Сейчас я расскажу читателю совершенно безыскуственную и не имеющую ни капли вымысла историю. О детстве моего хорошего друга. Рассказ этот я услышал, когда мы сидели неподалеку от Александро-Невского моста на набережной Невы, на старом бревне у самой воды. Когда мимо проходили быстроходные суда, волны от них докатывались до наших ног. Начиналась мелкая морось, надо было идти под крышу. Друг уже начал свой рассказ, а мне не хотелось прерываться на полуслове. Мы остались. Позже мы встречались ещё несколько раз, эта история дополнялась. И, получив разрешение поделиться услышанным с другими, я решил записать этот рассказ, как есть, без каких-либо серьезных корректировок. Да он в них особо и не нуждается. Это история жизни человека, в которую я не имею права вносить каких-либо изменений. Иначе это будет уже не более, чем моя выдумка. «Итак, — начал мой друг N, — перед тем как начать эту историю, сделаю небольшое отступление, а потом ещё одно, и ещё другое. И может мы, наконец, доберемся до тех двух — трех строк, которые я и хочу тебе сказать. То, о чем мы сейчас будем говорить, нельзя назвать разговором о каких-то выдающихся вещах — это будет описание самой что ни на есть обыденной жизни. Уж не обессудь — на то ты мне и друг, чтобы я мог поделиться с тобой всем, чем захочу, и даже этой серой, дождливой историей. Ты просто послушай и не перебивай. Ведь бывает, что разбираешь какой-то совсем простецкий случай, ну ничем не приметный, или разливаешь его чернилами по листу, и он сразу начинает приобетать совершенно иной оттенок. Вдруг найдешь здесь столько глубины, спрятанной за обыденностью, что и сам порой удивишься. Только для этого нужен собеседник, – ведь сам с собой наедине не шибко долго поговоришь. Ещё раз повторюсь, описанные ниже события никак не выпячиваются из моего прошлого, и не смогут заставить биться твоё сердце сильнее, дружище, и дыхание перехватывать у тебя тоже не будет. Ну а теперь налей нам ещё по кружке чаю из термоса, если там что-то осталось». И вот она перед вами, самая обыкновенная история. «Моё детство. У меня оно было самое счастливое. В нем были все радости, каких только могут пожелать деревенские мальчишки. Но у взрослых этот период времени не был таким уж беззаботным, как у меня, и не только потому, что они были взрослыми. Нет, была на то другая причина — это «Россия девяностых». А сейчас тебе придется, так скажем, залезть на ту колокольню, с которой я смотрел на мир, когда мне было 8 лет. Сделать это необходимо, чтобы лучше понять всё то, о чем расскажу ниже. Так мы с тобой потихоньку приблизимся к самому сюжету. Итак, моя Родина. 1998 год. Жил я в одном из провинциальных поселков. Минуло ещё одно по-детски длиннющее лето, за которое успеваешь переделать абсолютно все вещи, которыми можно заняться летом: от похода на озеро пешком-босиком за 10 километров от дома, до сколупывания отверткой значков с автомобилей, хозяева которых ушли в магазин за продуктами. Компания у меня была очень веселая и изобретательная. Беззаботный август наконец-таки подошел к концу, и все ребята снова отправились в школу. Здесь меня ждали некоторые изменения. А именно, наши прежние классы расформировали, перетасовали зачем-то и образовали новые коллективы. Теперь у меня появилось много новых знакомых, все притирались друг к другу. Мало-по-малу, и не за один даже год, этот процесс завершился. Теперь сделаю отступление от своих школьных историй и расскажу немного о жизни своей семьи. А историю про школу ты пока держи в уме, я скоро к ней опять возвращусь. В те годы моему отцу, работающему мастером на дорожно-ремонтном предприятии, задерживали зарплату вот уже 13-й или 14-й месяц. Дома подолгу не было сахарного песку и чаю. Слава Богу ещё, что организация, где трудился отец, заключила договор с местным хлебозаводом и на работе выдавали хлеб в счет денег, которые государство когда-нибудь всё же обещало выплатить. По большей части нас выручало собственное домашнее хозяйство. Мы и сейчас держим корову, теленка и кур. По утрам, уходя в школу, я всегда мог выпить большую кружку парного молока с пряником. Мать с отцом крутились как могли. И когда отец наконец-то приносил домой получку, вся она уходила на раздачу долгов. Правда, не всех. На