На фоне антицерковной реформы приходского управления и массового закрытия храмов власти дали разрешение Русской Православной Церкви (и некоторым другим конфессиям в СССР) на установление экуменических контактов с целью закамуфлировать преследование религии. В 1961 году РПЦ ходатайствовала о принятии ее во Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) – это ходатайство сразу же было удовлетворено. Отвлекающий маневр удался: ВСЦ и весь мир ликовали – Церкви в СССР свободны. Церковные деятели Московской Патриархии должны были представлять своим западным собеседникам церковную жизнь в СССР как нормальную и свободную и опровергать любой намек на репрессии против верующих как клевету[1]. Ради сохранения Православной Церкви в России во время гонений, ее иерархам приходилось порой идти с властью на подобные компромиссы.

За 1961–1964 годы в СССР было осуждено по религиозным мотивам 1234 человека. Многие из них были высланы в лагеря, поселения, ссылки. Нередко при ведении таких дел допускалось нарушение законности. Не случайно сразу после отставки Н.С. Хрущева, в октябре 1964 года, в Верховном Суде СССР прошло под председательством А.Ф. Горкина специальное совещание по вопросам нарушения социалистической законности в отношении верующих. А в январе 1965 года Президиум Верховного Совета СССР принял Постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих», в соответствии с которым была проведена работа по дополнительному изучению дел и были отменены многие судебные решения[2]. Председатель Совета по делам религиозных культов А. Пузин 21 ноября 1964 года уже с негодованием писал в ЦК КПСС, что за последние три с половиной года к уголовной ответственности привлекли более 700 верующих и, кроме того, многих сослали по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР о тунеядцах. Он подчеркивал, что как тунеядцев судят стариков, получающих пенсию, рабочих и колхозников, добросовестно работающих на предприятиях и в колхозах[3]. Много осужденных верующих было реабилитировано, возвращено в места прежнего проживания.

Корректировка закона, предпринятая в 1975 году, была связана со слиянием двух Советов в единый Совет по делам религий при Совете Министров СССР, а также в связи с приданием религиозным организациям некоторой экономической свободы.

Не дав формально прав юридического лица, законодатели исключили из текста закона упоминание об отсутствии у Церкви прав юридического лица, но при этом специально оговорили право религиозным объединениям совершать хозяйственные акты, свойственные юридическим лицам.

Особым внешне малозаметным изменением, но весьма существенным для бытия Церкви, было упразднение статьи, запрещающей центральным церковным органам пользоваться средствами религиозных объединений и вести собственную хозяйственную жизнь. С этим изменением связано также и упразднение запрета сборов с религиозных объединений и отдельных верующих в пользу иных религиозных объединений

Тем не менее, человеконенавистническая статья 17, запрещающая, например, «оказывать материальную поддержку своим членам», оставалась действовать вплоть до 1990 года.

Сохранялась также и статья 31, устанавливающая порядок равнодоступности всем гражданам подписания договора о пользовании культовым помещением. Именно эта статья позволяла вытеснять православные общины из храмов разбойными действиями раскольнических групп. Не будь данной юридической возможности – вторгаться в общинную жизнь иным гражданам, – вряд ли возможно было бы отторжение Церквей и монастырей от православных общин греко-католиками и раскольниками всех мастей[4].

Но притеснение верующих не прекращалось. Церковное руководство, как в центре, так и на местах, было практически беспомощно перед произволом властных советских государственных органов. Очень сложно было, например, совершить крещение взрослого человека и даже причастить младенца.

Здесь можно привести еще и следующее воспоминание митрополита Иоанна (Снычева): «Архиерей Иероним издал циркуляр по епархии о том, чтобы дети, начиная с 2-х и до 16-и лет, не ходили в церковь ни сами по себе, ни даже с родителями. Крестить могут только годовалого ребенка. У входа в храм сделана специальная узенькая калиточка и через нее фильтруют верующих – взрослых пропускают, а детей нет. И все это устраивают сами же верующие во главе с архиереем… На что все это похоже?! На варварство. Бедные дети, что они должны испытывать от такого архиерея! Да за такое дело самого архиерея следует отлучить от Церкви и не пускать в храм. Да, скорбные дни переживает Русская Церковь. Сами епископы разрушают ее устои, терзают, бедную, и всячески издеваются»[5].

