мужчина в светло-зеленой рубашечке в мелкую клетку и брезентовых штанах хаки. Взял почему-то на 10% больше объявленной цены, шнуров не дал, ничего не дал, ни в чем не уступил. Приехал домой – одна колонка играет тише и хуже другой. В небольшом городке рядом с деревней, где я живу, металлический цех. Вошел – всюду чистота, опрятность, особый рабочий порядок, штангенциркуль лежит. Поздоровались приветливо, пошутили, все улыбаются. Один стоит на улице под мелким дождем, курит. Сделали всё быстро, точно и дешево.
Журавли
Вылетали журавли. Мне привезли почту на белой старой «Волге» две женщины и мужчина-шофер, и мы вместе смотрели, как они летели огромным клином на юг.
Магазин
Взял кусок черного хлеба, чеснок, огурец разрезал пополам вдоль, всё посыпал крупной солью.
Еж
Целый день крутился, музыку слушал, переписывал старые песни, опять слушал. Товарищ пришел, обсудили. Жену позвал – еще раз обсудили. Обедали. Потом опять слушал, как речь записалась. Расстроился. Успокоился. Опять немного расстроился. А ночью увидел ежа.
Вчера
Вчера сидел за партой в первом классе и очень был доволен вышивкой на платочке цветными нитками. Впервые получилось.
Лук
Рвал с корнем зеленый лук. Прополоскал корневище в корыте, срезал ножом тонкие корни-волоски на самом конце. Луковица, уже покрытая коричневой шкуркой, легко снялась – и обнажился молодой стручок.
Давайте почитаем, что святые нам говорят
Есть замечательные случаи, которые мое сердце очень трогают. Есть у нас один такой Василий. Мой товарищ Владимир Петрович дал ему мои книжечки. Я говорю: «Ну зачем ты Васе-то дал?» А он говорит: «Обожди. Я как-то еду, вижу – он едет впереди меня на “девятке”. Вдруг остановился. Я тоже притормозил, издалека смотрю. Вдруг он твою книжечку достал, минут десять читал. Ходил-ходил, чего-то думал. Потом сел, как газанет…» Я говорю: «О! Вот это ты мне сердце согрел, потому что Василий… Если уж он…» И вот он чего-то думал себе там… Интересно, что именно. Но история умалчивает об этом.
Давайте почитаем, что святые нам говорят. Красота. «Человек не может узреть красоты, которая внутри его, пока не возгнушается всякой красотой вне его и не обесчестит ее», – отец Исаак Сирин. Он же пишет: «Пребывающие во тьме, воздвигните главы свои, да озарятся светом лица ваши».
Садовое кольцо
Раньше вдоль всего Садового кольца в два ряда росли липы.
Да, было такое время.
Третий
– Тебя по «Третьему каналу» показывают. – Да что ты?
Тыкнул телевизор – какой-то спорт, лыжные гонки. Звоню:
– Ничего нету. – «Третий»! «Третий», – кричит в трубку жена.
Есть такое у меня старое тоже…
Слава
– Вон он! Вон он! – Кто? – Мамонов!
Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище певца…
Сережа Т., волейболист, спортсмен, очень близкий старший друг, однажды напился и мчался за мной, чтобы побить. Догнал в подъезде на верхней лестничной площадке. Деваться было некуда.
Спасибо. Вот опять отец Исаак Сирин, «Молитва»: «Как лицо земли открывается солнечными лучами от объемлющей землю воздушной тьмы, так молитва может истреблять и рассеивать в душе облака страстей и озарять ум светом веселья и утешения». Как они выражались!
Мы обычно, когда вспоминаем пустынных отцов, думаем: ну это какая-то пустыня там, ущельице, домик стоит, ручеек, какое-то деревце. Ничего подобного. На развороте обложки одной книги, которая повествует об их подвигах, помещено было фото пустыни. Я долго на него смотрел. Это один песок. Только песок, и ничего нет. Вот туда уходили они.
Роланд
У моего знакомого, хорошего парня, родственники отняли автосервис, грозились убить.
Очень трудно понять, как человек живет потом. Может, раньше то же самое было?.. Не помню уже, какая-то это была другая жизнь.
