Преподобноисповедник Сергий (Сребрянский) о Русско-японской войне

Как взглянул я на них: кровь, воспаленные глаза, бледные лица, раны, стонут — не выдержал и слезы полились из глаз. Ах, война, война!.. Несут, кроме того, на носилках; здоровые солдаты везут раненых в ручных китайских тележках. Батальон пехоты охраняет поезд. За поездом несколько вагонеток, наполненных солдатскими вещами, их подталкивают пехотинцы. Кругом пути ужасное пламя: горят станционные постройки, склады, будки, рвут мосты; по дороге валяются убитые лошади, быки… Ужас!.. Внутри какая-то дрожь, на устах молитва! Тяжело…

Эти воспоминания записал в своем дневнике полковой священник Митрофан Сребрянский, служивший на Дальнем Востоке в годы Русско-японской войны (1904-1905). Он был рядом с умирающими, рядом со страдающими от ран, рядом с теми, кому только предстояло идти в свой первый бой. В его дневниках – их боль и страх, которые он переживал вместе с ними, и, одновременно, – вера.

18 июня 1904

Встал в 3 часа утра; от сильного тумана ничего не видно. В 4.30 приехали в Златоуст. Осталась одна станция — и Европе конец. Решили отслужить молебен на границе. Проехали станцию Уржумка — последняя европейская, и я начал служить молебен; во время пения тропаря святому Митрофанию тихо, замедливши ход, подъехали к заветному каменному столбу — границе Европы и Азии и при пении «Иисусе Сладчайший, спаси нас», «Пресвятая Богородице, спаси нас» переехали границу; я, стоя на площадке вагона, благословил Европу, затем, обернувшись, благословил Азию. Минута эта была памятная на всю жизнь; по окончании при пении «Спаси, Господи, люди Твоя» все прикладывались ко кресту, я обходил вагоны.

24 июня 1904

Какою широкою волною разливается песнь наших воинов! Какая ширь, мощь, энергия в песнях этих! Именно только русские воины так поют, в их песне ясно чувствуется бесхитростность, простодушие, вера и сила, сила могучая, не падающая, не теряющаяся при напастях, а идущая все вперед и вперед, пока не достигнет цели своей… Да, особенно поет войско русское: грянет ли хором с бубнами песнь военную — заликует друг, затрепещет враг; запоют ли хором «Отче наш» — слышит Бог его веру и молитву сердечную! Люблю я своих воинов, с малолетства стал любить их, а теперь в восхищении от их терпения, безропотности, даже радости, что вот-де и они «сподобились» постоять за Русь-матушку, за царя-батюшку, за веру православную — это их слава!

22 августа 1904

Опять пушки, ружья, снова несется на позиции артиллерия, шагает туда же пехота. В восьми верстах от нас снова бой. Значит, японцы идут за нами и параллельно нам. Думал немного отдохнуть ночью, но гром пальбы из пушек, пулеметов и ружей, а также сознание, что враг близко-близко, не дали забыться. Японцы напали на наш арьергард, чтобы прорвать его и уничтожить русские обозы, но наши удержались, и мы спаслись. Сегодня я из себя представлял довольно воинственную фигуру: подрясник подпоясал японским ремнем, на котором висит японский штык.

27 августа 1904

27 августа — день для меня счастливый: я ездил в 5-й и 6-й эскадроны, также посетил 1-й и 2-й эскадроны. Везде подолгу беседовал с солдатами: просил их быть мужественными, терпеливыми, поддерживать друг друга и утешать себя тем, что удостоились защищать отечество. Везде служил молебны под открытым небом; все пели… Спокойствие и твердость ясно виделись у всех. О, как я рад!.. Теперь полк наш снова идет в первую боевую линию. Помоги нам, Боже.