Над совершением треб был введен жесткий контроль со стороны государства. Все они заносились в специальные книги с указанием фамилий, паспортных данных, адресов участников. В некоторых местах советскими органами власти велся даже учет количества людей, посещавших храмы[6]. Для крещения ребенка требовалось присутствие обоих родителей, а кое-где и письменное заявление, выдавались квитанции. Эта акция преследовала сразу несколько целей. Резко усилился налоговый контроль. Деньги за требы стали поступать исполнительным органам, которые сдавали «излишки» в фонд мира. Информация об участии в церковных обрядах нередко передавалась официальным советским органам и могла служить причиной преследований по месту работы или учебы[7].

Правда, через некоторое время давление на желающих принять Таинство Крещения или отпеть умерших родственников несколько снизилось, но и тогда продолжало оставаться достаточно сильным. Контроль за исполнением треб со стороны властных советских структур и последующая соответствующая проработка обращавшихся с просьбами об их совершении приводила к тому, что далеко не все желавшие креститься или венчаться решались на это. Очень мало было взрослых людей, решившихся креститься; большинство крещений было младенцев. Например, во Владимирской области в 1978 году из 10198 крестившихся совершеннолетних было только 242, а в 1974 году из 10198 лишь 74[8].

Архиепископ Феодосий отмечал, что крещений могло бы быть гораздо больше, если бы горсоветы и райисполкомы не проверяли систематически так называемые «книги записи обрядов», в которых церковные советы были обязаны записывать имена, фамилии, адреса родителей крещаемых младенцев, номера и прочие данные паспорта. В этих же книгах родители должны были собственноручно расписываться. Проверка книг сельских церквей производилась несколько раз в год. Городские же церкви должны были предоставлять свои книги в горсовет каждый месяц, причем они задерживались в горсовете на несколько дней[9].

В Ивановской области еще одно затруднение состояло в том, что для того, чтобы крестить ребенка, необходимо было согласие обоих родителей. А нередки были случаи, когда мать желала крестить ребенка, а отец нет, и наоборот. Большие трагедии для матерей, желающих крестить своих детей, возникали в том случае, когда мужья оставляли своих жен и детей, не расторгнув официально брака, и находились в безвестном отсутствии, обзаведясь новыми семьями. Имели место случаи, когда мужья оставляли своих жен и, оформив развод, жили с другими в той же местности, совершенно не интересуясь детьми от первого брака, а между тем не желали дать согласие на крещение этих детей. И даже в таких случаях церковные советы были вынуждены отказывать матерям в крещении их младенцев. В то же время в некоторых других областях не существовало таких строгих и непреклонных правил для крещения детей, отцы которых отсутствовали или порвали общение с ними[10].

Количество крещений младенцев в этот период было неравномерным даже в рамках одной и той же области. Например, в 1978 году в Рязанской области в Скопинском районе было крещено 68,1 % от числа родившихся детей, в Спасском 76,2 %, в Рязанском 49,6 %, в Михайловском 48,6 %[11].

Старший инспектор Совета по делам религий Дегтярев Ю.М. по результатам поездки в Калужскую область отмечал ряд упущений в контроле за соблюдением законодательства о культах. Отдельные должностные лица пытались запретить крещение детей жителям других областей. В г. Обнинске неправомерно проводилась воспитательная работа с гражданами, совершившими обряд крещения своих детей. В нарушение закона от родителей требовали заявление о согласии на крещение детей[12].

Несмотря на это давление, число желающих, чтобы над ними были совершены церковные таинства, продолжало оставаться значительным. Приводимая ниже таблица показывает, каким было количество крещений и венчаний в целом по областям Центральной России в 1967–1970 годах.

Мы видим, что наиболее часто совершаемыми требами были крещение и отпевание, сравнительно редкой – венчание. Так, в 1960 году в Костромской области крестили 38,1 % новорожденных, в 1961 году 43,3 %[13]. Для сравнения можно отметить, что за 9 месяцев 1965 года в Рязанской епархии было совершено 5732 крещения, 244 венчания, 1590 очных и 5196 заочных отпеваний[14].

