Время от времени люди говорят нечто подобное; в этой ситуации, похоже, бессмысленно увещевать человека поверить в Бога. Его сначала надо как-то склонить поверить в самого себя — не в смысле “в свои силы”, а просто в свое существование. К.Г. Честертон как-то заметил, что некоторые люди начинают с того, что сомневаются в праве священников отпускать грехи, а заканчивают тем, что сомневаются в своем собственном существовании. Нет, конечно люди не сомневаются в своем существовании как белковых тел, или граждан Российской Федерации, или сотрудников таких-то предприятий, или авторов, пишущих на таких-то ресурсах. Они утратили веру в нечто значительно более важное — в то, что они свободные, личностные, разумные существа, призванные и способные к познанию истины.
Начнём со свободы. Когда мы говорим, что собака свободна, мы имеем в виду только одно — она не в запрети и не на привязи. У нее нет внешних преград, вроде ошейника или стен, и она бежит, куда влечёт ее инстинкт. Человек может быть свободен в том же смысле, что и собака — не заперт — но у человека есть свобода и в более глубоком смысле. Человек является автором своих действий. У него (как и кролика) есть инстинкты, страх, голод, пол — но есть и что-то, принципиально выделяющее его из мира природы: сознание и свобода. Кролик чувствует запах съестного и тут же бежит, чтобы приняться за еду. Человек может почувствовать запах, но сказать — нет, сегодня пост, я не буду есть эту сосиску. Кролик не принимает решений; она может оказаться перед выбором — его может манить запах еды и пугать собака, например, но его действия определяются конфликтом импульсов в его маленьком кроличьем мозгу; у нее нет подлинной свободы. У человека есть. Он может сознательно сказать «нет» инстинктам — он может отвергнуть требования половой страсти, голода, даже инстинкта самосохранения ради того, что он считает особенно ценным. Мозг человека (как и собаки) бомбандируется различными стимулами — «здесь можно перекусить», «а здесь опасно», «хорошая возможность прихватить связку бананов, пока старик отвернулся» «старик вообще сдал в последнее время, может поколотить его и самому выбиться в альфа-самцы?» Но у человека есть высшая инстанция — то «я» которое принимает решения, стоит на капитанском мостике и определяет курс его жизни. Стимулы, как приходящие извне, так и посылаемые изнутри, самим организмом, не определяют наше поведение. Мы сами является авторами своих решений. Возможно, кто-то сочтёт, что я трачу время на объяснение очевидного — но, увы, для многих это не очевидно.
Люди часто говорят так, будто не они являются авторами своих решений — будто их выбор, в частности, настолько фундаментальный выбор, как вера или неверие в Бога, определяется за них кем-то другим. За них решают плохие священники, плохой Патриарх, плохие кто угодно еще, кроме них самих. Человек говорит не как капитан корабля, ответственный за свой курс, а как щепка в водовороте, которая, в лучшем случае может только констатировать независящий от нее факт — что течение внешних стимулов и внутренних импульсов уносит ее в неизвестном направлении.
Вы не можете увещевать такого человека покаяться и уверовать — потому что призыв переменить курс может относиться только к тому, кто находится на капитанском мостике. Сначала Вам придётся как-то убедить этого человека (если он захочет) признать, что именно он является автором своих решений. Когда человек говорит «я не верю в Бога; я принял такое решение и несу за него ответственность», Вы можете вступить с ним в осмысленный диалог о том, что это решение ошибочно. Когда человек говорит о том, что его неверие — результат поступков других людей, что это не его решение вообще — приходится начинать не с веры в Бога, а с веры в реальность человека как свободного, волящего и целеполагающего существа. Причиной того, что Вы не верите в Бога является не Патриарх, не РПЦ, не кто бы то ни было ещё — а Вы сами. Отказ от субъектности, нежелание воспринимать себя в качестве активного действующего лица — проблема, которая приводит к полной гражданской и культурной бесплодности, которую мы и видим. Но главная беда не в этом, а в том, что это делает людей неспособными к осуществлению своего человеческого предназначения вообще — к тому, чтобы искать истину и, найдя, возрастать в ней.
Человек обладает разумом; он призван познавать истину. Любой спор возможен только тогда, когда мы это признаем. Спорить можно с утверждениями, претендующими на то, что они имеют отношение к реальности, к реальности фактической — дела обстоят так, а не иначе, и реальности нравственной — нам достойно и праведно, должно и спасительно оценивать такое положение так-то и поступать в этих обстоятельствах таким-то образом. Невозможно спорить с руганью; еще более невозможно спорить с нытьем.
Мы могли бы указать, что образ Церкви у рассматриваемого нами автора это карикатура, не имеющая отношения к реальности, что он проецирует на Церковь свои внутренние неприязни, страхи и ожидания — но для этого мы должны договориться о том, что нас интересует фактическая истина по этому вопросу, как фактическая истина вообще.
Беда в том, что истина автора не интересует, и он прямо говорит об этом: «Я хотел бы верить в бога — так было бы куда спокойней и осмысленней, уютнее жить — но не получается». Про «не получается» мы уже говорили — решения за автора принимают какие-то другие люди; но обратим внимание на мотив для возможной веры: «так было бы куда спокойней и осмысленней, уютнее жить». Он готов верить не потому, что такова фактическая истина — Бог существует, и не потому, что это нравственный долг — воздавать славу, благодарение и поклонение нашему Создателю и Искупителю, а потому, что так было бы комфортнее жить, вообще оставляя за кадром вопрос «истина ли это? должен ли я так поступать?». Но ситуация, в которой комфорт, «спокойствие и уют» важнее истины, делает спор невозможным — человек просто продолжит верить в то, во что ему в данный момент уютнее верить.
В самом деле, есть один важный вопрос, в котором христианин согласится с атеистами старой закваски — например теми, кого в англоязычном мире (такова уж ирония истории) называют “новыми атеистами”, людьми вроде Ричарда Докинза или покойного Кристофера Хитченса. Мы согласны в том, что нельзя, недостойно, несовместимо с достоинством и призванием человека верить в ложь. Откуда в атеистической вселенной у человека может быть достоинство и призвание — вопрос неясный; но мы с ними согласны, что верить в ложь нельзя. Это фундаментальное согласие позволяет нам спорить обо всем остальном.
Проблема в рассматриваемым автором — в том, что он вообще не разговаривает в координатах «истина-ложь», «правильно-неправильно»; сначала он заявляет о своем неверии, потом щедрою рукою посылает неприятных ему людей в ад: «а вам — гореть вместе с теми, кто вам индульгенцию продал». Только что человек говорил о своем неверии в Бога, теперь он грозится адом, как заправский фундаменталистский проповедник, колотящий Библией по кафедре.
