Интервью с одним из старейших клириков Санкт-Петербургской епархии, настоятелем Троицкого храма («Кулич и Пасха») протоиереем Виктором Голубевым, посвященное 65-летию возрождения Ленинградских – Санкт-Петербургских духовных школ.
— Отец Виктор, в этом году Санкт-Петербургская православная духовная семинария празднует 65-летие возрождения. За этот период в жизни Церкви и общества произошло довольно много перемен, непосредственным свидетелем которых Вы являетесь. Нам, будущим священнослужителям, хотелось бы услышать от Вас, как от воспитанника и выпускника Санкт-Петербургских, а тогда еще Ленинградских духовных школ, о Вашем непростом жизненном пути, о Ваших наставниках.
Протоиерей Виктор Голубев
— Родился я в непростые 1930-е годы. Мама тогда не работала, мы жили не очень хорошо, но терпимо. По документам отец был членом партии, вступил в партию в 1924 году, но в 1930 году из неё вышел. В 1934 году папа с одного завода переходил на другой, с другого на третий, с третьего на четвёртый. Мама ворчала: ну что такое, жить же надо, а у него зарплаты никакой нет. Брать его беспартийного никуда не хотели. Но всё равно отец остался патриотом. Война началась, а его по возрасту уже не призвали, ушёл добровольцем и погиб в боях под Псковом.
Моё воспитание было нерелигиозным: папа на работе, мама меня редко водила в церковь. Но в церкви мы бывали, ходили в Крестовоздвиженский храм на Обводном у Лиговки (закрыт в 1934 г.). Богатейший храм был, купцы жили в тех местах. Потом на какое-то кладбище мама меня водила, не знаю на Охту, или на Волхов.
Меня ранило во время блокады. Я при смерти был. Маме сказали: «Иди, твой сын валяется, убитый, на улице». Меня отправили в детскую больницу. Полгода я пролежал в больнице, и сейчас у меня осколок ещё остался. Вышел, говорю маме: «Школа собирается уезжать в Ярославскую область, поеду и я». Она говорит: «Поезжай». Я уехал с интернатом в Ярославскую область в сентябре 1942 года. Почти два года я был там. Затем вернулся, записался в ремесленное училище, стал самостоятельно в церковь ходить. Мама тоже ходила. Посещали мы Николо-Богоявленский собор (тогда мы с мамой жили у Технологического института). Всенощная начиналась полседьмого вечера, в половине десятого заканчивалась. Три часа. Митрополит Григорий требовал ничего не сокращать. На службе читались обязательно две кафизмы. На стихирах каждение совершалось в храме, первую поют, а остальное всё чтец читает, пока диакон не покадит. Покадил, тогда Слава и Ныне запоют. Богослужение было длинное, но я всегда свободно выстаивал. В то время выходили из заключения люди, просидевшие по 20 лет. Для них богослужение было радостью.
Тогда-то меня заметил митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), по совместительству Председатель Учебного комитета РПЦ. Как сейчас помню, как-то раз я стоял за оградой, и он мне говорит: «Что ты такой худенький? Постишься?». Я говорю: «Да нет, Владыка, как и все…». Так мы с ним познакомились. Впоследствии он посоветовал мне поступать в Ленинградскую духовную семинарию. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я поехал в Вырицу за благословением к преп. Серафиму: необходимо было определять свой дальнейший жизненный путь. В то время я уже подрабатывал на заводе столяром-краснодеревщиком, и меня, конечно же, никто не отпустил бы учиться в семинарию. Тем более, что свою работу я всегда старался выполнять на совесть, за что даже получил от начальства «личное клеймо», т. е. производимые мною материалы всегда были без брака, за что отдел технического контроля меня не проверял. При этом все знали, что я хожу в церковь. Нательный крестик я также никогда не снимал.