Заказ отпевания был сравнительно более легким делом, поэтому число отпеваний имеет наивысший показатель. Кроме того, не всегда отпевания официально учитывались. Например, документы свидетельствуют, что количество отпеваний составило: в Ивановской епархии – 10189 (на 1968 год), во Владимирской епархии – 9592 (на 1969 год), в Костромской – 3608 (на 1961 год)[15]. Разительное расхождение в количестве отпеваний по Ивановской и Владимирской епархиям, с одной стороны, и с другой – Костромской, свидетельствует, скорее всего, не о том, что такое огромное расхождение действительно имело место, даже учитывая и расхождения в годах, за которые представлены цифры, а о том, что уполномоченный учитывал в отчете только очные отпевания, опуская заочные. Что касается венчаний, то, учитывая государственный, идеологический и иной прессинг на сознание молодежи того времени, неудивительно, что их число было весьма невелико.

Таблица 1

Количество крещений и венчаний, совершенных

в регионах Центральной России в 1967-1970 гг.[16]

В качестве еще одного примера положения Православной Церкви в регионах Центральной России можно привести некоторые статистические данные по Московской области за 1978 год: «По состоянию на 1 января 1979 года в Московской области зарегистрировано 162 религиозных объединения и в том числе 133 православных. Православная Церковь имела в области 29 приходов в городах, 6 в поселках и 98 на селе, в которых насчитывалось 2 800 членов учредителей («двадцаток»). По данным с мест в 1978 г. в этих церквах в дни религиозных праздников одновременно присутствовало около 70 тысяч верующих, а в дни таких праздников как Пасха, Рождество и др. до 140 тысяч. Здесь было зарегистрировано 265 служителей культа (священников, диаконов и псаломщиков), т. е. в среднем по 2 служителя культа на одну церковь. Количество религиозных обрядов совершенных в Московской области в 1978 году характеризуется следующими цифрами: крещений – 28 601, венчаний – 519, отпеваний – 39 683 (в том числе очных – 11 024, заочных – 28 659).

При этом в некоторых районах процент крещений и других обрядов значительно выше среднего областного[17].

В 1985 году количество крещений детей в процентном отношении от родившихся составило: в Москве 20 %, в Московской области 30 %, в Смоленске 26,9 %, в Туле 10,5 %, в Калуге 14,4 %[18].

Особой проблемой была конфронтация церковных советов со священниками и епископами, связанная с тем, что по советскому законодательству духовенство не имело реальной власти в приходах.

Например, в Ивановской епархии она приняла особо острую форму. На старосту Преображенского собора г. Иваново А.А. Вереникина и его окружение поступало много устных и письменных жалоб со стороны прихожан, но когда архиепископ Феодосий говорил об этом уполномоченному совета по делам религий по Ивановской области Н.В. Тимофееву, то уполномоченный непременно упрекал его в том, что он очень доверчивый человек и любит слушать сплетни.

Члены церковных советов подозревались прихожанами в равнодушном отношении к религии и даже атеизме, в разных манипуляциях со свечами, кружками и пожертвованиями.

Очень непростыми были отношения духовенства с исполнительными органами приходов. Тот же архиепископ Феодосий констатировал, что среди членов церковных советов, церковных служащих и певчих попадаются люди неверующие, сомнительной нравственности, которые за церковными службами никогда не бывают и не исполняют никаких церковных обрядов[19].

Были определенные проблемы и с исполнительными органами сельских приходов. Архиепископ Феодосий в отчете в Патриархию писал: «Самоуправно, дерзко и грубо ведет себя староста церкви п. Старая Вичуга А. Н. Морева, как в отношении прихожан, так и в отношении духовенства и даже архиерея. Маленький, но материально хорошо обеспеченный храм из-за ее нерадивого отношения содержится в грязном и запущенном состоянии. Священнослужителей она рассматривает как личных наемных работников. Не получая зарплаты, чтобы не лишиться пенсии, она занималась перепродажей несгоревших свечей в свою пользу; с прихожанами, духовенством и служащими Церкви была невероятно дерзка и груба»[20].

Впрочем, некоторые заслуживающие доверия очевидцы событий того времени считают, что авторы жалоб на членов церковных советов были людьми намного более порочными и беспринципными, чем те, о ком они писали.

Один уважаемый священнослужитель в личной беседе выразил мнение, что работники исполкомов и уполномоченные были гораздо порядочнее, чем многие так называемые «верующие», приходившие в храм из любви к кляузам и пакостям ближним.

Вот, например, свидетельства о некоторых эпизодах служения преподобного архимандрита Леонтия (Стасевича), которому шел девятый десяток в селе Михайловское Фурмановского района Ивановской области: «Ему делали подножки во время каждения храма, а несколько раз, как бы ненароком роняли на него тяжелые хоругви. Некоторые только что молились в храме, вышли на улицу и стали поджидать отца Леонтия, чтобы избить его. Но помощники батюшки догадались об этом, успели вывести его боковым выходом»[21].