все денег не хватало. Так жили не мы одни. Да ты и сам всё это помнишь, ведь рос в то же самое время. К примеру, мой лучший друг, живший в соседнем доме, всё детство не видел своего отца, потому что тот работал на корабле, весь год был в море и приезжал всего на пару недель повидаться с семьей. Другого способа прожить просто не было. Никак не могу умолчать и не рассказать о том, как Господь помогал моей семье. Знаешь, как говорят — Бог помогает человеку в трудные моменты. Ну а если этот трудный момент растянулся на добрый десяток лет? Могу добавить сюда только одно – Господь тогда помогает ещё больше. Дело было так. В 1997 году я пошел в воскресную школу при монастыре. Именно тогда вся моя семья пришла в Церковь. Но это отдельная история. Важно здесь вот что. Помимо церковного нравственного воспитания, на которое много трудов положил тогдашний директор воскресной школы иеромонах Пимен, каждый год здесь выдавали гуманитарную помощь. Вещи. Не знаю, откуда их присылали. Здесь было много чего необходимого как раз в это непростое время. Приведу один пример, который помню так, будто вчера это со мной произошло. Зимой, когда я учился во втором классе, у меня порвалась зимняя обувь. На покупку новой денег не то что бы не хватало — их просто-напросто не было. И мне пришлось донашивать старые ботинки сестры. В них проходил месяца два. Я очень боялся, что кто-нибудь заметит мою «обновку» (вернее сказать «обстарку»), и лишний раз по классу старался не ходить. Это во втором-то классе, когда энергии столько, что кажется невозможным не спружинить со стула и не побежать носиться по коридорам, услышав звонок к окончанию бесконечного сорокаминутного урока! Оказывается, возможно. А потом в воскресную школу поступила первая партия «гуманитарки». Здесь было много-много разной одежды и обуви. Здесь получилось отыскать и ботинки. Да, пусть среди этих вещей были потертые, застиранные свитера и футболки, заштопанные куртки и башмаки со стертыми подошвами, но их можно было носить и выглядели они вполне прилично. И это было ещё не всё. Как-то раз в воскресной школе объявили, чтобы все родители подошли к келарю монастыря и получили продуктовую помощь. Мать долго не решалась, но мы с сестрой уговаривали её пойти и взять то, что нам положено. Когда нам всё-таки удалось уболтать маму, мы вместе с ней пошли и получили на складе монастырской трапезной продукты. Это была помощь из Америки. Здесь было всё необходимое: несколько килограммов сахара, мука, разные крупы для каши, большая банка рапсового масла, консервированные овощи. Словом, монастырь всегда помогал нам, чем только мог. Знаешь, а сейчас, когда сажусь читать Евангелие, и дохожу до слов Господа: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» (Мф 6:25), я всегда вспоминаю именно этот период из детства. Семья полагала все возможные усилия на то, чтобы прокормить себя, отец, помимо основной работы, постоянно халтурил, но средств всё равно не хватало. И тем не менее, всё недостающее нам подавал Господь, и всегда в изобилии. Мать говорила, что когда мы с сестрой были совсем маленькими, было ещё тяжелее. Помню, что в детстве я был сильно привязан к житейскому, имел много беспокойства по поводу недостатка средств у семьи. Часто подходил к матери и спрашивал: «А сколько у нас долгов?» Не было у меня доверия к Богу, не было упования на Его Отеческий Промысл. Не верил, что и ко мне может прийти Господь и чудесным образом умножить несколько оставшихся дома кусков хлеба. Но каждый раз убеждался в обратном. Теперь расскажу немного об окружающем. Помню, что примерно в это же время старшеклассники выпускались из школы и шли в армию, на чеченскую войну. Выпуски новостей по старому телевизору становились интересными тогда, когда в них объявляли цифры о погибших на Кавказе солдатах числом меньше десяти. Обычно же диктор с деланным неравнодушием сообщал о потерях целой роты или половины воинской части. Сейчас страшно об этом говорить. А тогда все проклинали правительство за своих, потерянных в бессмысленной войне, сыновей. Очень предсказуемым стало и объявление директора школы в начале 2000-го о том, что среди нас учился теперь уже герой Российской Федерации Алексей Храбров. Он погиб в составе 6-й роты