Иоанна Цацос (Сефериади) — греческая поэтесса ХХ века. Родилась в 1909 году в малазийском городе Смирне (Турция) в семье богатого землевладельца. Отец ее Стелиос Сефериади был юристом, всесторонне образованным человеком, поэтически одаренным: в часы досуга он переводил на греческий язык Байрона и других английских поэтов. В 1914 году семья вынуждена была переехать в Афины. В Смирне пришлось бросить все – дом, землю, состояние. Затем последовал пepеезд в Париж, где дети закончили образование. Старший брат Георг Сеферис учился в школе права. Его ожидала блестящая карьера дипломата. Ему предстояло представлять Грецию во многих странах мира: в Сирии, Иордане, Ираке, Лондоне. Уже в студенческие годы обнаружился его яркий поэтический талант. Первые же публикации стихов Георга Сефеpиса вызвали всеобщее восхищение.

В 1963 году Сеферис был удостоен Нобелевской премии в области литературы и занял место в ряду выдающихся поэтов-класcиков новогреческой литературы.

Творчество его сестры Иоанны долго заслоняла тень великого брата, которого она беззаветно любила, преклоняясь перед его даром. Ее Элегии Георгу Сеферису исполнены любви и глубокого сопереживания родственной душе, родственной не только по крови — духовная близость связывала брата и сестру в течение всей жизни.

Поэтический дар Иоанны раскрылся гораздо позднее, в зрелые годы, когда она обрела жизненный и духовный опыт. Она жила, разделяя вместе с веком все его скорби и трудности. Иоанна Цацос имела редкую способность чутко реагировать на чужую боль, на все, что происходит рядом. В душе ее был неиссякаемый источник любви: к близким, друзьям, отечеству, к Богу. Остро переживая итало-германскую оккупацию Греции, она всецело отдалась движению греческого Сопротивления. Эти тяжелые годы оставили глубокий_ след в ее творчестве. В послевоенные годы общественное служение продолжалось: в 1949-1951 годы она представляет Грецию в Генеральной Ассамблее ООН. В 1975-1980 годах ее муж Константинос Цацос занимает пост президента Греческой Республики[1].

Такова внешняя сторона ее жизни. И, наверно, мало кто догадывался, что, находясь в гуще политических событий, горячо отзываясь на общественные явления, Иоанна всегда оставалась глубоко религиозным человеком. Стихи ее выдают индивидуальный мистический опыт. Надмирность восприятия всех событий и своей собственной судьбы, и судеб Греции — взгляд из той области, где нет места эгоизму, обычной человеческой страстности, предвзятости — отличительная черта ее творчества.

Тема безмолвия или тишины проходит красной нитью в ее поэзии. Неискушенный читатель может принять это за простую поэтическую метафору. Но тот, кто знаком с монашеской практикой исихазма, серьезно задумается над такими строчками:

Безмолвие ночи, Во тьме Разрастается голос цикады, Ветра шелест по веткам.

Покой, Что смягчает Остроту неизбывной загадки Это Ты.

Тишина, о которой говорит Иоанна Цацос,- это особое внутреннее состояние, когда утихает голос страстей, восприятие становится чистым и незамутненным. В этом и состоит аскетика исихазма — мистического, прикровенного направления в восточном монашестве: очищение от страстей, хранение сердца, борьба с помыслами, постепенное восхождение к духовному совершенствованию. Продвигаясь по этому пути, странник удостаивается духовных даров и созерцания нетварного Фаворского Света.

Стихи греческой поэтессы — это уникальная возможность прикоснуться к таинственному миру молитвы и тишины. Поэтесса учит нас, как среди бурь, скорбей и невзгод нашей жизни, вооружаясь молитвой и следуя божественной заповеди любви, можно сохранять внутренний мир и безмятежность. Именно такое состояние сокровенной тишины является источниками творчества Иоанны Цацос. Обращаясь к Господу, поэтесса говорит:

Всемогущий Боже! Ты, Ты один Предстоишь в неизъяснимом чувстве поэзии!