Я посоветовался с митрополитом Григорием и, по его благословению, взяв отгул на заводе, пришел сдавать экзамены в семинарию. При этом я ничего не учил: вечерние и утренние молитвы я с детства знал наизусть, тропари я также знал наизусть. На экзамене по пению преподаватель спрашивает парня до меня: «Какой глас? Спаси Господи…», он говорит: «Не знаю», преподаватель отвечает: «Первый». Потом я захожу: «Какой глас? Во Иордане крещающуся…», я говорю: «Первый» и угадал. Таким образом я и поступил в Духовную семинарию.
Мне выдали справку о поступлении. С ней я пришел на завод. На заводе, конечно же, всем устроили «разнос по полной программе»: мастеру – выговор, начальнику – выговор, проглядели… такого работника хорошего… в попы пошел учиться. Так я поступил в Ленинградскую духовную семинарию. Проучился четыре года. Принял сан. Архиепископ Алексий (Коноплёв), я был у него иподиаконом, предложили мне служить в Троицком соборе Александро-Невской лавры, но из-за слабого голоса я отказался и был назначен в храм праведного Иова Многострадального на Волковском кладбище. В этом храме я прослужил три года. Затем меня перевели в храм Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище. Мне очень не хотел уходить со своего прежнего места. Это был настоящий приход. Я знал всех прихожан по имени. Народу ходило мало, но зато я всех знал: кого исповедую, к кому иду служить молебен на дом, или крестить, или отпевать. Это был настоящий приход. Через некоторое время меня перевели в Никольский храм на Большеохтинском кладбище, где и прослужил 3,5 года. Затем был переведен в Николо-Богоявленский собор.
Преподаватели, у которых мне посчастливилось учиться, были преемниками дореволюционной Духовной академии, кроме двух: прот. Василия Стойкова и прот. Иоанна Белевцева. Это были феноменальные преподаватели, священнослужители высокого духовного опыта и высокой нравственной культуры. Они действительно наставляли нас, и результат, я считаю, очень хороший.
Дмитрий Дмитриевич Вознесенский преподавал у нас катехизис (полгода в первом классе и полгода во втором классе). Очень хорошо преподавал. Тогда было так: он задавал вопрос, а студент должен был говорить ответ. Он никогда не ставил двоек, но и пятерок также никогда не ставил.
Николай Дмитриевич Успенский преподавал богослужебный устав. Вызывал по четыре человека к доске: один – священник, второй – дьякон, третий – псаломщик, четвертый – певец. Таким образом мы учили устав. Вечерню, утреню, литургию он требовал знать дословно. И говорил, что без служебника служить нельзя. С ним у меня сложились очень теплые, доверительные отношения. Даже когда он был уже на пенсии, мы с ним часто встречались. Однажды он рассказал мне поразительную вещь. У него брат был – страшный атеист. Они часто спорили, ругались. Когда брат умер, родственники просили Николая Дмитриевича договориться со священником о его отпевании, так как в детстве он был крещен. Николай Дмитриевич отказался и запретил отпевать родного брата. Петь атеисту, который отрицал Бога, «Со святыми упокой»!? Вот такой вот был преподаватель. Это очень много говорит о нем.
Отец–ректор прот. Михаил Сперанский был благочестивый человеком, очень много претерпевшим за веру Христову. Преподавал он хорошо и говорил нам: «Читать надо! Каждый день по 200 страниц, всё равно что. Какое-то развитие должно идти обязательно».
Протоиерей Михаил Сперанский
Был ещё такой преподаватель Бронский Владимир Иосифович, у нас с ним были хорошие отношения. Впоследствии, уже будучи студентом академии, я его попросил помочь мне выбрать тему кандидатской диссертации. Он мне помог. Тема звучала следующим образом: «Спутники и сотрудники св. Апостола Павла». Стал собирать материалы, об апостоле Павле много, а о его спутниках-сотрудниках – почти ничего, а жития нельзя брать. С большим трудом я написал 159 страниц. А когда защищал, мне все преподаватели вменили в вину большой объём работы, но за меня заступился тогдашний ректор отец Михаил Сперанский: «Нет другой такой работы о спутниках и сотрудниках св. ап. Павла». Тогда я защитил кандидатскую работу и мне дали звание кандидата.