Псковской десантно-штурмовой дивизии. В те же годы завершался процесс разворовывания имущества колхозов. Видел я тощих колхозных коров. Для них заготавливалось достаточно кормов, но они были благополучно украдены «заботливыми» владетелями обломков имущества советской социалистической республики. Бедные, ни в чем не виноватые животные тоже страдали, по вине тех людей, которые должны были заботиться о них. А кто украл, те жировали. К концу двадцатого века практически все фермы в нашем районе развалились. Огромное количество вполне исправных помещений было попросту брошено, а затем разобрано на стройматериалы. Теперь туда, где раньше стояло по несколько сотен голов скота, приезжали на грузовиках люди. Серпы они побросали. А молоток оставили себе. Ведь он очень хорошо пригождался для того, чтобы снимать с крыш колхозов шифер и сбивать с пола пригодную в хозяйстве глиняную плитку. Все понимали, что жить нелегко. Но кто-то впадал в отчаяние и сталкивался с извечной русской бедой -люди начинали пить. И среди пьющих было много молодежи. Работы не было и пили, пили. До сих пор спиваются. Причем все условия для этого были созданы. Вот и ты говоришь, что недавно где-то услышал статистику: с распадом СССР количество библиотек уменьшилось вдвое, а число точек по продаже водки выросло в 3-4 раза. Посмотри: векторы развития двух вышеуказанных областей не изменили направления и сейчас. Кажется, тот контекст, на фоне которого я приступлю к основной части повествования, более или менее ясен. Ты ведь тоже жил в деревне, и я уверен, что также сможешь добавить на полотно моего рассказа немало своих красок. Всё, не буду больше отвлекаться на второстепенные вещи и оттягивать внимание от главной истории. Как я уже говорил, лето закончилось и все мальчишки и девчонки пересели с велосипедов за школьные парты. В новом классе я встретился с незнакомыми ребятами. Но был среди нас один необычный одноклассник. Он и станет главным героем моего рассказа. Звали его Сережка. Его мать пила, отца не было. Учился плохо. В школу Сергей приходил всегда бедно одетый. Естественно, весь класс это замечал, как замечается жизнь каждого отдельного ученика. По имени его называла только учительница и я. Все остальные использовали при обращении к нему, и непременно в качестве ругательства, слова: «Бомж! Фу! Бомж идет!» Шли месяцы. Осень уже подходила к концу. И сколько бы песен не пел наш великий русский поэт о пышном увядании природы, о тихой красоте, столь милой и блистающей в смиреньи, а только осень в наших краях к ноябрю покрывает поля снегом, и куртка-ветровка тебя уже не согреет. Именно в ней Сергей приходил на уроки круглый год. Вот случай, который запомнился мне больше всего: как-то раз, когда выпал первый снег и все переобулись в зимние ботинки, мой необычный одноклассник зашел в класс, как обычно, в старой кофте, испачканных штанах и … летних сандалиях. Весь класс в очередной раз будто озверел. Снова посыпались издевки. И не только словесные — довольно часто Сережка получал затрещину или пинок от физически более крепких сверстников. Время шло, стало ещё холоднее и он перестал появляться в школе. Следующие несколько лет я ничего не слышал о нем. А когда мы всё ещё учились вместе с Сергеем, отношение одноклассников к нему наводило на меня ужас. Травля не прекращалась ни на один день. Но почему так происходило? Неужели не было понятно, почему он одет так плохо? Я хотел заступиться за него, но по своей глупости и малолетству не решался этого сделать. Просто подходил и спрашивал: «Как дела, Серега?» А он отмахивался ответом: «Нормально». На оскорбления других ребят просто не отзывался. Жутко станет, если представить каково было этому мальчишке, когда дома он мог ожидать лишь побоев от матери, а в школе – ничего кроме унизительных выкриков и затрещин от одноклассников. Это был именно тот человек, который родился, но ему не нашлось места на этой земле. И ниоткуда помощь не приходила. Приходя из школы домой, я несколько раз спрашивал у родителей, почему моего одноклассника презирает весь класс, хотя он ни в чем не виноват, у него просто очень плохи дела дома. Мать с отцом отвечали, что нельзя так относиться к человеку, попавшему в беду, что ребята поступают очень плохо, обзываясь