Митрополит Вениамин (Федченков) так вспоминал об имевших место кляузах: «Недели две-три назад поступила к нам бумага клеветниц, будто бы секретарь Епархиального Управления протоиерей С. В. даже не имеет хиротонии!

В тот же день я выяснил документально полную ложь жалобы, но ещё потребовалось десять-двенадцать дней, чтобы добыть все материалы, показания свидетелей и пр.

И написали чуть не книгу!

Оказалось: совершенная ложь.

А фамилии выдуманы. В Патриархии же снова поверили. Это — несчастие, поощряющее кляузниц!»[22]

Шаги по подрыву материальной базы Церкви не прекращались и после 1964 года.

Архиепископ Никон (Фомичев), в 1977–1982 гг. управляющий Калужской епархией, вспоминал, что когда в 1955 году был назначен в Архангельск, храмов там почти не оставалось. В городе действовали три храма, из них два кладбищенских, а в епархии – такой колоссальной – всего 16 приходов. Открывать было почти нечего. Собор был маленький. Архиепископ Никон приехал в Архангельск в феврале и ужаснулся: все обросло инеем, льдом. Оказалось, что каменные плиты пола лежат прямо на земле. Ремонт делать не разрешали. Лишь после долгих переговоров с властями нам разрешили положить в соборе маты (циновки, половики), а в алтаре настелить деревянный пол[23].

А вот кадровый состав духовенства во многом зависел от позиции управляющего епархией, даже и при полном государственном контроле. Так, говоря о духовенстве Смоленской епархии при архиепископе Феодосии в 1983 году, уполномоченный Совета отмечал, что «отдельные ведут себя недостойно, пьянствуют. За систематическое пьянство и недостойное поведение отстранен от должности настоятеля Покровской церкви в г. Демидове и переведен вторым священником иерей Печерский С.М. За недостойное поведение отстранены от работы в Преображенской церкви в г. Рославле и переведены на другие приходы священники Морозов Н.В. и Кваша Е.А. По прежнему, систематически пьянствуют настоятели Антониевской церкви Гиль М.В., Георгиевской церкви Ховайло С.С., Борисоглебской церкви Придченко В.И.»[24].

Однако с приходом в качестве управляющего в 1985 году архиепископа Кирилла, кадровая ситуация в Смоленской епархии начала заметно изменяться. Как писал уполномоченный, с приходом нового архиепископа Смоленского и Вяземского Кирилла идет процесс замены и укрепления кадров священнослужителей за счет выпускников духовных учебных заведений. Так, в течение 1985 года в Смоленскую епархию прибыло после окончания Ленинградской духовной академии 2 выпускника с ученой степенью кандидата богословских наук и 3 выпускника, закончивших духовные семинарии. Взят курс на омоложение состава служителей культа[25].

По характеристике бывшего заместителя председателя Совета по делам религии Г.А. Михайлова, в советское время сложился сусальный образ епископа Русской Православной Церкви – благодушного, не обремененного особыми заботами человека, по меркам того времени материально обеспеченного. Архиерей назывался правящим, но зачастую не мог без согласия уполномоченного Совета по делам религии и секретаря райисполкома выехать за пределы епархиального управления в храм для совершения службы, не имел права самостоятельно решать вопрос о рукоположении, назначении и даже командировании священника на приход. Казалось бы, управлять архиерею, по существу, и нечем. Вот и шутили в определенных кругах, что живут представители епископата в золотой клетке. Однако в реальной действительности все обстояло гораздо сложнее. Непростой, полной заботы и волнений была жизнь епархиального архиерея.

Правящих епископов, как правило, тяготила жизнь со связанными руками. Мало кто из них согласился жить по правилам, противоречащим устоям Церкви. Бунтовали они; в зависимости от силы воли и мужества вели тайную или явную борьбу с силами зла, которые олицетворялись прежде всего уполномоченными Совета по делам религии[26].

В своей работе уполномоченные Совета опирались на поддержку местных советских органов. В середине 60-х годов стали создаваться комиссии по контролю за соблюдением законодательства о культах при местных Советах. Одним из направлений их работы была нейтрализация жалоб, попытки разваливать актив верующих. Комиссии в контакте с уполномоченным брали под свой контроль проведение выборов в исполнительные органы религиозных общин[27].