Благодатный огонь
Свечку зажег от лампады. Загорелась и стала тухнуть. Загадал: если не потухнет – помирюсь с женой. Маленький синий огонек тлел секунд сорок.
Вот так, дорогие мои.
Любовь
Вернулся к Наташе.
Шпана
Так много было друзей: Малышка, Бибиля, Женя-Мужик и другие. Почему они шли до конца, почему не хотели менять свою жизнь? Было столько возможностей. Они все приходили ко мне домой. У нас была обеспеченная благополучная семья. Но им там сразу становилось тесно, они смущались, трогали вещи и рвались на улицу в свои дворы. Я никогда не видел их грустными.
Человек
Изо рта пахнет, чавкает, жует, потеет, сморкается, плюет на пол, говорит невпопад, ничего не понимает и не помнит, никого не слушает, кричит, перебивает, спорит, настаивает на своем, отнимает, отпихивает, вырывается, насвистывает, напевает всякую ерунду, дерется, хитрит, заикается, врет и очень хочет, чтоб хоть кто-нибудь хоть чуточку хоть когда-нибудь его любил.
Кто-то ищет, а я уже нашел
Спасибо, мои дорогие друзья! Я хочу лишний раз напомнить, что эти встречи мы делаем вместе. Если мы в любви соединяемся, то это отлично, здорово и очень продуктивно, как Владимир Владимирович наш любимый выражается. А все, что мимо – все контрпродуктивно.
Если я отвечаю что-то, то не дай Господи, чтобы я кого-нибудь собирался учить или вразумлять. Но из личного опыта, из того, что делал, старался и вышло, можно отвечать. Мой любимый святой Исаак Сирин пишет так: «Слово от деятельности – сокровищница надежды. Мудрость, не оправданная деятельностью, – залог стыда». Если я начинаю кого-то учить – это плохо. А если от деятельности, то можно.
– Что вы скажете тому, кто утратил внутри смысл себя, жизни, как будто умер при жизни?
– Могу рассказать, как у меня было. В 45 лет у меня была любимая работа, слава, жена, прекрасные дети, деньги. Мне стало незачем жить. Я не понимал, зачем я встаю утром. Кайфы все я перепробовал – и туда, и сюда, и так, и эдак. Нигде никакого счастья я не нашел. Я потерял, как вы говорите, смысл жизни. Но знаете, что случилось? Я стал искать.
Я купил молитвослов на рынке в нашем маленьком городе.
У меня до сих пор есть мой первый молитвослов. Очень смешно, что там подчеркнуты галочками молитвы, с которыми я, видите ли, согласен – штук пять их было всего.
Путь к Богу у каждого свой. Единственный смысл и цель нашей жизни – это подготовка к вечности, потому что завтра мы умрем. Хороший вопрос: что будем делать в четверг, если умрем в среду? Реально вот так. Что там будем делать?
В кинофильме «Остров» я ложился в гробик. Вы знаете, выскакивал три раза. Серьезная вещь. Четыре стеночки и сверху крышка, и ничего нет. Даже Евангелия нет. Ничего нет. Вот мы уйдем рано или поздно в вечность. Мы все – умные люди, у всех нас головы есть. Что там будем делать? Кроме общения с Богом, никаких других дел там нет. Поэтому я стал искать, стал читать эти молитвы, стал искать смысл в Боге.
Умом я понимал, я был уже взрослый, с литературным образованием. Но самый главный был аспект в этом всем, мне позарез стало надо, хоть в петлю! Вот тогда мне открылся Господь в ту меру, в которую я мог это принять, и я увидел этот путь. Как пишет мой любимый Исаак Сирин, путь, проложенный страдальческими стопами святых. Это путь тесный, путь скорбный, путь трудный, но он единственный. И я это понял. Сначала – умом, потом – сердцем, потом и чувства, и мысли стали в эту сторону двигаться.
Не я нашел это, а Бог мне дал, когда увидел, что я на сто процентов хочу – и всё, и больше я по-другому жить не хочу и не умею. Господь ревнив. Он хочет человека всего: все его сердце, все его существо, все его тело, все его мысли, все его чувства. Но все доброе, все настоящее, все подлинное, все истинное, все крутое, самое высокое – только там, если кто в это поверит.
