Уже никто не крестился
За гробами шли убитые горем женщины, матери и жены погибших. Слышались рыдания, смешанные с пением «Интернационала». Когда гробы стали опускать в мерзлую землю, женщины стали кричать совсем отчаянно и бросаться вслед, прямо в могилы. Жалостливые руки удерживали несчастных. «Так любят друг друга бедняки…» — говорит Джон Рид.
Этим утром ему особенно бросилась в глаза одна деталь: проходя мимо Иверской часовни, уже никто не крестился, как это делали раньше. И автор знаменитой книги «10 дней, которые потрясли мир» в конце главы про первые революционные похороны на Красной площади подводит итог своим наблюдениям: «И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдёшь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть — счастье…»
«Провраться до правды»
Во многом философия и психология революции определялась нетерпением, решением установить царство добра прямо сейчас, невзирая почти ни на какие средства и жертвы, и готовностью ради этого переступить через «традиционные» моральные нормы. В этом смысле показательна история самого талантливого философа-марксиста, венгерского коммуниста Георга Лукача. В декабре 1918 года, уже будучи хорошо известным в Европе философом и литературным критиком, он пишет статью «Большевизм как моральная проблема». В ней он объясняет, почему не может и не хочет быть большевиком. Лукач говорит, что большевики верят, что можно путем зла и насилия прийти к добру, «провраться до правды», как сказал один из героев Достоевского. Лукач же в статье считает это невозможным и этически неприемлемым. Он говорит, что правильным будет «долгий подвиг» (слова старца Зосимы из «Братьев Карамазовых»), а не решительный одномоментный рывок в светлое царство. Итак, он написал эту статью, а буквально через несколько дней… вступил в венгерскую коммунистическую партию и стал одним из ее вождей. Будущий автор «Библии левых», книги «История и классовое сознание» проделал поразительный кульбит. Что с ним случилось за эти несколько декабрьских дней, так никто и не знает. В несколько месяцев существования Советской Венгерской республики (1919 год) Лукач был наркомом просвещения. Когда его послали на фронт комиссаром, он приказал расстрелять каждого десятого солдата из красной воинской части, не выдержавшей боя и пустившейся в бегство.
Позже Лукач в одном тайном разговоре так объяснил суть коммунистической философии: она состоит в убеждении, что диалектика истории способна из зла в конечном итоге сотворить добро. Поэтому коммунисты могут совершать преступления и переступать через заповеди, если этого потребует политическая целесообразность. Пока это тайное учение, которое открывают лишь руководителям партии. Но придет время, сказал Лукач, и в него посвятят и остальных коммунистов.
Лукач в конце 1920-х годов эмигрировал в Советский Союз, где за свои неортодоксальные философские занятия подвергался разного рода чисткам и проработкам. В 1941 году он отсидел несколько месяцев на Лубянке, и его чуть было не расстреляли как иностранного шпиона. Когда его уже в послесталинские годы спросили, как же он все это переносил и не разочаровался в коммунизме и партии, этот рафинированный философ дал потрясающий ответ: «У меня не было души».
Конечно, у Лукача была душа, как у любого человека. Но интересно то, что он считал нужным по этому поводу думать. Коммунист должен жить и действовать так, как будто у него нет души, ведь его душа — это партия. Другой известный революционер и деятель советской эпохи Юрий Пятаков в откровенной беседе говорил, что вера в коммунизм требует бескомпромиссного насилия прежде всего над самим собой: нужно выбросить из головы абсолютно все собственные убеждения, которые могут противоречить партийным установкам. Это необходимо для большевика, хотя, добавляет Пятаков, сделать это на самом деле труднее, чем выстрелить в себя из револьвера.
Штурмовавшие небо
Начавшиеся сразу после Октябрьской революции гонения на верующих по своим масштабам и жестокости можно сопоставить, наверно, только с преследованиями христиан в императорском Риме. И то еще большой вопрос, какие были более жестокими. Все-таки в Риме они носили характер всплесков, длились несколько лет, после чего наступали периоды относительного затишья. Даже при императоре Диоклетиане они продолжались лишь восемь лет. При Советской же власти гонения были повсеместными и непрерывными.
Дело в том, что коммунисты видели в Церкви одного из своих главных соперников за души и сердца людей. Вера в Небесное царство мешала поверить, что его надо создавать здесь, на Земле. Интересно, что Маркс и Энгельс в юности сначала стали атеистами и лишь только через несколько лет — убежденными материалистами и коммунистами. Но для Маркса, даже пока он оставался идеалистом, философия означала полное отрицание религии, хотя марксизм неявным образом многое из нее позаимствовал. Пришедшие в ноябре 1917 года к власти люди страстно верили в земное, нерелигиозное воскресение жизни. И в марксизме в искаженной форме присутствовали христианские ценности. Например, принцип интернационализма и равенства наций был эхом того, что во Христе нет ни эллина, ни иудея. Советский коллективизм, принимавший порой убийственные для человеческой личности формы, был искажением братства христианских общин. Жертвенность советских людей, так ярко проявившаяся в годы Великой Отечественной и спасшая мир, была отражением ранее впитанного народной психологией евангельского Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13).
Кто-то кстати заметил что Советский Союз напоминал один большой монастырь, но без Бога. Да и с отношением классиков марксизма к христианству все не так просто. Хотя они христианство ненавидели, одновременно они ему в чем-то парадоксальным образом симпатизировали. Энгельс в статье «К истории первоначального христианства» сравнивает пролетариев-коммунистов с первыми христианами. Если хотите узнать, говорил он, чем были первые христианские общины, посмотрите на нынешние ячейки Интернационала. Для Энгельса рабочее движение и христианство одинаково возникли как движения угнетенных. Оба они, по Энгельсу, «проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества».
Со своим состраданием к бедным и крайней жестокостью к богатым и просто несогласным коммунизм стал одним из самых мощных исторических движений. К середине XX века почти половина человечества жила в странах, где правили компартии, — в СССР, Китае, Восточной Европе.
Советское время — очень сложный период в истории нашей страны. В нем безусловные намерения добра испорчены тем, что для своего осуществления они необходимо предполагают зло. Сострадательные революционеры столкнулись с тем, что Царство Божие на Земле невозможно установить без жестокого насилия и над другими, и над собой. Вопреки мечтаниям о «социализме с человеческим лицом» Сталин лишь довел эту линию до своего логического конца.
Однако мы обязаны отделять коммунизм от коммунистов, грех от грешника. Осуждая чьи-либо деяния, христиане молятся за своих врагов. Ведь право суда над любым человеком принадлежит одному только Богу.
Кроме того, для нас по отношению к старшему поколению безусловно в силе остается заповедь почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле (Исх 20:12). Тем более, что многие наши родители честно прожили свою жизнь, воспитали таких «умных» нас, и создали тот задел, которым до сих пор живет наша страна. Дело в том, что в советских ценностях при всем богоборчестве было и христианское содержание, пусть и сильно искаженное (человеческое братство, сострадание к угнетенным, жертвеннность). И не видеть этого в советском времени было бы неправильно.
Пущаев Юрий
