В те дни приходит Иисус в город Самарийский, называемый Сихарь, близ участка земли, данного Иаковом сыну своему Иосифу. Там был колодезь Иаковлев. Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя. Было около шестого часа. Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить. Ибо ученики Его отлучились в город купить пищи. Женщина Самарянская говорит Ему: как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются. Иисус сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую. Женщина говорит Ему: господин! тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у тебя вода живая? Неужели ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его? Иисус сказал ей в ответ: всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную. Женщина говорит Ему: господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать. Иисус говорит ей: пойди, позови мужа твоего и приди сюда. Женщина сказала в ответ: у меня нет мужа. Иисус говорит ей: правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала. Женщина говорит Ему: Господи! вижу, что Ты пророк. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме. Иисус говорит ей: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев. Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. Женщина говорит Ему: знаю, что придет Мессия, то есть Христос; когда Он придет, то возвестит нам все. Иисус говорит ей: это Я, Который говорю с тобою. В это время пришли ученики Его, и удивились, что Он разговаривал с женщиною; однакож ни один не сказал: чего Ты требуешь? или: о чем говоришь с нею? Тогда женщина оставила водонос свой и пошла в город, и говорит людям: пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос? Они вышли из города и пошли к Нему. Между тем ученики просили Его, говоря: Равви! ешь. Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете. Посему ученики говорили между собою: разве кто принес Ему есть? Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его. Не говорите ли вы, что еще четыре месяца, и наступит жатва? А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут, ибо в этом случае справедливо изречение: один сеет, а другой жнет. Я послал вас жать то, над чем вы не трудились: другие трудились, а вы вошли в труд их. И многие Самаряне из города того уверовали в Него по слову женщины, свидетельствовавшей, что Он сказал ей все, что она сделала. И потому, когда пришли к Нему Самаряне, то просили Его побыть у них; и Он пробыл там два дня. И еще большее число уверовали по Его слову. А женщине той говорили: уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос. Говоря об этом евангельском сюжете, мне хотелось бы сосредоточиться на начальном его фрагменте. Итак: Иисус, устав от жары, сидит у колодца; к колодцу подходит женщина-самарянка – и Иисус обращается к ней с просьбой дать ему воды. Казалось бы, самая заурядная бытовая сценка. Но надо понимать, что Иисус здесь одновременно нарушает несколько правил, которым были призваны следовать добропорядочные иудеи. Во-первых, Он находится с этой женщиной наедине (ученики, как сказано, пошли в город за провизией), что уже выглядит неприлично; во-вторых, Он – мужчина, раввин – первым заговаривает с ней; в-третьих, Он просит пить, не имея собственной посуды и, следовательно, вынужден пользоваться посудой нечестивых самарян. И однако Иисус, как это часто случалось и при иных обстоятельствах, пренебрегает всеми этими писаными и неписаными правилами, видя перед собой живого человека, способного, как Он понимает, откликнуться на проповедь Мессии. Эта открытость к общению, эта простота (в хорошем смысле слова) была одной из ярких черт Иисуса. Собственно говоря, иначе Его пастырское служение было бы невозможным: много ли толку, если ты можешь проповедовать на стадионах, но не способен выслушать отдельного человека, ответить на его вопросы, услышать его боль и сомнения? В современной Церкви (как, впрочем, и в прошлые века) преемниками Иисуса в Его пастырстве и проповедничестве считаются прежде всего епископы и пресвитеры. Как и Спаситель, священнослужители призваны возвещать Благую весть, заботиться о своей пастве, наставлять ее на пути спасения. Но, как и Иисусу, им нужна для этого открытость и простота. И вот здесь мы сталкиваемся с проблемами. Расскажу одну незатейливую историю. Я учился на первом курсе семинарии. Нашим классным наставником был протоиерей Владимир Кучерявый, ныне покойный. Видели мы его очень нечасто (он не преподавал в нашей группе), но на Николу