С самого детства я рос в ощущении, что жить надо для того, чтобы познать Истину, а поскольку я рос в советское, материалистическое время, то тогда казалось, что познать Истину – это значит познать, как все устроено, поэтому я стал заниматься физикой, поступил на физический факультет Санкт-Петербургского университета. Но тогда же пришло и понимание того, что познание только материального мира не дает познания Истины, потому что самое главное – человеческая душа, а познание внешней реальности часто совершенно никак не влияет на душу человека, то есть можно быть превосходным ученым, будучи, скажем, негодяем, и от этого страдать. Возник вопрос: «Как же тогда эту Истину познать?» И в конечном итоге этот духовный поиск привел меня в Церковь.
Тогда я еще не думал становиться священником. Окончательное решение принять священный сан возникло у меня в связи с близким соприкосновением со смертью. Обычно мы не задумываемся над смертью, особенно в молодости, понимая при этом, что когда-то умрем, но нам кажется, что все это так далеко впереди. Мир устроен так, что мы познаем что-либо только на фоне отсутствия этого. Например, дышать для нас легко и естественно, и мы не замечаем нашего дыхания, но вот стоит пережать горло, и мы сразу начинаем чувствовать сладость каждого вздоха. Так и с жизнью –пока у нас нет опыта соприкосновения со смертью, переживание жизни, будучи естественным, не является для нас по-настоящему ярким, глубоко воспринимаемым. Для меня подобным опытом стала смерть очень близкого мне человека – моего отца. Он умер достаточно рано, тогда ему было столько же лет, сколько сейчас мне. И я помню, что буквально на следующий день после его смерти мне пришла в голову мысль, да, именно пришла, это было настолько очевидное ощущение, что я тогда понял смысл этой фразы. И мысль эта заключалась в том, что единственное, ради чего стоит жить, – это то, что не уходит со смертью. А следом тоже пришла (было именно такое ощущение, что снаружи пришла) мысль, которая меня поразила: «Значит, нужно быть священником».
Мною самим, может быть, не до конца было осознано, как вторая мысль вытекает из первой, но это было настолько глубоко пережито мною, что не возникло совершенно никаких сомнений в том, что это правда. В тот же год я подал прошение в семинарию, поступил и в конечном итоге стал священником. Таким образом, я бы сказал, что мой отец дважды подарил мне жизнь. Потому что своей смертью он показал мне цену и смысл физической жизни, которую он мне подарил, благодаря чему произошло самое главное событие в моей жизни – священство.
Определенную роль на моем пути к Богу и Церкви сыграла наука. На самом деле современная наука возникла как богословие природы, потому что считалось, что Бог дает откровение в двух видах: первое – это Библия, а второе – это сам мир. Мир является книгой Творца, и между этими двумя книгами – между Библией и природой, на самом деле нет противоречий, а если мы такое противоречие видим, то это, скорее всего, наше неправильное понимание – либо Библии, либо природы. Мне кажется, что современный образ мира, который имеет сегодняшняя наука, как ни странно, гораздо ближе к библейскому откровению, чем тот образ мира, который формировался в XIX веке и начале XX века (а именно он преподается в школе). Современная физика, не школьная, а именно современная наука, как раз помогает избавиться от наивных материалистических убеждений. И действительно через занятие наукой, физикой многие приходят к Богу. Некоторое время назад университетский храм, где я служу настоятелем, отмечал свое 170-летие, и я попробовал собрать всех выпускников университета – священнослужителей. Всех, конечно, собрать не удалось, но любопытно, что подавляющее большинство из них оказались выпускниками физического факультета. А посмотреть на профессоров и преподавателей нашей Духовной академии: архимандрит Ианнуарий (Ивлиев), архимандрит Августин (Никитин), протоиерей Борис Безменов – все они выпускники физического факультета. Правильное изучение науки действительно помогает нам прийти к Богу.