Только Ты подаешь нам Слово…

В 2000 году Иоанна покинула этот мир. В последнем своем стихотворении «Синай» она выразила свой молитвенный опыт и готовность души в восприятии иного мира в таких словах:

…затем я прочла Твои таинственные Письмена: Первую заповедь – Молчание.

Я готова.

Пятнадцатое августа

Вот и август, жаркий август проходит. Розы преследуют меня. Я слышу их всюду. Но быстро блекнут – Знаки печальные эфемерного. Ты заботишься и суетишься о многом…[2] Земля – преходящая плоть, Душа – неизбывный источник. Я читала книги и позабыла, Горькие знала часы и позабыла, Но один вопрос оставил свой след в душе И плоть обессилил. Сон: телом освобожденным от времени странствуя, Я вглядывалась в проходящих людей. Они двигались бесцельно по кругу, Живые, потому что могли испытывать боль. Я принимала их страданья и тяготы. Но кто я? Среди священного молчания птиц Притаившихся в ожиданье восхода, Я тоже смиренно жду. И вдруг показалось – одно мгновенье озарило тайну, Больше не стоит печалиться и ни к чему писать. Вкус времени стерся. Как на белом лекифе из древнего Санторина[3] Влюбленная следую за Гермесом мертвых,[4] Он протягивает мне нежную руку. На моем пути есть одно зерно – ангельского цветка, Моя ладонь хранит его аромат. Не уходи! Земля, иссохшая от страха и скудной любви, Жаждет Тебя! Все крылатое слетелось к источнику, Стараясь поймать хоть каплю. Только Ты, Когда ночь созывает тени, Делишь с нами Свое заклание. Объясни нам одиночество! Только Ты подаешь Слово, Чтобы мы, бессильные, Распрямились Вблизи Тебя.

Речь моря

Посвящено капитану Михалису Акиласу, поэту[5]

Ночь не имеет исхода От тяжкого святотатства, Долг возрос. И есть вероломство в благоухании цветущего древа. Я пришла на берег. Речь моря – честна и проста. Речь лазурью блистающего движенья Звучит в моем сердце. Я пришла на берег, Туда, Под тенистую сень сосны Спрятавшись от заклятий луны, Что правит морем. Прислонилась и слушала. Тихо выдохнула волна стон Разлуки. Раскрытые для объятий руки Пусты, Но паруса затерялись в зыбком пространстве. И опять новая волна, Одиночество. Вдруг все одичало – Ярость воды и ветра Опрокидывает ограду, Сокрушает цепи, Торопит к Вратам Смерти. Высшая песнь жизни – В делах. Стрелою пронзает нам сердце Необоримое желание Справедливости. Речь моря – честна и проста. Облако скрыло луну, Темнота обнажилась, Упала самая высокая волна. Залп; Пришла другая, С жесткой усмешкой торжества. Но как же горячей крови снова вернуться в вены?

И где теперь Беспорочный идеал? И в нас, и в тех?

Мне отвечал Неумолчный гул Вдруг напомнивший Плач Девы.

Картине Никоса Гикаса[6]

Мне нравятся мерцания на болоте. Солнце подернуто тонкой мглой, Ряды тополей, Их листья, зеленое небо, Все колеблется туда и сюда. Открытой душой принимаю туманность Их, как и ту, что во мне. Сколь я тоскую без светлой печали! С которой мы можем творить Молитву, стихи, Трудную дорогу в острог, С которой мы можем творить явления, Подобные листьям, окрашенным в кровь, Гонимым по ветру, И такие как рождественский пылающий кипарис, Празднично убранный в воспоминание о Младенце. У Матери на руках Он покоится безмятежно, Чтобы забыть “Предреченное Распятье”[7]. Распятье! Оно всегда рядом, И всегда все ближе и ближе. О! Как я хочу сейчас быть с тобой! Увлажненным небесной росою сердцем Даю форму утесам, холмам, От чаек белому морю, Блестящей гальке — Форму для боли моей. Когда отмерен час, И одиночество становится обнаженным, Всесвятая Всецарица Милостивая Госпожа[8], Качай, баюкай Младенца — Скоро оплачешь Его.