Например, в Смоленской области в 1983 году при исполкомах местных Советов народных депутатов работали 95 комиссий содействия контролю за соблюдением законодательства о культах, в которых насчитывалось около 700 человек советского актива[28].

В Рязанской области также во всех горрайисполкомах были созданы и работали комиссии содействия исполкомам по контролю за соблюдением законодательства о культах. В Касимовском, Михайловском, Шиловском районах подобные комиссии имелись и при исполкомах некоторых сельсоветов. Комиссии работали в тесном контакте с органами народного образования, культуры и здравоохранения[29].

Неудивительно, что при определенного рода «опеке» со стороны властей, число священнослужителей было весьма невелико, хотя, впрочем, соразмерно числу храмов. Например, во Владимирской епархии в 1962 году было 72 священника и 13 диаконов, в 1970 году 62 священника и 10 диаконов, в 1975 году 61 священник и 9 диаконов, в 1984 году 70 священников и 15 диаконов[30].

Мы видим, что число священнослужителей, достаточно резко сократившееся во времена хрущевских гонений 1958-1964 годов, в начале 1970-х годов стабилизировалось и в начале 1980 годов, на примере Владимирской епархии даже появилась тенденция к некоторому его увеличению. Однако значительный рост числа духовенства начался лишь после 1988 года. Приводимые ниже таблицы показывают, каковы были численность священнослужителей и действующих храмов в регионах Центральной России в 1965–1970 годах.

Таблица 2

Количество православных храмов в регионах

 Центральной России в 1965–1970 гг.[31]

Таблица 3

Количество духовенства в регионах Центральной России

в 1965–1970 гг.[32]

Необходимо обратить внимание на то, что среди священнослужителей порой попадались неподходящие для этого служения люди. Общий уровень их подготовки зачастую был весьма невысоким. Говоря о 43 священнослужителях, состоящих в клире Смоленской епархии на 1 января 1984 года, уполномоченный Совета отмечал, что большинство из них имеют крайне низкий образовательный уровень, большинство не имеют специальной подготовки. Лишь один имел высшее светское образование, 17 не имели даже среднего образования. Духовное образование имели только 19 священнослужителей[33].

Уполномоченный Совета по делам религий по Московской области в своем отчете за 1969 год отмечал, что исполнительный орган церкви в селе Петровское Щелковского района, прося перевода священника Губкина, писал о том, что он требовал платить ему еще такой же оклад, не включая его в ведомость, а после того, как его просьба была отвергнута, стал самостоятельно исполнять религиозные обряды, а полученные деньги с верующих присваивал себе.

О священнике церкви в г. Красногорске Труханове сообщалось, что он часто в церкви распространяет антисоветские настроения, концентрирует вокруг себя молодежь и всевозможных кликуш, тесно связан с группой Краснова (Левитина). Будучи в Павшинской церкви, часто пропускал службу по «болезни», хотя в этот период появлялся в церковной сторожке с какими-то женщинами, называя их своими «рабами божьими». Одна из таких его «раб божьих» – врач поликлиники № 105 Тимирязевского р-на г. Москвы Соколова, оправдывая его «болезнь», давала ему от имени этой поликлиники справки об освобождении его от «работы». Прикидываясь бессребренником, Труханов никогда сам деньги не получал, а поручал это всегда своим «рабам божьим» и причем придавал этому делу широкую огласку, например, заявлял всегда, что ему деньги не нужны, и просил их выдать то «рабе божьей» Анне, то «рабе божьей» Марии, и так каждую получку у него все новые и новые «рабы божьи».

И проповедническая деятельность таких служителей культа была полностью подчинена своим корыстным и стяжательским целям, так например: свящ. Пуц часто в своих проповедях говорил, что он, как настоятель и духовное лицо, своей паствы является властелином, что все верующие должны уважать и бояться своего духовного наставника, что настоящие верующие те, которые почитают своего пастыря и несут в церковь на помин не крохи риса, а мясные продукты, что он знает, якобы много приходов, где заботятся о своем духовном руководителе, спрашивают его нужды и, если нужно, то помогают ему продуктами, моют полы в квартире и т. д. и т. п.[34]

Важнейшее событие внутрицерковной жизни этого периода – Поместный Собор Русской Православной Церкви 1971 года. Обстановку, в которой он проходил, хорошо характеризуют следующие воспоминания его участника архиепископа Василия (Кривошеина): «Митрополит Никодим спросил: «Нет ли желающих задать вопросы?» Их не оказалось. Далее он спросил: «Все ли согласны, чтобы Собор одобрил процедуру выборов Патриарха и постановления 1961 года?»[35] Я на это сказал, что остаюсь при своем мнении, то есть совершенно не одобряю.Никто другой такого не сказал. Помню, как это меня поразило»[36].