Отец Виталий Боровой, да… Он был бесподобным преподавателем. На его уроках истории Церкви мы сидели рот разинув. Митрополит Никодим (Ротов) его очень уважал и любил. Отец Виталий родился в западной Белоруссии. А там католичество. Он так хорошо знал католиков! Если было какое совещание с ними, о. Виталий всегда на нем присутствовал. Католики, видя отца Виталия, всегда молчали. О. Виталий сразу же их «забивал» их же учением. Очень хотел попасть на Афон. Но всё время занят был. Как владыка Никодим всегда трудился, так и все, кто был рядом с ним, трудились не покладая рук. И вот, отец Виталий поехал на Афон. Афины, автобус, затем причал и на корабле на Афон. Доплыли. И там надо было проходить таможню. А ему и говорят: «Все выходим! Отец Виталий Боровой – останьтесь! Владыка Никодим звонил, вам надо вернуться». Представляете, он приехал на Афон, мечтал приложиться к святыням! Но отправился обратно. Митрополит Никодим, конечно, потом сделал для него всё, и отец Виталий съездил на Афон.
Давайте я расскажу вот что. Я жил в то время в городе с мамой. Это допускалось, потому что в академии места было не так много. Однажды захотел я иподиаконствовать на всенощной, после нее нужно было остаться на ночь в академии. Поужинали. Я узнал, что есть спальное место вместе с одноклассниками и пришёл туда. Ребята наши начали подушками бросаться. Отец Виталий Боровой в то время был помощником инспектора. Входит. У нас радио работало, а он выдернул шнур. Говорит: «И это после славословия?! Радио?». Теперь после всенощной, после славословия люди телевизор смотрят, а он выдернул радио. Вот каким был отец Виталий Боровой. И все преподаватели тех времён такие благочестивые были.
— Расскажите немного об отце Александре Осипове.
— Отец Александр Осипов… В моё время он был уже под запретом (женился во второй раз, так сложилась жизнь), но ему было разрешено носить подрясник. У него была громадная библиотека в Таллинне. Когда советские войска заняли Таллинн, его дом сгорел вместе с библиотекой. И вот изо всех преподавателей он произвёл на меня самое большое впечатление. Он – настоящий профессор. Как-то он принёс на урок Библию и учебник по астрономии академика Обручева, который доказывал, что всё произошло естественным путём. Отец Александр сказал, что сейчас мы будем изучать сотворение мира и человека, что говорят по этому поводу религия и наука. И читает Библию: «В начале Бог сотворил небо и землю, земля же была безвидна и пуста…». Потом открывает первую страницу Обручева и читает: «Планеты произошли из сгустков полевых туманностей…», то есть из неосязаемого, но существующего. Наука и религия говорят практически об одном и том же, но расходятся в вопросе о сотворении человека. Религия говорит, что его сотворил Бог, а наука говорит, что он произошёл естественным путём. Полтора месяца мы проходили первую главу Книги Бытия. Вот такой был преподаватель.
— Отец Виктор, во времена Вашей учебы в семинарии какая атмосфера царила среди ваших сокурсников?
— Нормальная была атмосфера. Как говорит апостол Павел: «Несть иудей, ни эллин … » (Гал 3:28). Как-то раз зашёл разговор о евреях. А в нашем классе учился отец Олег Шехтман. Дай Бог каждому быть таким благочестивым, каким был этот Шехтман. Не было у нас наций, не было…У нас, в основном, все были благочестивые. Практически все мы приняли сан.
— А проповедники замечательные были в те времена?