9—11 сентября 1904

В 12 часов пришел наш генерал, офицеры нашего полка, гости, и я отслужил молебен святому Феодосию. Проповедь говорил на тему, что святой Феодосий принадлежал к военной семье, и, однако, это не помешало его спасению; посему просил воинов отбросить ложный взгляд, будто на военной службе можно себе позволить много лишнего, греховного, чего никогда бы в гражданской жизни не сделал: Бог-де простит. Разве военная служба привольная, греховная? Нет и нет. Разве военная служба мешает искренно веровать в Бога, горячо молиться, соблюдать уставы святой Церкви, хранить чистоту помыслов, воздержание в слове, целомудрие, честность, трудолюбие, послушание, уважение к старшим?.. Конечно, нет. Она даже наиболее к этому-то и обязывает да еще прибавляет венец мученичества: «Спасайтесь же!»

1 октября 1904

В несколько рядов лежат раненые; я по очереди подхожу к каждому, поговорю, напутствую утешением, подам чайку; врачи очень сочувственно относятся к деятельности священника на войне. Ах, какие есть ужасные раны! Вот лежит на операционном столе солдат; у него осколок гранаты вырвал всю икру на ноге и раздробил мелкие кости; кричит от боли. У другого перебита нога: шрапнельная пуля прошла сквозь колено, образовалось отверстие — три пальца могут пролезть; доктора вытаскивают оттуда кости. Я стою у его головы, благословил, а он, к удивлению всех, даже не стонет, только морщится и рассказывает мне, как он сражался, как его ранили, и с грустью добавляет: «Ах! И не пришлось повоевать: недавно только приехал!» В углу палатки ползает без сознания солдат с простреленной головой — к удивлению, еще жив. Рядом с ним стоит на четвереньках пожилой солдат с простреленным животом; он лечь не может, повернул ко мне голову и слабо-слабо говорит: «Батюшка, отслужите молебен, а из кармана выньте пятнадцать копеек, поставьте после свечку: я верующий, вот приобщиться бы хотел, да рвет каждую минуту!»

Между ранеными, как ангелы, ходят сестры милосердия, отмывают кровь, перевязывают раны. Только и слышишь их голос: «Голубчик, не хочешь ли чайку? Ты не озяб ли? Что, очень болит? Ну потерпи, вот через часик все пройдет!»

«Ох попить бы чего, сутки во рту воды не было»,— раздается голос с только что принесенных носилок. Сестра к нему и уже поит его с ложечки. А с другого конца палатки слышится: «Сестрица, мне бы малость табачку, раз пыхнуть. Во как хочется!» И табачок несет сестра. Господи, да разве передашь и опишешь все виденное!..

16 октября 1904

Часто записываю пустяки; но нужно помнить, что здесь наша жизнь течет совсем иначе и нередко маловажное событие оказывает весьма большое влияние на наше душевное состояние. После чаю сел на кане почитать. Вдруг музыка… Что такое? Какая теперь музыка, когда войска сидят в окопах?! Может быть, ослышался? Нет, ясно доносятся звуки военного марша. Все бежим из фанзы разъяснить столь необычайное явление. Смотрим, гарнизон нашей деревни высыпал уже на околицу, а вдали, откуда несутся звуки, виднеется какая-то черная масса… Приложивши руку к козырьку, все вглядываются… Что такое? «Подмога идет из Расеи»,— говорят солдатики. Действительно, повернуло черное пятно на дорогу к нам, и сверкнуло сразу солнце на массе штыков. Ближе… Несомненно, пехота. Вот уже музыка с нами рядом; колышется знамя с большим крестом. «Кто вы? Откуда?»— несется со всех сторон. «Из Расеи… шестьдесят первая дивизия!»— отвечают бородачи. Господи! Как радостно бьется сердце: подмога, из России! Ведь только месяц назад, как они с дорогой родины! Уж этим одним милы; как будто родные приехали! Не выдержал я. «Здравствуйте,— кричу,— дорогие! Бог в помощь! Не робейте: скоро победим!»