Протоиерей Б. Осташевский (Калининской епархии) сказал, что доклады выражают мнение всех присутствующих, а поэтому мы должны «крепить могущество нашего государства», «строго соблюдать законы», «быть лояльными» (?). И что «мудрые решения 1961 года пошли на пользу Церкви и подняли авторитет священства, а собрание духовенства и мирян Калининской епархии единогласно их одобрило»[37].

Интересны и другие личные наблюдения архиепископа Василия, сделанные им в ходе Собора: «Недавно в Калужской епархии уполномоченный «обложил» один из храмов таким большим взносом, что после его уплаты в Фонд мира у храма не хватало денег на требуемый властями ремонт храма, который в результате был закрыт. Когда я спросил епископа Калужского Доната: «Правда ли, что у вас закрыли церковь», – он мне ответил: «Да знаете ли, это был громадный храм, а молящихся всего пять-шесть старушек… вот и пришлось закрыть храм». Но кто этому поверит? Всюду храмы переполнены и их не хватает, а тут всего пять-шесть старушек!»[38]

Среди важнейших деяний Поместного Собора 1971 года можно назвать избрание Патриарха Московского и всея Руси Пимена, а также отмену клятв на старые обряды и придерживающихся их. В последнем документе, в частности, говорится: «Освященный Поместный Собор Русской Православной Церкви любовию объемлет всех, свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами, но свято исповедующих апостольскую православную веру»[39].

Давление на Церковь со стороны государственных властей не прекращалось и в 1980-е годы. Государственные органы отслеживали даже содержание произносимых священнослужителями в храмах проповедей. Например, в Смоленской области контроль за содержанием и направленностью проповедей осуществляли горрайисполкомы и их комиссии по содействию контролю за соблюдением законодательства о культах, в каждой из которых 2-3 человека специализировались на прослушивании и анализе проповедей. Контроль за содержанием проповедей осуществлял и аппарат уполномоченного[40].

Архиепископ Никон (Фомичев) вспоминал: «В 1983 году на Пасху милиция не пускала в храм молодежь, причем милицейский автобус был поставлен так, чтобы люди не могли видеть крестный ход через ворота. Когда пошел на крестный ход, я тоже не выдержал, подошел к милиционерам и сказал:

– Что вы безобразничаете? Если не хотите пускать молодежь, так, дайте ей хотя бы видеть крестный ход!

– Хорошо, хорошо, мы автобус уберем.

Но вместо автобуса вскоре «убрали» меня, а ведь я стоял за интересы Церкви, за духовенство…»[41]

Случаи закрытия православных храмов имели место и в конце 1970-х, и во второй половине 1980-х годов.

В Рязанской области в 1977–1978 гг. были сняты с регистрации Советом по делам религий две недействующие с 1965 года церкви[42].

В Смоленской области на 1 января 1985 года действовали 37 православных приходов[43]. В 1986 году количество приходов Смоленской епархии сократилось с 37 до 36. Постановлением Совета по делам религий при СМ СССР было снято с регистрации как распавшееся объединение Преображенской церкви села Леонтьево Вяземского района, имущество которой по просьбе верующих было передано еще в 1981 году в Троицкий собор г. Вязьмы[44].

Между тем власти продолжали использовать Церковь в международной политике в первую очередь для того, чтобы показать, что в СССР отсутствуют преследования верующих, существует свобода совести. Интересно в этой связи письмо настоятеля Ярославского кафедрального собора протоиерея Бориса Старка, написанное им генеральному секретарю Всемирного Совета Церквей доктору Филиппу Поттеру 16 марта 1976 года.