— Был такой отец Пётр Гнедич, у него библиотека была огромная, при академии жил. Отец Александр Медведский, благочестивейший человек был и очень хороший проповедник. А в то время спутники в космос запустили и Луну сфотографировали с обратной стороны. Нам говорят: «Где Бог? Покажите нам Бога! Вот и Евангелие нам говорит: Закхей залез на дерево – увидел Христа, а нам-то Его не видно! Вот, запустили спутник! Теперь знаем, что там, с той стороны Луны». А о. Петр говорит: «Братья, Луна – это песчинка Вселенной. Как же вы хотите без всякого труда познать Творца всей Вселенной? Святые посвящали всю свою жизнь познанию Бога, достигали этого познания, но не полностью. Мы никогда не познаем своего Создателя и Творца». Это одна тема. Другая – о милосердии. Он часто цитировал Чехова: «Вот похоронил извозчик сына своего, а работать надо. Выехал. Говорит: «Вот, сын у меня умер». А ему в ответ: «Давай, давай быстрей!». Села молодёжь, вот, думает извозчик, может молодёжь меня поймёт: «Сын у меня…» «А давай, полтинник тебе на водку, гони быстрей!». И так вся смена его. Приехал в свою конюшню, поставил лошадь, распряг, обнял её за шею и говорит: «Сын у меня умер». У лошади скатилась слеза». Никто из людей не посочувствовал, а извозчику-то и не нужно было ничего, только посочувствовать. Никто. Давай быстрей, у всех свои дела…
— Расскажите о своей преподавательской деятельности в академии.
— Я два раза преподавал. Один раз – при владыке Никодиме, и второй раз – при нынешнем Патриархе. Вызывает меня тогда еще игумен, а ныне – Святейший Патриарх Кирилл: «Отец Виктор, вот отец Александр Кудряшов заболел, ты прими Церковный устав, попреподавай-ка месяц или два». Я отвечаю: «Владыка, я знаю, он болеет, но это очень долго». «Что ты, что ты!»… Полгода преподавал в семинарии. В академии мне приходилось лекции читать по пастырскому богословию. Это было сложнее. Нагрузка большая, так как приходилось совмещать преподавание со служением. В храме нас было все три священника. Народу было так много, что не войти в церковь. Причащать ездили за 50 километров.
— Для церковной жизни очень важно, кто является духовным наставником, чью духовную линию продолжает человек. Для Вас духовными наставниками являются приснопамятные митрополит Григорий (Чуков) и митрополит Никодим (Ротов). Расскажите, пожалуйста, о их значении в Вашей жизни.
— Митрополит Григорий был бесподобным администратором. В свое время он был приговорен к расстрелу на «процессе митрополита Вениамина». Но расстрел был заменён ему и ещё нескольким приговорённым пятью годами тюрьмы со строгой изоляцией (всего находился в заключении около 20-ти лет). У меня и фото есть. Там инспектор наш Лев Николаевич Парийский и митрополит Григорий – все они были приговорены к смертной казни и много претерпели за веру Христову. Владыка Григорий был очень строгим. В те времена строгость была необходима. При этом, что бы ему ни говорил уполномоченный, он все делал наоборот. Уполномоченный терпеть его не мог, но и сделать ничего не мог с ним.
Митрополит Григорий (Чуков)
Владыка Никодим – личность уникальная. Когда я уже экстерном заканчивал академию, он мне сказал: «Петербург — город культурный. В городе будешь служить с академическим образованием, чтобы священнослужители знали, как проповедовать, как служить». И перевёл меня в Николо-Богоявленский собор, а тогда — это был 1961 год — духовенство города сократили наполовину. Также благодаря организации митрополитом Никодимом факультета иностранных студентов удалось отстоять Духовную академию. А каким он щедрым был! Он такие подарки делал! Например, консулу Финляндии подарил чайный сервиз: серебро в эмали на 12 персон. Этот сервиз в Америке – как самая дорогая машина. Вот такой был владыка Никодим. Всё у него было на пользу Церкви.
Митрополит Никодим (Ротов)
ри нем я начал работать в епархиальном управлении. Отец Борис Глебов у него был тогда секретарем, а я помощником. Мы с отцом Борисом четыре года сидели за одной партой в семинарии. Владыка Никодим день и ночь трудился, а о. Борис – секретарь, должен быть рядом. Владыка Никодим из рязанских был, крепкий такой. А здоровье-то всё равно подрывается. И умер он в 48 лет. Не дожил до 49-ти несколько месяцев. Вечная ему память!
— Ваши пожелания студентам Духовных школ?
— Прежде всего – твердой веры. Будет вера – будет всё.
Беседовали Вадим Лозовский, Алексей Медведев