Казнь [9]

Вольные вершины вокруг в сиянье Испускают пронзительный северный ветер. Он наполняет сердце иллюзорной мечтой. Но здесь, в городе, время застыло. Полтретьего – Так говорят там, наверху, часы На потемневшей от копоти колокольне. Прошлое, настоящее, будущее Здесь. Полтретьего – Час смерти. Ночь падает быстро зимой. Молчаливая женщина занята спешной работой – Взрыхляет мерзлую землю декабря. Та сопротивляется, не желает открыть Такую широкую рану для погребенья. Как сможет она принять Столько безжизненных тел? Другие стрелки будут показывать время: Полудни, вечера. Это мгновенье пригвождено навечно. Полтретьего. Теперь под черной одеждой Женщина запрятала глубокую печаль. Ей всегда носить ее, Из нее она будет смотреть на мир. Она знает, Как мертвые отыскивают свои тела, Беспомощные В своем всемогущем молчании, Ищут, вопрошают. Безответно. Вершины вокруг, должно быть, прекрасны. Но как смогу это понять? В темном лике часов Время стоит недвижно. Полтретьего. Оно не вернется вспять. В спокойствии вечерни Звуки симандры[10] Долг – безвременье.

* * *

Дверь отворилась В холодный осенний закат, Свет просиял нестерпимый В вольных твоих волосах. В своей темноте я склоняюсь, Чтобы собрать лучи, Которые льются сквозь Прозрачные пальцы твои.

Чужая

Там, где я родилась, – чужая, В доме отца моего, В собственном доме – чужая. Где ты, мое отечество? Где ты, солнца тепло? Я отыскиваю следы, И они расскажут, что некогда я жила На августовской земле Среди золотых светлячков в траве, В глазах твоих Отсвечивающих экстазом.

Тьма

Ступень за ступенью тьма; Моря и дожди, Ступени и страны – нас разлучают, Но я Даже не замечаю. Одним мгновеньем живем, Но я не вижу, слепая. Что уловлю на лице твоем – Улыбку? Печаль? И сердце не знает. Молчит. Я тебя ищу. Простирая руки, пытаюсь достичь На ступенях тьмы, Но вижу, Что я слепая. Словно удар кинжалом

Словно удар кинжалом внезапно: Что-то ушло от меня. Блуждаю, Стараясь найти. И в напряженном биении жизни: Что-то ушло от меня. Я сражаюсь вблизи света, который не вижу, Но чувствую и стремлюсь. Я от себя затворила солнце.

Время

Отгородилась от времени, старалась о нем забыть, Оно везде проникает, Будто Протей, изменяет форму. Когда ты вдали, Где истина? Ты забрал ее с собой. На полу разбросанные календарные листки. Сломанные часы.

Ветер

Ветер косой свистит, Преследует облака. Они бегут По быстрому небу. Корнями ушли глубоко В землю свою – ты и я, Ветру наперекор, Живою сосной.

Эгеида

В каком из гротов твоих, море, я родилась? Без тебя каждый день меня разрушает; Когда я тебя любила – будто ритм волны Бежал по крови. Обрету ли снова твой живой простор И ту первую сокровенную радость? Часы жизни – большие и малые – Полиняли, погасли. Люди не ощущают убогости века. Только ритм волны – У меня в крови И бескрайний простор – в сиянье. Земля забирает назад все, что дала, Золотясь от наших смертей, От листьев, что ее покрывают, Золотясь от любви. Но ритм волны – Бежит по крови. Свободное море, Твое сиянье, Сиянье.

Элегии Георгу Сеферису

День первый

И был вечер, и было утро, День первый… (Быт,.I.5) Бесценное время, Дар жизни! Безмолвное, замкнутое – Как тебя удержать? Расплавленным свинцом Каплют мгновенья. Твои глаза – для меня закон, Они приходят Из предела терпенья На меня опереться, Ищут, не находят исход. Каплют расплавленные мгновенья Бессильно. Ночью, Когда от усталости забываюсь сном, Мучительный твой призыв. Молния зажгла Плодами отягощенное древо. Бесценное время, Дар жизни! Твоя молния На краю земли.