Вера – от слышания, а слышание – от слова Божия, поэтому я начал с того, что прочитал Евангелие. Вот притча о блудном сыне, когда он всё растратил, всё пропил, прогулял и пришел, упал к отцу в ноги. Господь не дал ему даже договорить, выбежал ему навстречу. И перстень на руку, и лучшая одежда, и пир устроил. Вот, думаю, так и я: всё растратил, всё пропил, прогулял, проколол. Пойду к Отцу, потому что только у Него есть еще хлеб. В этом мире ничего другого нет вообще.
Поверьте мне, всё можно делать – и ездить на «мерседесах», и иметь огромные дома – но что потом? Я не знаю ни одного богатого человека, который был бы счастлив. Я знаю тех, которые говорят: «Я два года сидел, в угол смотрел и понял, что кроме как рубить капусту, я ничего в этой жизни не умею. Надо это же продолжать делать, но стал просто всё отдавать – втихую, без имени». И, говорит, жизнь изменилась вообще – и друзья, и жена, и всё-всё-всё стало складываться.
Я всегда рассказываю один и тот же анекдот: конкурс акынов, молодой выходит и выступает удивительно. Все говорят: «О, молодец!» Старый выходит: бэ-бэ-бэ… Говорят: «Ну что ты “бэ-бэ”? Смотри, как молодой». «Он, – говорит, – ищет, а я уже нашел».
Вот так и я. Кто-то ищет, а я уже нашел. Поэтому все мои ответы, все мои смыслы – вот в этом сиянии Божества. И мало что стало страшно с Богом. Испытания придут – увидим, но умозрительно, в общем, ничего не страшно, кроме греха и возможности этими действиями оскорбить Отца. Ведь Бог – наш Отец. Нормальный отец что хочет? Чтобы его любили и любили друг друга. Поэтому заповедей только две. Если мы как-то к этому прильнем – Господь увидит и всё даст. Он – Бог. Поэтому смысл только там, ребята.
Как говорил отец Александр Мень, поиски человеком Бога всегда прекрасны. Смысл жизни – подготовка к вечности, если ответить коротко.
Мы же сверлить умеем, строгать умеем, интернетом пользоваться умеем, компьютером пользоваться умеем, в космос летать умеем, автомобиль водить умеем. Прощать не умеем, не раздражаться не умеем…
То, что возьмем с собой в вечность, потрогать нельзя, и как раз этого мы не умеем. Вроде, кажется, всё в порядке – а попробуй только тронь, как святые говорят. С какого боку ни тронь, всюду вонь. Сразу вонь пойдет. Обиды: «А как он мог? А сын грубит. Жена все деньги истратила», – и пошло-поехало. Ум – страж сердца, поэтому умом я все время себе говорю: неправ, неправ, неправ.
Очень важно идти и делать потому, что Бог велит, по любви, исполнять Его заповедь. Это движение очень важно Богу. Ему неважны наши поступки, наши дела, ему важно наше сердце, куда мы устремлены – друг к другу или врозь. Одно из имен дьявола – Разделяющий, поэтому когда разделение под всякими благими предлогами «я прав», «а как она могла?» – это всё черти.
Сам Господь приходит мне на помощь, потому что я Его заповедь стараюсь исполнить, вот и всё. Выше кайфа нет. Блаженней давать, чем брать. Мы же знаем все, что купил, мечтал, копил, пришел домой, на кухне на табуретку сел – через пять минут прошло. А вот отдать… Оказывается, можно духовное купить за материальное.
– Какой опыт был самым непростым для вас?
– Опыт оставления греха. Я лет десять, наверно, а то и 12-15, воевал. Я старался, я очень хотел, у Бога просил. И когда я перестал оставлять себе щелочки, что я на три года сейчас брошу, а потом… Господь говорит: на.
Лежит на кухне на ровной поверхности стола яйцо белое. Какие вопросы вообще? Вот оно. Вот, и всё. Так и Бог. Бог – самое простое существо. Что значит простое? Дальше не делится, всё, конец. Поэтому когда я это увидел, куда мне?
Я говорю одному: «Алеш, чего-то ты стал в церковь ходить». Он даже на меня закричал: «А куда нам еще?!» Вот этот опыт был самым важным, скажем так.
