ГОСПОДЬ СКОРБЯЩИЙ Воззвал Господь, скорбящий о Сионе,

Во-первых, отметим, что само стихотворение, текст его, есть описание сферы невидимого. Текст стихотворения описывает со-беседование Господа и Ангелов Служения. Ни Господа, ни Ангелов Служения не видел никто и никогда. Более того, Господь, отходя к «тайникам, чье имя – Мистарим», становится невидим даже и для Ангелов Служения. Кто же владеет полной картиной невидимого мира, видит невидимое? – Поэт. Именно Поэт утверждает в видимом пространстве предмет со-беседования – «скорбящий о Сионе», именно Поэт свидетельствует о невидимом даже для участников действия, – «отошел» и «плакал там». В предпоследней строке уточняется причина скорби – «о гибели Сиона», последняя строка подчеркивает, что Он – «незрим». Здесь надо обратить внимание на поразительную, – если вдуматься и суметь заметить, – точность русского поэтического слова, точность Русской поэзии, буквенную, буквальную, построчную. Вопросы мира видимого, ответ на которые следует искать в мире невидимом, проще говоря – пристальный анализ текста стихотворения. Главный герой стихотворения, главное действующее Лицо – Господь Скорбящий. Первая строка уточняет – Скорбящий о Сионе. Как реализуется функция «скорби»? Она реализуется в со-беседовании с Ангелами Служения – воззвал и спросил. Зачем Ангелы Служения, ведь Господь ведает все? Ангелы Служения необходимы для перехода из мира невидимого – Внутренний мир Господа, – в мир действительный, мир действия. Ангелы служения необходимы, чтобы служить. И они служат, отвечают на вопросы. Тем самым обеспечено действие, обеспечено со-беседование, обеспечен диалог. К Кому апеллирует Господь? К Царю, покорному Богу Сил. В апелляции проявляется дополнительный ряд Лиц – Царь и Бог Сил. Пример действия в случае поражения (погибли). Тронный зал – символ Царствования, в котором Трон – символ власти, образ самого Царства – Трон и Царь на Троне. Признаки скорби Царя: завешивает зал вретищем, гасит светильники, умолкает. Почему, точнее – зачем Господь, Творец мира (Мной созданную твердь) вынужден подражатьнекоему, пусть даже и самому могущественному Царю? В видимом пространстве стихотворения – этого Ответа-1 нет. Но Он – подражает. Подражает, но как. Именно как Творец мира. Образ действия невозможно назвать – подражанием. Потому что «подражание» не может превосходить «образец». А в тексте стихотворения образ действий Господа превосходит образ действий Царя. Очевидна разница полномочий. Царь волен действовать в своем Царстве (тронном зале) и в себе (умолкает). Господь действует в пределах Им же созданной тверди: завешивает вретищем всю твердь, гасит – солнце. Но, вновь, зачем? Ведь и так уже твердь завешена тьмою, зачем еще одно, повторное, по сути, действие? Вновь в видимом составе стихотворения ответа нет. Но Ответ-2 есть в символическом, оно же – невидимое, составе стихотворения. Вретище – это символ скорби. Завесить вретищем – значит обозначить в символе свою скорбь. Первое действие, таким образом, символическое. Второе действие реальное, действительное – погашу солнце. Здесь уже не символ, а прямое действие. Причем виден характер полномочий Господа – это власть над всем, не только над твердью, но и над тем, что вне тверди, – над солнцем. То есть повтора действий нет, есть возрастание (усиление) действия, сначала символическое действие, потом реальное. Причем и то и другое превосходят по масштабам действия Царя. Стихотворение в видимом составе указывает на подчиненность действий Царя – покорный Богу Сил. Есть ли подчиненность у Господа? Ответа-3 в видимом составе стихотворения нет. Далее вновь. Превосходная степень. Не просто «замолчу», но – сокрою Лицо Свое. И сразу