В частности, он пишет о своем пастырском служении в СССР, что почти четверть века его пастырство проходило без всяких препятствий. Служил как можно чаще, при всяком случае говорил проповеди, проповедуя Слово Божие. За эти годы количество им погребенных и им крещенных исчисляется тысячами. Причем среди крещенных были не только младенцы, принесенные родителями, но и люди взрослые, сознательно шедшие на свое вступление в лоно Христовой Церкви. Более 30 юношам ему удалось помочь стать на путь пастырства, среди них и оба его сына, приехавшие на Родину малыми детьми[45]. Далее он пишет: «На моей практике никто ни разу не был лишен возможности веровать и исповедовать, хотя среди людей с которыми мне приходилось общаться были люди обоих полов, самых разных возрастов, различных профессий, различных культурных и образовательных уровней»[46].

Можно предположить, что данная картина церковной жизни в Советском Союзе была неоправданно идиллической.

Церковь широко задействовалась и в миротворческой политике Советского правительства. Помимо обязательного финансового участия в деятельности Советского Фонда мира, духовенство должно было делать и различные заявления для международной и советской общественности. Например митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн в своих обращениях Генеральному секретарю ООН, в циркулярных письмах священникам Ярославской епархии, других документах писал: «Тревога все более овладевает нами, когда мы узнаем об обострении обстановки в Европе, где НАТО планирует размещение новых ядерных ракет. Нас также очень волнуют  события на ближнем востоке и в Южной Атлантике… Мы просим Генеральную Ассамблею убедить правительство Соединенных Штатов Америки пойти на деловые, откровенные и конструктивные переговоры с правительством Союза Советских Социалистических Республик»[47]. Необходимо «остановить гонку вооружений, сделать разрядку международной напряженности необратимой»[48].

«Верующие и духовенство нашей Русской Православной Церкви, будучи сознательными гражданами нашей Родины, а также следуя миротворческой заповеди Христа: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9) в своем подавляющем большинстве своими добровольными взносами укрепляют Советский Фонд мира»[49].

Местные советские властные структуры оказывали различное давление с целью увеличения сумм взносов в Фонд мира от религиозных организаций. Священник Георгий Эдельштейн вспоминает о приеме у секретаря райисполкома, который назначил их приходу обязательную сумму взноса в Фонд мира. На просьбы старосты уменьшить сумму «секретарь посуровел сразу, улыбаться совсем перестал. “Если мы все станем так рассуждать, – пояснил наставительно, – человечество окажется на краю бездны. Если империалисты развяжут атомную войну, вы в туалете своем не спрячетесь, и новая оцинкованная крыша вас не спасет”. Сворачивает трубочкой плакат, дает понять, что аудиенция окончена»[50].

В качестве примера можно привести, что за 9 месяцев 1965 года доход всех храмов Рязанской епархии составил 1256779 рублей (имеется в виду не чистый доход, а денежный оборот). Из них 120760 рублей было перечислено в фонд мира[51].

Со священнослужителями и членами исполнительных органов проводилась планомерная работа по их «перевоспитанию». Например, уполномоченный Совета по Смоленской области уделял серьезное внимание вопросам воспитания священнослужителей и церковных активистов в «духе высокой гражданственности, советского патриотизма, уважительного отношения к советским законам, повышения уровня их миротворческой деятельности»[52]. При этом им использовались как индивидуальные беседы, так и массовые формы работы, путем участия в общеепархиальных мероприятиях, на которые он привлекал и лекторов для выступления по малоинтересным для духовенства проблемам. Особенно любопытным выглядит его утверждение о том, что участники Епархиального Собрания «с большим интересом и вниманием прослушали лекцию кандидата технических наук, доцента Смоленского филиала Московского энергоинститута Божина Ю.М. “Проблемы мировой энергетики и пути их решения”»[53].

Говоря о проблемах, стоявших перед провинциальными епархиями Центральной России в середине 1980-х годов, можно отметить, что в целом они были в основном общими для всех епархий. Предельно четко их сформулировал архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл в своем отчете по Смоленской епархии за 1985 год. Как основные он выделил следующие: «неравномерное распределение приходов по территории епархии, неудовлетворительное техническое состояние ряда сельских храмов, недостаток священников, большой процент духовенства без богословского образования, острая нехватка регентов-псаломщиков, отсутствие достаточного помещения для епархиального управления, проблемы управления на приходском уровне»[54].