Поступь судьбы

Это не просто – Спускаться с тобой К Ахерону И возвращаться назад, Поддерживая души твоей Окровавленное крыло Собой. Смерть провожает меня В мир вышний. Она – в пальцах, на языке, В пепельном Пенделионе, В забрызганной прахом траве. Это не просто – Окунать разум во тьму И снова всплывать. Распутывать непостижимые Тонкие, желтые пряди, Что пытаются стать светом. Мы слушаем поступь Судьбы. Она сбилась с пути, Она идет и проходит.

Нас погребла эпоха

Мысли все дни о тебе, И даже во сне. В спешке иду против ветра, Пьяная от борьбы, От легкомысленного движенья волос. Я есть. Пожалуй, что жизнь прекрасна! Мысли все дни о тебе, И даже во сне. Виденья, виденья, Твой побелевший лик, В фантазиях диких разлуки – Яд отравленных стрел, Нас погребла эпоха, Я удивляюсь только Вечно творимому миру И небытию своему.

Мгновение

Все живое ликует Вместе со светом, И щебечет беспечно Без всякой цели. Мгновение – вечно. Только ты греховно Сражаешься с темнотою смерти, Только ты впиваешься все глубже В чащу познанья И ощущаешь горечь тщеты В каждом мгновенье любви, В каждом мгновении славы, И в молчании, которое идет следом. Все же как страстно желаешь ты стать соловьем, Который живет, воспевая мгновенье.

Бог

Безмолвие

Безмолвие ночи. Во тьме Разрастается голос цикады, Ветра шелест по веткам. Покой, Что смягчает Остроту неизбывной загадки – Это Ты.

Зов

Ты зовешь меня. Ступень за ступенью Восхожу по крутой тропе, Пытаясь достичь Тебя. Силы слишком ничтожны, Неумолчный голос страстей… Но когда Ты стоишь рядом, Посреди обледенелой пустыни, В снежном вихре, что режет мне грудь, Ты даешь мне силы Для детской улыбки.

Георг Сеферис

Сеферис (псевдоним; настоящая фамилия Сефериадис) Георгос (1900— 1971), выдающийся греческий поэт XX века, лауреат Нобелевской премии в области поэзии 1963 г. С 1926 по 1962 находился на дипломатической работе. В данной публикации представлены ранние стихи из сборника «Поворот» (1931г.). Это в основном рифмованные стихи, за исключением последнего («Ракета»), затем Сеферис отказывается от использования рифмы, следуя поэтическим традициям классической Греции.

Поворот

Мгновение, слетевшее с ладони, Которую я полюбил так сильно, В закатном солнце ты меня настигло Как черный голубь.

Белеет путь мой впереди сквозь дымку Туманных снов, с их сладостью развенчанной… Последнее мгновенье Тайной Вечери, Мгновение – всего одна песчинка.

Но ты одно собою удержало Всю бытия трагичную клепсидру, Застывшую, как если б Гидру,[11] В саду небесном увидала.

Скорбящая

На камне молчаливого терпенья Сидела ты, и сумерки сгущались, И в черноте зрачков отображалась Вся глубина печали и смиренья.

Дрожь обнаженную, сжимая губы, Удерживать напрасно ты пыталась Душа печаль как пряжу намотала, Молитва вознеслась, как голос трубный,

И в голове звучал тот глас страданья, Что исторгал необоримо слезы, Всем телом в напряженной скорбной позе До кончиков волос ты содрогалась.

Боль сердца твоего без ропота и стона Отозвалась в глубинах Мирозданья – Она для мира стала основаньем Небесной сферы, звездной и бездонной.

Отрицание

Берег был таинственным и белым, Точно голубь. Полдень раскаленный. И не утолить водой соленой Жажды, что тогда нас одолела.

И напрасно на песке писали Мы Ее прекраснейшее имя, Волны равнодушно и лениво Надписи с зыбучих дюн стирали.

В сердце струны нежные дрожали Вспомнились все страсти и страданья, Вся тщета и бесполезность знанья. Жизнь, на что тебя мы променяли?

Товарищи в Аиде

Гибель они на себя навлекли святотатством, безумцы, Съевши быков Гелиоса, над нами ходящего бога… Гомер. Одиссея, I, 7-8

Мы слишком долго ели черствый хлеб! Пускай была идея не из лучших — Коров из стада Солнца тучных, Зарезав, приготовить на обед.