23—25 ноября 1904

Рано проснулся, что-то плохо спал. Достал икону святого Митрофания и пошел на бивак к своим солдатам. Размели местечко на огороде, достали палатку, в которой мы раньше жили, и расставили ее. В ней я приготовил походный престол, положил на него святой антиминс, иконы — полковую и святого Митрофания, на землю вместо ковра — попону. Вот и церковь! Настоящую же походную церковь не решились расставить: слишком замерзла земля, да и иконы ломаются от мороза… Рад я был невыразимо, что отслужил: здесь ведь живешь и не знаешь, где завтра будешь.

23—25 ноября 1904

Рано проснулся, что-то плохо спал. Достал икону святого Митрофания и пошел на бивак к своим солдатам. Размели местечко на огороде, достали палатку, в которой мы раньше жили, и расставили ее. В ней я приготовил походный престол, положил на него святой антиминс, иконы — полковую и святого Митрофания, на землю вместо ковра — попону. Вот и церковь! Настоящую же походную церковь не решились расставить: слишком замерзла земля, да и иконы ломаются от мороза… Рад я был невыразимо, что отслужил: здесь ведь живешь и не знаешь, где завтра будешь.

16—21 апреля 1905

Где же будем прославлять Воскресение Христово? Буря продолжается, а фанза, в которой живем мы, слишком мала. Вдруг у меня блеснула мысль: во дворе нашем стоит довольно большой глиняный сарай с окнами; в нем устроилась теперь наша бригадная канцелярия. Иду туда. Действительно, человек до ста может поместиться, а для остальных воинов, которые будут стоять на дворе, мы вынем окна, и им все будет слышно и даже отчасти видно, так как в сарае-то свечи не будут тухнуть… Конечно, литургии служить нельзя: слишком грязно и тесно; но мы постараемся облагообразить, насколько возможно, и хоть светлую заутреню отслужим не в темноте.

Работа закипела, а я побежал в свою фанзу: надо ведь устраивать и у себя пасхальный стол для всех нас. Стол, довольно длинный, мы раздобыли; скатертью обычно служат у нас газеты, но нельзя же так оставить и на Пасху: я достал чистую свою простыню и постлал ее на стол. Затем в средине положил черный хлеб, присланный нам из 6-го эскадрона, прилепил к нему восковую свечу — это наша пасха.

Рядом положил десять красных яиц, копченую колбасу, немного ветчины, которую мы сберегли про черный день еще от Мукдена, да поставил бутылку красного вина. Получился такой пасхальный стол, что мои сожители нашли его роскошным. В 10 часов пошел в свою «церковь», там уже все было убрано. Принесли походную церковь, развесили по стенам образа, на столе поставили полковую икону, везде налепили свечей, даже на балках, а на дворе повесили китайские бумажные фонари, пол застлали циновками, и вышло довольно уютно… К 12 часам ночи наша убогая церковь и двор наполнились богомольцами всего отряда. Солдаты были все в полной боевой амуниции на всякий случай: война!.. Я облачился в полное облачение, роздал генералу, господам офицерам и многим солдатам свечи, в руки взял сделанный из доски трехсвещник, и наша сарай-церковка засветилась множеством огней.

Вынули окна, и чудное пение пасхальных песней понеслось из наших уст. Каждение я совершал не только в церкви, но выходил и на двор, обходил всех воинов, возглашая: «Христос Воскресе!»

Невообразимо чудно все пропели: «Воскресение Христово видевше, поклонимся Господу Иисусу!» Правда, утешения религии так сильны, что заставляют забывать обстановку и положение, в которых находишься. Как жаль, что я не имею писательского таланта, чтобы описать это наше ночное богослужение! С каким чувством все мы христосовались!..