В середине 1980-х среди духовенства встречались случаи ренегатства. Так, в 1985 году заявил о своем отречении от Бога и от сана священник Юрьевецкой церкви Ивановской епархии Леонид Бороздин. Свое отречение он обосновал тем, что «не нашел в религии, в Церкви комплекса добродетели, гармонии»[55], а о себе пишет: «все более волновали меня нравственные, моральные вопросы; не любитель я вина; могу силы, знания, опыт отдавать истинному добру»[56]. Священнослужителей рисует самыми черными красками, обвиняет в том, что из-за них и утратил веру.

Однако интересно посмотреть, как характеризовал Л. Бороздина за 4 года до его отречения настоятель храма, в котором он служил. «Второй священник Леонид Бороздин не считал нужным соблюдать те порядки, которые давным-давно существуют в нашем храме, позволяет себе опаздывать. Часто приходит и совершает богослужения в пьяном виде. Однажды, опоздавши и в нетрезвом состоянии, вместо подрясника одел халат уборщицы и в таком виде вышел читать акафист. Говорит: “а что совесть – главное лишь бы кошелек с деньгами”».

Этот пример наглядно показывает, что представляли собой «отреченцы» перестроечного времени.

В 1980-е годы на фоне общего упадка деревни наметился и упадок сельских храмов. Например, уполномоченный Совета по Смоленской области отмечал, что «в течение 1986 года наблюдался процесс распада религиозного объединения Покровской церкви, находящейся в д. Дуброво Темкинского района. За период с 1978 года по 1986 год число учредителей с 31 сократилось до 14. Возраст членов группы преклонный, в среднем 75–80 лет. Из года в год снижается посещаемость служб в церкви верующими с 12–16 в 1985 году до 6-8 человек в 1986 году, а также совершение религиозных обрядов с 16 в 1985 году до 3 в 1986 году»[57].

Благочинный и настоятель Николаевской церкви Смоленской епархии митрофорный протоиерей Никитский В.П. в беседе с уполномоченным в 1983 году заявил: «27 лет я работаю благочинным и настоятелем. За это время число верующих заметно сократилось, в храмах их бывает крайне мало даже в праздничные дни. Молодежи совсем нет»[58].

Мы видим, как сильно отражалась атеистическая деятельность советского государства в 1960-е – 1980-е годы на внутрицерковной жизни. От интенсивности этой деятельности напрямую зависели такие показатели, как количество закрывающихся храмов, других религиозных учреждений; количество церковных треб; общая численность духовенства и храмов.

После отставки Хрущева гонения на Церковь несколько утихли, но продолжались, хотя и в более мягкой форме. Для своей борьбы против Церкви атеистическая пропаганда не гнушалась использовать ренегатов – отреченцев, любые внутрицерковные проблемы. В то же время наметились тенденции к смягчению государственного религиозного законодательства, Церковь «по умолчанию» была признана наконец централизованной организацией и получила ограниченные права юридического лица, без употребления этого термина.

Сохранялся жесткий контроль над совершением церковных таинств. С желающими крестить ребенка или, тем более, венчаться проводилась жесткая воспитательная работа по месту работы или учебы.

Результатом проведенной в 1961 году реформы приходского управления стало то, что власть в церквях получили случайные люди, зачастую неверующие и малограмотные, но очень амбициозные. Повсеместно имели место конфликты между церковными советами и священнослужителями. При этом, как правило, любые выходки членов исполнительных органов приходов покрывались советскими властными органами. В то же время, вполне возможно, что среди членов церковных советов было много искренне верующих и глубоко порядочных людей, добросовестно исполнявших свои обязанности, просто их деятельность воспринималась незаметной и само собой разумеющейся и, соответственно, не находила своего отображения в письменных источниках.

Бывали случаи, когда наряду с действительно верующими людьми в храмы приходили такие, которые рассматривали церковь как клуб по интересам, место, где можно безнаказанно и активно заниматься сплетнями и интригами. Они создавали в приходах и епархиях кляузы и атмосферу напряженности.

Над Церковью сохранялся тотальный контроль. При райисполкомах создавались добровольные комиссии по контролю за соблюдением законодательства о культах, число членов которых в разы превышало количество священнослужителей.

Государство продолжало использовать Церковь в международной политике. Кроме того, в качестве дополнительного повода для изъятия церковных средств она была обложена таксированными пожертвованиями в Фонд мира. Между тем, вместе с началом перестройки намечаются пути к перемене церковно-государственных отношений в СССР. Необходим был только сильный толчок, который стал бы переломным моментом в этих отношениях. И таким толчком стало широкое празднование 1000-летия Крещения Руси.