Зимнего он позвал нас в свой храм в Сергиевом Посаде. Вся наша братия поднялась на клирос, на котором мы и провели всю службу. И я до сих пор помню это странное ощущение, когда в конце службы мы спустились с клироса (а он был не на балконе, а просто на небольшом возвышении) – и попали в толпу простых смертных. Это было чувство какого-то смущения и замешательства: зачем они здесь? Почему их так много? Женщины, дети – всё это как-то неудобно и бестолково. Конечно, гораздо лучше стоять отдельно от «народа» на клиросе (а еще лучше – в алтаре, недосягаемым для взгляда и слуха). Заметьте: прошло всего три с половиной месяца от начала учебного года, при этом я не сидел всё это время безвылазно в семинарии – по меньшей мере, я выбирался в Москву сдавать аспирантские экзамены, да, наверное, и по другим поводам случалось покидать стены лавры. И вот – такое отчуждение от «докучливой толпы». А теперь подумайте: что происходит с молодыми людьми, которые проводят в семинарских стенах пять, шесть, восемь лет? Впрочем, долго думать тут не надо, достаточно оглянуться вокруг – и мы увидим молодых пастырей, возлагающих бремена неудобоносимые на своих ближних, от которых они себя давно и надежно отделили. Еще одна история. Я еще не был священником, и мы с одним моим знакомым иеромонахом, учившимся не только в семинарии-академии, но и в свое время стажировавшимся в Германии, шли на экскурсию в Грановитую палату. Поднимаясь по Троицкому мосту, мы обогнали класс – кажется, это была начальная школа. Увидев священника, учительница воскликнула: «О, дети, подойдите к батюшке, он вас благословит!» Но батюшка-иеромонах ограничился тем, что преподал всем общее благословение и, что-то буркнув, пошел дальше. Увидев разочарование на моем лице, он сказал: «Ну что ж, мне каждого, что ли, надо было благословить отдельно?» Ну да, это, наверное, заняло бы время, потребовало бы каких-то душевных усилий – всё это так. Но дело-то не в этом. А просто многие из нас не умеют общаться с людьми – по крайней мере, не умеют это делать в непривычной обстановке, в нестандартных обстоятельствах. Закрытые учебные заведения, через которые вынужденно проходят почти все священнослужители нашей Церкви, награждают своих выпускников обилием комплексов, одаривают их умением говорить на каком-то суконном «церковном» языке, но вовсе не способствуют тому, чтобы священник (тем более – епископ) мог в простоте и открытости сердца и ума разговаривать с живым человеком, со своим ближним. Но если бы речь шла только о священниках. Многие из правоверных мирян также быстро выучивают этот особый церковный язык, устраивают себе особый церковный быт, где всё благолепно и всё на своем месте – иконочки, вербочки, чёточки, фотографии стариц, старцев и старчиков, многочисленные святыньки со всех концов света… Но если к ним обращается кто-то из «внешних» с каким-то важным для себя вопросом, то в большинстве случаев получает отнюдь не живую воду Христова учения, а мертвые заученные формулы, которые, как иным кажется, содержат в себе рецепты на все случаи жизни. Отцы, братья, сестры! Далеко не о всех из нас люди скажут: его слово – со властью. Но тогда давайте хотя бы не будем бояться простоты! Давайте не будем пренебрегать доброй шуткой! Не устрашимся быть иногда даже смешными и неуклюжими – если, в силу нашего несовершенства, единственной альтернативой здесь является напыщенное самодовольство и одеревенелая самовлюбленность. «Я» – такой же человек, как и «они»: епископ – по отношению к священникам, священник – к мирянам, «церковные» – к «внешним». Мы вдолбили себе в голову, что должны быть учителями для других-прочих. Но лучшее научение – не словом, а делом. А лучшее средство от самообольщения и превозношения – немного самоиронии, толика юродства. И если мы не замкнемся в своем учительном монологе, но будем открыты людям, их вопросам, даже их критике и порицаниям – тогда, возможно, в один прекрасный день тот человек, с которым мы когда-то говорили о Христе, станет нашим братом или сестрой в Нем. Но еще лучше, если он (она, они) скажут нам: «Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос». Поверьте, это не пренебрежение или неблагодарность, но свидетельство того, что наши слова (и дела) достигли цели. Да поможет нам в этом наш Господь, а также и самарянка, которая, согласно церковному преданию, звалась Фотиной и обратила ко Христу сто рабынь дочери императора Нерона, после чего засвидетельствовала свою веру мученической кончиной.