Какой ты человек, такой ты будешь и актер
– Расскажите о своей маме, о самых счастливых моментах в детстве, в отрочестве.
– Когда мне было лет 16, бывало, мама мне говорила: «Ты не мог бы сегодня переночевать у приятелей? Мы хотим с папой остаться одни». Ей уже было под 65. Свет этой удивительной любви озарял все мое детство.
Когда мне было пять лет, я украл деньги и мы пошли с товарищем покупать пистонные пистолетики. Мама, конечно, об этом узнала. Она взяла меня за руку, повела в «Петровский пассаж» и сказала, чтобы я отдал продавщице пистолетик и сказал, что я украл деньги. Я, конечно, ничего этого не произнес, но у меня были ручьи слёз, и я этот случай запомнил на всю жизнь.
Детей надо воспитывать. Меня воспитывали. Я в 16 лет никак не хотел идти работать, и было сделано очень просто. Раньше был такой холодильник ЗИЛ, который закрывался на ключик – и от меня был закрыт холодильничек на ключик. Три дня я пальцы гнул, а потом я пошел работать. Жрать охота! Вот и всё.
– Если бы ваша встреча с Богом состоялась, что бы вы спросили у Бога?
– Такой же вопрос задал отцу Димитрию Смирнову, моему любимому проповеднику, Владимир Владимирович Познер, когда устроил с ним встречу. Отец Димитрий ответил так: «Я бы спросил у Бога: как там Владимир Владимирович?» Познер же атеист.
– Как совмещать жизнь духовную и сценическую? Какую цель вы ставите, выходя на свои концерты? Мне батюшка сказал: христианину сложно быть актером.
– О цели нам сказал замечательный наш Пушкин: «И чувства добрые я лирой пробуждал». Если это цель, то всё можно, даже и в пост веселиться и слушать рок-музыку страшную, которую многие церковные люди не любят. Ножом можно отрезать хлеб, а можно убить человека. Вот поэтому дело не в жанре, а в мотивации. Зачем я к вам сегодня приехал? Денег срубить? Ну, в общем, деньги – да, нужны. Но в основном не за этим. В основном затем, чтобы отдать вам частичку своей любви к вам, если это выйдет с Божьей помощью, а вы – мне. И мы на эти полтора-два часа вместе.
И потом, очень важный момент, есть такой духовный закон: дух творит себе формы. Какой ты человек, такой ты будешь и актер. Нельзя быть плохим человеком и хорошим писателем, не получается. Как говорил Блок, литература – это образ жизни. Всю жизнь придется на это истратить. Всю жизнь, каждый момент – и в туалете, и в ванной, и в лесу, и с женой.
Сейчас очень трудно ориентироваться в море информационном. Мой совет: поменьше всего смотреть, слушать. И слушать очень избирательно, анализировать, голову включать.
На рынке мясо нюхаем, прежде чем купить, вдруг гнилое мясо – не будешь есть. А это пища души. «Какую, – говорит, – гадость показывают». И смотрит. Выключи!
Если за свой город, за свою страну, за своих людей переживаешь, если болит у тебя это все, то будешь актером. А если так, умеешь чего-то там делать – подумаешь… Кровь проливать приходится, а никто не хочет. Даже любимая наша английская музыка, и то как сильно просела – сплошное уныние.
Приходится работать, все время работать. И, как мой отец Димитрий любимый говорит, и голова, и руки, и ноги, и сердце, и чувства все время должны быть заняты. А, говорит, отдыхать когда? Сон. Встал – и понеслось. А отдых? Лег – спать, всё.
К смерти надо готовиться
– Если бы ты встретился с бесом, и он предложил исполнять твои желания, каким было бы желание?
– Бесноватые все, не надо обольщаться, просто мера разная. Как только начинаешь идти по пути в сторону Бога, тут же бесы, которые очень завидуют. Ходят, аки лев рыкающий, и ищут, кого бы поглотить. Поэтому все время надо быть на стреме, все время настороже, все время за собой следить, что ты говоришь. Господь рядом, и Он всегда поможет. Но помочь может только Он.