Привыкли мы к победам и разбою, Брать крепости, кровавый сеять след, Пускай война продлится сорок лет, Чтоб каждый стал героем и звездою!

Но мы взалкали на хребте земли, И, наконец, наелись до отвала, И так в Аид без смысла и бесславно Счастливые и сытые сошли.

Перевод с греческого преподавателя СПбПДА Натальи Харламовой

[1] Цацос Константинос — греческий государственный и политический деятель. Академик Афинской АН (1961). Окончил Афинский и Гейдельбергский университеты. С 1932 преподаватель, с 1945 заведующий кафедрой права и философии права Афинского университета. В 1945 министр социального обеспечения, министр иностранных дел, министр печати и информации. В 1946—50, 1963—67, 1974—75 депутат парламента. В 1949—50 министр просвещения, в 1956—61 министр при премьер-министре, в 1967 (до военного переворота) министр юстиции, в 1974 министр культуры и науки. В июне 1975 избран Президентом Греческой республики. Автор работ по вопросам философии, социологии, филологии и права. [2] Лк.10:41

[3] Санторин или Тера — остров в системе Кикладского архипелага, один из центров древней критской культуры, уничтоженный ок. 1500 г. до н.э. катастрофическим землетрясением и извержением вулкана. Лекиф– изящный глиняный кувшин для масла или благовоний, в V в. до н.э. с росписью сюжетов погребального культа, использовался в похоронном церемониале. [4] Влюбленная следую за Гермесом мертвых — одна из древних функций бога Гермеса, покровителя торговли, ремесла и науки, провожать души умерших в царство Аида. [5] Капитан и поэт Михалис Акилас родился в 1900 г. в Аргосе. Το 1915 εισήλθε στη Σχολή Ναυτικών Δοκίμων.В 1915 году поступил в Военно-морскую академию, зΑκολούθως μεταπήδησε στη Ναυτική Αεροπορία με τον βαθμό του Επισμηναγού.атем перешел в морскую авиацию, был командиром эскадрильи. Αφού αποστρατεύτηκε για ένα χρονικό διάστημα, επανήλθε αργότερα λόγω των αναγκών του Ελληνοϊταλικού Πολέμου. Во время II Мировой войны после оккупации Греции итало-немецкими войсками пытался вместе с товарищами бежать в Египет, где находился греческий корпус в составе африканских войск союзников. Обе лодки с беглецами были захвачены вскоре после выхода и Пирея из-за предательства. Στις 4 Ιουνίου 1942 εκτελέστηκε από τους Γερμανούς στην Καισαριανή.4 июня 1942 был расстрелян немцами в Kessariani. В 30-е гг. опубликовал два сборника: «Последние дни Иуды» и «Поэмы».

[6] Никос Гикас (1906-1994) известный греческий художник, иконописец, скульптор, писатель.

[7] “Предреченное Распятье” — название традиционной греческой иконы (“Хрисмо тис Ставросис”), которая в русской православной традиции именуется “Страстная”, на этой иконе Богоматерь с Младенцем изображаются вместе с орудиями будущей казни Спасителя, т.е. с крестом, копьем и губкой.

[8] Всесвятая Всецарица Милостивая — греч.: Панагия Пантанасса Елеуса — традиционные имена Богородицы в греческой православной традиции и одновременно название иконописных богородичных канонов

[9] Стихотворение посвящено памяти тысячи двухсот мужчин и юношей, убитых в Калаврите (Северный Пелопоннес) фашистскими оккупационными властями [10] Симандра — деревянная подвесная доска, которая при ударе издает звук, используется в греч. монастырях вместо колокола

[11] Гидра – в греч. мифологии чудовище в виде змеи с семью головами, побежденное Гераклом, также в северном полушарии созвездие в форме змеи (Дракон), здесь также намек на змия, соблазнившего Еву в Эдеме.

Публикуем стихи греческой поэтессы Иоанны Цацос в переводе преподавателя Санкт-Петербургской духовной академии Натальи Олеговны Харламовой.