Выдающиеся немецкие философы, например Кант, ставили перед собой задачу философски осмыслить то, что было открыто наукой в XVIII — начале XIX века. Основываясь на данных науки того времени, Кант пришел к выводу, что мир состоит из материи и, собственно, материя – это на самом деле философская категория, существование которой должно предполагаться для того, чтобы мы могли использовать математику для описания этого мира. Материалистический взгляд на природу преобладал вплоть до начала XX века. Отчасти он и сейчас укоренен, в первую очередь благодаря тому, что мы внутренне остаемся в рамках физики XIX столетия. Но в XX веке произошли радикальные изменения: стало понятно, что в процессе наблюдения сознание наблюдателя в каком-то смысле слова воздействует на мир, а это означает, что та реальность, которую мы называем мертвой, в чем-то похожа на сознание, раз оно на нее воздействует, в чем-то она похожа на психику, то есть это не та мертвая материя, которая нами представляется на основании наших школьных знаний. К сожалению, это революционное, радикальное изменение до конца еще не осознано, но я думаю, что и наука, и философия продвинутся в этом направлении, потому что один из основных вопросов, который стоит сегодня перед наукой, –вопрос о сознании: где оно? Если мир исключительно материален, то сознания просто нет, но ведь мы чувствуем присутствие этой реальности в нас самих.
Таков был мой путь поиска Истины – через науку, образование, жизненный опыт, в итоге приведший меня к священническому служению, служению у престола этой единственной Животворящей Истины. Я не могу забыть тех перемен, которые произошли в моей жизни сразу же после принятия священного сана. Они были настолько разительными, что я сам этого не ожидал. Учась в семинарии, ты постоянно видишь, как рукополагают. Вот, например, Васю, твоего приятеля, с которым ты вместе сидел за партой, обвели вокруг престола, архиерей возложил руки ему на голову, прочитал молитву – он уже отец Василий. Но это не переживается как радикальная перемена в человеке. Поэтому для меня самого то, что произошло во время рукоположения, было полной неожиданностью. Я не настраивал себя на это, потому что не знал, что должно произойти. И, когда меня самого также обвели вокруг престола, потом владыка возложил руки и стал читать молитву, было совершенно удивительное ощущение – я почувствовал, что в буквальном смысле этого слова Небо прикоснулось к моей голове, было ощущение, что меня подключили к какому-то совершенно бесконечному резервуару неведомой небесной энергии. После этого я понял, почему священник преподает благословение, я понял, почувствовал, что действительно дается сила, ты оказываешься в каком-то смысле слова проводником этой Божественной, совершенно неизмеримой, неописуемой благодати в этот мир. И я помню, как после рукоположения я ходил по улице, и у меня было такое чувство, что жизнь только началась. То, что было до этого, нельзя в полной мере назвать жизнью, а жизнь может быть только такая… Глядя на окружающих меня людей, я с ужасом думал: «Как они могут жить без этого?»
Помню, как еще во время моего сорокоуста в Троицком соборе Александро-Невской лавры (40 Литургий, которые подряд должен отслужить каждый новорукоположенный священнослужитель) я однажды утром сел в троллейбус, чтобы ехать на службу, и вдруг обратил внимание на то, что я как-то совершенно по-новому ощущаю себя и окружающую реальность, я понял, что вот то самое, что произошло при рукоположении, изменило во мне само переживание жизни, ощущение ее. Если попытаться выразить словами, то это ощущение того, что все тело изнутри пронизано светом. Я с удивлением смотрю на свою руку, которая держится за поручень в троллейбусе, и вдруг понимаю, что все мое существо изнутри этим светом пропитано. Меня до сих пор не перестает поражать, что это ощущение света не только не пропало со временем, но за эти 20 лет в священном сане стало только сильнее. И это самое неожиданное и самое драгоценное, потому что когда к чему-то стремишься и этого достигаешь, то со временем сопутствовавшие успеху чувства и эмоции проходят. Здесь же совсем наоборот…
Удивительное действие Божественной благодати я ощущал и наблюдал и в окружающем меня мире. После рукоположения более 10 лет я служил в часовне при роддоме в клинике Д. О. Отта. Так получилось, что в этом роддоме родился мой сын, и он выжил во многом благодаря помощи врачей. Как раз в это время при роддоме открывалась часовня, и, так как там не было священника, меня попросили окормлять прихожан часовни. Раз в неделю я туда приходил, исповедовал, причащал, крестил мамочек, младенцев. И хочу сказать, что там я наблюдал огромное количество чудес. Чудеса, если так можно выразиться, были поставлены на поток. Неоднократно случались ситуации, когда у женщины возникали какие-то серьезные проблемы, например, перед самыми родами неправильно лежит ребенок. Ей говорят, что нужно будет делать кесарево сечение, она, конечно, боится этого, но ей просто не родить естественным способом. И вот она приходит, мы с ней служим молебен. Через несколько дней вижу ее – она вся сияющая, радостная! Выясняется, что за ночь ребенок перевернулся, и она родила совершенно нормально. Было несколько историй, просто на моих глазах, когда женщины, которые никак не могли забеременеть, усердно молились, и Господь давал им ребенка, причем, еще раз повторю, это было не единожды. И все оказывалось настолько странным, что даже сами врачи удивлялись, потому что с точки зрения медицины не было никаких надежд. Сфера рождения новой жизни – она такая тонкая, там наиболее очевидны подобные случаи. Хотя Божественные вмешательства нередко происходят и в нашей обыденной жизни, просто мы так говорим: «А, это случайность». На самом же деле, если мы обратимся к богословской традиции, то увидим, что в контексте средневековой теологии случайность – это просто другое наименование для Божественной Воли. Раз Бог все сотворил законосообразно, значит, все подчиняется законам, а если же закон в какой-то момент нарушается, то происходит нечто, что мы называем «случайность». Но это происходит потому, что Бог вмешивается в это событие. То есть в контексте богословской традиции чудо – другое наименование для Божественного вмешательства.