25 апреля 1905

Встали в 4.30 утра; начальник штаба поехал выбирать позицию, а мы пошли в буддийский монастырь, где был назначен наблюдательный и перевязочный пункт. Монастырь снаружи представляет из себя очень красивое здание, белое, с плоскою крышею, на которую забралось наше начальство, а после и я. Внутри кумирня делится на две половины. В первой расставлены скамьи, на которых сидя молятся монахи, лежат священные барабаны; здесь же и библиотека. Во второй половине находятся боги: в центре — бронзовая статуя Будды; направо от него баран с сидящим на нем свирепым богом войны; налево символическое изображение божества: фигура царственной женщины с девятью головами, восемью большими руками и двадцатью шестью малыми, причем на ладони каждой руки глаз, за спиной крылья. Руки сложены разно: две на молитву, как у католиков, четыре благословляют, в седьмой руке — лук, в восьмой — зеркало. Мне кажется, что головы здесь означают мудрость божества, много рук — всемогущество, много глаз — всеведение, крылья — вездесущее; руки, сложенные молитвенно, означают, что божество слышит молитвы людей; сложенные для благословения означают милосердие и благодать; лук — правосудие, зеркало — нравственную чистоту.

Монахи встретили нас чрезвычайно любезно. Особенно внимательно они отнеслись ко мне, так как скоро объяснилось, что и я «лама».

Монахи все бритые, без кос, в фиолетовых костюмах; у всех в руках четки. Настоятель, шепча молитву, повел меня в свою келью, которая ничем не отличается от обыкновенной китайской фанзы, только по стенам наклеено много изображений Будды. Келейник-монах остался с офицерами в другой комнате. Один офицер предложил ему папиросу; монах осторожно взял, приподнялся на цыпочки, посмотрел, не видит ли настоятель, затем сел на корточки за дверь и начал быстро курить, показывая знаками, что если увидит настоятель, то будет бить его. «Ох,— подумал я,— грех-то везде находит себе место».

12 октября 1905

Служил я вчера всему отряду молебен по случаю заключения мира. Грустный был молебен. Не привыкла русская армия так встречать окончание войны. У многих в глазах были слезы. Никаких торжеств. Молча выслушали манифест и молча потом разошлись с площади, как будто после похорон. Ни музыки, ни кликов «ура». Только я громче обыкновенного произнес многолетие христолюбивому воинству и с полным убеждением в правильности назвал его по-прежнему победоносным, так как и в эту войну русская армия была геройской. В оформлении материала использованы фотографии С. М. Прокудина-Горского “Русско-японская война” 1904-1905 гг., оригинальное издание. Справка: Архимандрит Сергий (в миру Митрофан Васильевич Сребрянский) (1870-1948) родился в семье священника. Отучившись в ветеринарном институте, а затем, окончив семинарию, женился и был диаконом в Воронежской губернии. С 1896 года служил полковым священником в Орле при 51-м драгунском Черниговском полку. В годы русско-японской войны (1904-1905) полк принимал участие в боевых действиях в Маньчжурии. Шефом этого полка была великая княгиня Елизавета Федоровна, основательница Марфо-Мариинской обители милосердия. Впоследствии отец Митрофан стал духовным руководителем обители, а также наставником и помощником настоятельницы. В 1923 году священника арестовали, а позже отправили в ссылку. В общей сложности, в ссылках, лагерях и тюрьмах Сергий Сребрянский провел шестнадцать лет. Он отбывал срок на севере, работал на лесоразработках и сплаве леса, когда уже был в преклонном возрасте. Последним местом ссылки было село Владычня в Тверской области (сейчас там находится храм-часовня в честь преподобноисповедника Сергия Сребрянского). Сюда к старцу постоянно приезжали люди за советами и духовной поддержкой. Отцу Сергию удалось пережить тяжелые годы Отечественной войны (во Владычине даже располагалась воинская часть). После кончины отца Сергия в 1948 году память о нем и его почитание росли. А в 2000 году он был канонизирован на Юбилейном Архиерейском соборе Русской православной церкви в лике святых новомучеников и исповедников Российских. 11 декабря празднуется день обретения мощей святого, которые сейчас находятся в Воскресенском кафедральном соборе Твери. Преподобноисповедник Сергий (Сребрянский) вел дневника с 1904 по 1906 год. ФОМА