на Сергея. Ещё сказали, что в подобной ситуации могли бы оказаться и мы. Да я и сам это прекрасно понимал. Всё, что мне было нужно – это получить подтверждение своим мыслям у взрослых. И я получил его. Про Сергея я мог спросить только у своих родных, у тех, кому полностью доверяю. Никому из одноклассников подобного вопроса я не задавал. Наверное, боялся, что меня прозовут «другом бомжа» и станут так же насмехаться. Сейчас ясно понимаю, что, не пытаясь защитить человека, которого обижают, оставался на стороне обидчиков. Описанная выше история – первый случай того, когда жизнь с разительной ясностью показала мне, что целая толпа людей может ошибаться, причем ошибаться осознанно. Они нашли причину, чтобы унижать и оскорблять ни в чем неповинного человека. И я ни за что не поверю, что ни один из тех озлобленных ребят не знал или не понимал истинных причин ободратости одежды Сережки. Многие это знали. Все. Но разве важна истина, когда, наплевав на неё, ты можешь предаваться самым гнусным злодействам, пусть даже не приносящим тебе никакой выгоды? И самое страшное, что героями этой истории являются дети. Не совсем уж и малые. У меня и моих сверстников в это время как раз начали формироваться первые взгляды на жизнь, на ближнего, на человека, находящегося рядом со тобой. И каким было это начало? Каким был тот фундамент, на котором я, и каждый из нас, приступал к строительству своей личности? Если на таком камне будут стоять все мои взгляды и убеждения, то не будет личности вообще. Будет безликая рожа. Мы хватаемся за голову, когда речь заходит об истории братоубийственной войны начала XX века: «Да как же так могло произойти? Кто же нас на это надоумил, таких воспитанных в добрых христианских традициях людей?» Никто не надоумил, мы сами с глубокой юности начали изучать первые приемы этого военного искусства, и сейчас, кто-то реже, кто-то чаще, оттачиваем свое «мастерство». У меня есть ещё один вопрос. Куда смотрели родители моих одноклассников? Неужели ни один ребенок не пришел хотя бы раз из школы и не спросил своего отца или мать о таком странном однокласснике? Или хотя бы пришел и сказал: «Мам, пап, а со мной бомж учится». Не поверю. Спрашивали, и не раз спрашивали. Каждый ребенок обо всем в первую очередь спросит у своего родителя как у всезнающего мудреца. Но какой ответ он получал? И получал ли вообще какое-либо объяснение, кроме ленивой отмашки от надоевшего ребенка. Или же из уст родителей звучали страшные слова: «Да, он никчемный неряха, и заслуживает унижения. С ним не дружи»? Потом уже, года через два, я вновь услышал о Сергее. Его убили. Собственная мать в состоянии алкогольного опьянения хватила его кирпичом по голове. Насмерть. Об этом даже что-то писали в районной газете. Моего одноклассника не стало. Но вокруг меня ходят другие ребята-бывшие однокашники, и они совершенно здоровы. У некоторых из них уже родились свои дети. Некоторые заходят в храм на Рождество и Пасху. И никто из них, наверное, не захочет вспоминать о том парнишке из 3«а». «Да и, — скажут, — зачем? …». Последнее. Когда я ходил в шестой класс, у меня порвался ботинок. На левой ноге с тыльной стороны. На покупку новых опять не было денег. Но в школу нужно было ходить. Чтобы с улицы попасть в школьный гардероб, нужно войти в главный вестибюль, повернуть направо, немного пройти по широкому коридору прямо, и ещё раз повернуть направо – в гардероб. В том широком коридоре, напротив раздевалок, у стены всегда сидели толпы школьников и обсуждали каждого проходящего. И я мог идти только левым боком к ним. Чтобы не заметили, что для них я тоже – бомж». Просьба, которую автор этой истории просил меня передать тебе, читатель, такова: вспомни, не пытался ли и ты когда-нибудь вытолкнуть за борт другого человека. Ведь это легко сделать, даже не прилагая никаких к тому усилий, просто бездействуя. Тот, кто записал эту повесть, не будет сейчас разбирать её на нравственные наставления. Пусть для нас она останется такой, какая есть – простым рассказом о детстве моего хорошего друга. Пройдет несколько лет, он закончит духовную семинарию, и вступит на путь взрослой, самостоятельной жизни. И если у него будет семья, он не обделит своих детей вниманием. И не только своих.