обозначено, чем это, Сокрыть Лицо, грозит миру – «Да правит в мире Смерть». Отсюда уже в символах «Лицо Свое» – это Лицо Жизни, Правление (Царство и Царствие) Жизни. Потому что результат сокрытия Лица – правление (власть) Смерти. Здесь и «Лицо Свое» – не лицо буквально, но символ Самого Господа. И здесь надо обратить внимание на поразительную, – если вдуматься и суметь заметить, – точность русского поэтического слова, точность русской поэзии, буквенную, буквальную, построчную. «И отошел с покинутого трона». Как можно отойти с покинутого трона? Если трон уже покинут, как с него можно отойти? Отойти – это и значит в обиходе покинуть. Но в стихотворении и сказано: сначала «закрою Лицо Свое», сделать это – значит «покинуть трон». Закрытием Лица – трон покинут и свободен, но не пуст, на трон возведен новый правитель – Смерть. Заметим, что Господь полновластный Правитель и Смерти тоже. Именно Его действием – «сокрою Лицо» – и именно Его повелением – «Да правит» – устанавливается новый порядок вещей. Вот это и есть и рядовой и яркий одновременно пример того утверждения, что в совершенном художественном произведении нет ни красот, ни недостатков. То есть нет ничего лишнего, случайного. Этот принцип Русской литературы концентрирован Буниным – «ничего лишнего!». Логика здесь абсолютная: Трон уже оставлен, пуст, волеизъявлением Господа, но еще не покинут. И отдав преемственность – «Да правит» – Он отходит, покидает оставленный  ранее трон (отметим: всего этого обычный читатель не видит, не видит и читатель углубленный в текст, читатель чувствует лишь «правда – не правда», доверяет или нет. Другое дело – исследование, наука. Обратный путь. – Блок: «Ведь я – сочинитель,/Человек, называющий все по имени,/Отнимающий аромат у живого цветка. Задача ученого – вернуть аромат?). Последнее четверостишие открывает нам, наконец-то, на исходе стихотворения причину скорби: «плакал о гибели Сиона». Только здесь мы узнаем, что случилось. Это сюжет, и это интрига, которая сохранялась до завершения стихотворения. Но решая интригу видимую, тут же стихотворение создает интригу – «неразрешимую». Есть Тайники (Мистарим), недоступные Ангелам Служения. Но откуда же исходит свидетельство о том, что происходит в Тайниках? Мы видим, что происходит: «плакал там». Но кто свидетель, кто рассказчик? – Поэт. Это откровение (не интрига, а именно откровение) заставляет нас вернуться к началу стихотворения: «воззвал» – это можно видеть и слышать – знать. Но характеристику – «скорбящий о Сионе» – не может знать никто. Однако есть тот, кто знает и свидетельствует нам об этом. Кто это? – Поэт. Поэт присутствует в начале стихотворения, и в заключение его. Сообщение замкнуто – это свидетельство художественной целостности. Мы открыли многие факторы, остающиеся вне поля зрения даже пристального читателя поэзии. Тема стихотворения – скорбь о Сионе – заставляет нас обратиться к Библии. Библия – это первый источник, который мы должны понимать. Сравним с содержанием «мидраша»: «V. Господь скорбящий» «– Воззвал Господь к Ангелам Служения и сказал: «Что делает царь, оплакивая смерть близкого существа?» – Завешивает вретищем двери чертога своего, – ответили Ангелы Служения. – И Я делаю так, – сказал Господь: «Я мраком одеваю небеса И вретище им делаю покровом». – И еще что делает царь? – Велит светильники потушить. – И Я делаю так, – по слову пророка: «Померкнут солнце и луна, И звезды блеск свой потеряют». – И в молчании пребывает царь. – И Я делаю так – по слову пророка: «В безмолвии сидеть он будет одиноко, Отягощенный бременем своим». «В тайниках будет плакать душа моя». Поясняли со слов Рава: место есть у Господа, где он плачет, и «Мистарим» (тайники) название его».