Удивительные вещи происходили и во взаимоотношениях с окружающими людьми. Интересно вспомнить, как я, еще будучи семинаристом, нес послушание в паломнической службе Валаамского монастыря, сопровождая паломнические группы. И вот во время первой поездки (повторяю, я еще не был в священном сане, лишь только семинаристом) я был поражен тем, как эти люди, паломники, относились ко мне, сколько в них было любви и внимания. Я понимал, что не заслуживаю этого, но я для них был частью этого Валаамского монастыря, и их отношение к Богу, монастырю проецировалось в том числе и на меня. Это говорит о многом, в плане отношений между священником и вверенными ему людьми.
Однако случается так, что возникают разногласия и непонимание. Отчасти оттого, что прихожане часто неосознанно проецируют на священника свои желания – то, каким бы они хотели его видеть, а именно – идеальным, безукоризненно праведным. Но священник – это тоже человек, как и все. И, когда прихожане сталкиваются с обычными проявлениями немощей, в том числе и у священника, они приходят в соблазн. Мне кажется, что священник должен всегда помнить о том, что есть тот образ, который хотели бы видеть прихожане, и стараться этому образу соответствовать, с одной стороны. А с другой, – и это честно по отношению к прихожанам, – чтобы и они понимали, что мы все люди. Все мы, в том числе и священнослужители, ищем в Церкви спасения. И все мы пришли бороться со своими грехами, преодолевать свои немощи. И это наше общее дело, мы должны друг другу в этом помогать. Очень важно, чтобы такое понимание было.
Для самого же священника, как и для всех, кто намеревается встать на путь этого высочайшего служения, главное – стараться быть честным перед Богом и перед людьми. Если это будет, то все будет замечательно. Лично для меня образцом такой честности и прямоты является митрополит Антоний Сурожский. Когда я смотрю видеозаписи с его участием или читаю его книги, то как бы всем естеством чувствую, что это человек, который не пытается перед прихожанами играть и надуманно строить из себя какого-то духовного пастыря, наставника, который вещает. Нет, это человек, который просто пытается быть честным перед Богом, и этим замечательным опытом он делится с прихожанами. Когда мы молимся о том, чтобы Бог простил нам грехи, о чем мы молимся? Порой мы вкладываем в такую молитву просьбу не наказывать. Как ребенок, который разбил чашку, приходит к родителям, говорит: «Простите меня, пожалуйста», – в том смысле, что, мол, не наказывайте. Но мы, когда просим у Бога прощения, просим совершенно о другом. По-славянски «просто» – это прямо, «простить» – значит выпрямить. Вот и наша душа искажена грехом, и мы просим, чтобы Бог простил, чтобы Он выпрямил. Но это не происходит без нашей воли. Если я не буду прикладывать усилия к тому, чтобы выпрямиться, само по себе это не произойдет. Именно такая искренность принципиально важна и в наших отношениях с Богом, и в отношениях священника со своей паствой. Потому что люди очень тонко чувствуют любую фальшь, и если я буду говорить с амвона самые праведные слова, а моя жизнь не будет этому соответствовать, быть может, даже никто об этом и не узнает, но все равно, это не сможет не проявиться в моих отношениях с прихожанами. Поэтому еще раз повторю: стремление к искренности, к прямоте, к правде, собственно говоря, и есть самое главное для священника. Мы призваны к тому, чтобы искать Правду Божию и ее в этом мире реализовывать.