Надо еще помнить одну очень важную вещь: бес ничего дать не может, потому что у него ничего нет. Он только обещает, завлекает. «Ну что ты нюхаешь? Вся Европа уже колется давно. Давай по вене! – говорит. – Давай, давай, давай. Блаженство. Будет блаженство, будет хорошо. Давай. Да подумаешь, да эти взрослые… Да ладно, чего там». Не верить ему, не верить! Когда я завязывал, я себе твердил день и ночь: там нету, там нету, там нету, там нету, – одни и те же тексты я себе в голову вбивал, что вот то, чего я хочу, там, где я ищу, нету.
Чего тут – встретился, не встретился. Я с ними всегда, вот они рядом, вот они мне шепчут: «Давай, такой у нас актер. Давай сейчас это, давай это, вот это. А они будут хлопать…» Вот и давай старайся, на то ты и человек.
– Хотел поблагодарить за то, что вы есть. Когда 1 мая я приехал купить билет к вам на ваш творческий вечер, я познакомился с девушкой, и у нас через месяц свадьба.
– Это Господь вам дал. Я перед каждым выходом к вам на сцену молюсь, прошу у Бога: «Дай мне совершить работу свою во славу Твою и людям на утешение», – вот и всё. Господь, если Ему угодно, дает.
– С чем у вас ассоциируется смерть? Ваше отношение к ней?
– Отношение короткое: смерти нет. Символ веры нашей христианской оканчивается так: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь». Аминь значит «истинно так». Человек верующий, как апостол Павел писал, желает разрешиться от этой жизни, чтобы встретиться со Христом. То есть эту оболочку скинуть – и будет вечная жизнь. И, если мы научимся здесь общению с Богом, оно продолжится там, только в большей мере, и ждет нас неизведанное, необычное, непостижимое. Сейчас я вам прочитаю.
Вот, пожалуйста, пишет преподобный Феогност, IV век: «Какое несказанное, невыразимое утешение, когда душа с уверенностью во спасении отделяется от тела, слагая его, как одежду. Ибо, как бы во обладание суще уповаемых благ, она оставляет его беспечально, с миром идя к ангелу, свыше сходящему к ней с радостью и весельем, и вместе с ним беспрепятственно проходя воздушное пространство, никакому не подвергаясь нападению со стороны духов злобы, но в радости восходя и с дерзновением и благодарными возгласами, пока достигнет поклонения Творцу и там получит определение быть помещенною в сонме подобных ей кровных в добродетели до общего воскресения».
Чего еще желать?
Конечно, смерть – дело небывалое. И боязно, и не хочется. Но только не так: «А, не надо об этом думать». Как это об этом не думать? Только об этом и надо думать, потому что это единственное, что будет точно с каждым из нас.
Конечно, к этому надо готовиться. Я только начинаю бояться, когда я вижу, насколько я не готов к тому, о чем я с вами говорю, – к общению с Богом. А как я свои пластиночки оставлю? А как я свои эти проигрыватели? А дом?..
Самое светлое в моей жизни – то, что вы здесь сидите
– Петр Николаевич, какое самое светлое, доброе событие в вашей жизни вспоминается вам сейчас?
– Замечательный митрополит Антоний Сурожский, который жил в наше время, пишет интересную вещь насчет случаев: что мы живем, как бы перекатываясь из прошлого в будущее, не живем настоящей минутой. Он утверждает, что надо жить настоящим моментом, потому что прошлое уже было, будущего еще нет. Мы не умеем жить вот этим моментом, этой минутой. Я стараюсь вот в эту сторону двигаться.
Самое хорошее, самое светлое, самое удивительное – то, что вы здесь сидите, а я стою, что-то вам говорю, вы меня слушаете, и нам всем неплохо, в общем-то. Вот для меня это самое ценное. Кто работает и любит свою работу, знает это чувство: работаешь – и так здорово!
– Ваше отношение к вегетарианству?
– Господь сказал апостолу Петру: «Заколи и ешь». Всё. Важно, куда мы устремлены и в каком состоянии находится наш дух, остальное не важно. Поэтому всё можно. Но недобор ближе к умеренности, чем перебор. Вегетарианство – это недобор, поэтому это лучше, чем обжираться.
– Не могу встретить любимого человека, свою вторую половину. Молюсь, путешествую, много работаю, но уже двадцать лет не встречаю своего человека. Что вы посоветуете?