Мы видим, что Бунин не просто зарифмовывает мидраш, не просто «перекладывает» смысл. Попробуем вновь коснуться «неприкасаемого» /ибо невидимо/ в поэзии. Библия – это поэзия, слог и значение совпадают, говорит о земном, а дышит небесное, это – интонация. Мидраш – значителен, лексически возвышен, но он не поэзия, значение высоко, но не хватает четкости слога. Что делает поэт? Выстраивает слог? Поэт принимает в себя как в горнило несовершенный слог и совершенное (от Первоисточника, Книга «Бытие», заимствованное) значение мидраша. Горнило – это и таинство, и тайна творчества, Тайна в том, что в Пламени дышит Сам Творец (стихотворение «Тора»), Творец первоисточника – Библии. «Температура» русского творчества такова, что возникает новое вещество, атомы те же, но сцеплены иначе. Библия есть совершенство значения и слога. Всякое толкование ищет смысл, и на этом пути теряет поэзию. Всякое творческое осмысление (есть Горнило, как и само творчество) смысла не ищет, смысл уяснен по наитию, от этого и возникает пламень, само – горнило. В результате рождается сочетание «прекрасного и вечного» (Бунин, 1901 год). Идеальное сочетание «прекрасного и вечного» – Библия. Человеческое творчество стремится к образцу. Но «нет в мире разных душ и времени в нем нет» (Бунин, «В горах», 1916) – время должно быть. То есть Библия – вне-временна, но Она отвечает каждому времени, всегда современна. Поэзия в высших и совершенных своих образцах делает то же самое. Это тот же творческий принцип, ориентир к которому апеллировал Гете, отмечено М.С. Штерн: «художник, по словам Гете, становится коллективным существом. В его душе звучат голоса предшественников тем громче, чем непосредственнее и субъективнее его восприятие» [Штерн, 1997, с.122]. Творческое горнило Бунина не просто переплавляет мидраш до четкости слога, до интонации, до поэзии, но еще и привносит дополнение смысла. За счет чего? За счет того, что Библия не ограничена, органично для Православного миропонимания сочетая в себе Ветхий и Новый Заветы. Мидраш ограничен Ветхим Заветом. Бунин, обладая всей полнотой Православного миропонимания (не случайно цикл стихов Бунина в 1914 году начат стихотворением «Господь скорбящий» — к Дарованию Завета и завершен стихотворением «Новый Завет»), «интеллектом сердца», не ограничен ничем земным, то есть может приближаться к Творцу сколь угодно близко – именно в Новозаветном смысле: «Будьте совершенны как Отец ваш небесный». Отсюда в стихотворении возникает смысловое усиление, конкретизация, но конкретизация поэтическая – «Да правит миром Смерть». И к вопросу о временном, современном и вечном – через пять месяцев от создания этого стихотворения в мире, в человеческом мире, мире земной жизни, начнется правление Смерти, равного которому человеческая история еще, к началу двадцатого века, не знала. Недаром период этого правления Смерти будет назван Первой (первой! такой – еще не было) мировой войной. Поэзия скажет об этом заранее, за полгода, скажет предельно ясно. Но как и «во времена Ноя, пили, ели, веселились…». Через полгода от стихотворения «Господь скорбящий» Бунин напишет «Воззвание…», и это тоже Бунин в 1914 году, под которым поставят подписи деятели культуры. Но что в содержании, кроме того что уже сказано в стихотворении «Господь Скорбящий» – «Да правит миром Смерть»? Подписывать надо было не воззвание, а стихотворение Бунина, и не только деятелям культуры России, но и всего мира. Значение Библии – прикладное для человечества, то есть в Библии содержатся не ответы, но возможность понимания любых значимых ситуаций человеческого бытия, как личного, так и общественного. В этом смысле значение русской литературы, как части мировой литературы, столь же прикладное, столь же раскрывающее смысл происходящего в русской жизни. Причем происходящего не только сию минуту, но и – пророчество о будущем. Подлинное собеседование с Творцом, действительное собеседование – не в том случае, когда автор мнит, а в том, когда диалог возникает с Творцом – это всегда эпос. Стихотворение Бунина «Господь скорбящий» не лирика, это эпос. Лирикой оно пробудет только пять месяцев, до того момента как Смерть взойдет на трон и будет править миром. Весь цикл 1914 года – это эпос. Это диалог, со-беседование с Творцом, отсюда и совершенство, но и творческая скупость. С Творцом не болтают. Если диалог возникает, взвешен каждый слог и каждое слово – это мы и видим у Бунина. Такая лексическая поэтическая скупость выражения чувств сродни молчанию. Вслушаемся в поэзию Ивана Алексеевича Бунина, в его стихотворные строки, явленные миру в трагическом для истории человечества, мировой истории 1914 году… накануне великой трагедии явленные, и непонятые современниками.