– Если б я знал! Может, вы очень требовательны? Как у Аркадия Райкина замечательного: «Ребята, снизим потребности – и всем будет весело».
– Герои вашего времени – кто эти люди?
– Для меня – святые отцы, которые в путь шли.
– Что такое любовь для тебя?
– Вопрос интересный, потому что в нашем богатейшем русском языке, как ни странно, слово «любовь» означает множество различных оттенков. Люблю сыр, да? Или люблю ездить. Люблю Ваню. Люблю Бога. Это всё разные любви. В греческом языке тринадцать вариантов слова «любовь». Поэтому смотря какая любовь, к чему. Если любовь к сластям – отношусь отрицательно, хотя очень люблю сам сласти.
Православное общество больно некачественным продуктом
– Чем больно, на ваш взгляд, современное православное сообщество?
– Я скажу какие-то общие вещи, но очень, мне кажется, важные: ни в коем случае нельзя ни с чем бороться.
Надо делать свое собственное. И вот это свое собственное должно быть такого качества, чтобы оно перебарывало всякие темные явления.
Бороться с темными явлениями с помощью лозунгов и каких-то активных действий, мне кажется, контрпродуктивно.
Когда мы снимали фильм «Остров», мы даже не знали, кому это было надо, но мы все твердо работали, молились, плакали на этих ветрах – там все было трудно. Это было подлинное счастье, настоящее. Могут быть разные мнения, но это фильм, прежде всего, качественный. Наше так называемое православное сообщество, мне кажется, больно очень некачественным продуктом. Почему наши дети не верят, не ходят в храм? Да потому, что мы, христиане, не горим, а тлеем.
Когда мы изо всех сил стараемся и делаем качественный продукт, мы прославляем Бога. «И прославят люди Господа, видя ваши дела», – сказал нам Господь. Плохо, когда православное – это скучное, плохое, некачественное, несовременное. Православные тетушки с гитарой во много раз страшнее, чем самые крутые рокеры, потому что это все о вере, про Бога – и так плохо, так безвкусно. Я очень переживаю за качество продукта, поэтому сам изо всех сил стараюсь. Что получается – не мне судить. Картина оценивается на аукционе.
Я делаю «Золотую полку» – передачу на «Эхе Москвы», там я и псалмы читаю, и евангельские тексты, ставлю и самую современную музыку, и старую. Все, что хорошее, чистое, не мешает ничуть одно другому.
Работать надо и делать, как следует. А то где Бог – обязательно какие-то свечки, темные углы.
«Потише, – говорят, – потише. Благоговейно, тише». Но, думаю, пророк Давид, когда послал на войну своего брата, чтоб его убили, и взял его жену, и потом раскаялся в этом, свои псалмы кричал в небо.
«Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое!» – неужели он шепотом говорил? «Восплещите руками», – есть такие тексты. Если это во славу Божию, если мотив хороший, добрый, то можно и с гитарой, и всяко.
Смотрите, как сейчас зло активно, какими оно обладает мощными средствами, какое кино делается! А мы?
– Как вы попали в фильм «Остров»?
– Мама Павла Семеновича Лунгина была переводчиком художественной литературы со скандинавских языков. Моя мама тоже занималась этим же делом. Мы с детских лет семьями дружили. Потом Павлу очень понравилось то, что я делаю на рок-сцене, в группе «Звуки Му», и он мне предложил такую роль. Ничего случайного нет, и эта роль как раз совпала с тяжелым периодом моей жизни, когда я старался освободиться от зависимостей. И поэтому в свою мелкую меру я борьбу моего героя знаю. Я так же и плакал, и старался, и Бога просил. У него, конечно, этот уровень выше, шире.
Я благодарю Бога за то, что я встретился там с удивительными нашими актерами и мы подружились. Виктор Иванович Сухоруков, Юрий Александрович Кузнецов – замечательные люди, замечательные русские актеры, и я счастлив, что имею честь быть с ними знакомым. Дима Дюжев тоже прекрасный человек. Мы жили там здорово. Все было залито счастьем, потому что было очень трудно. Вот нам и указание: где трудно, где преодоление, там есть счастье.
