20 февраля 1942 г. в Берлин по приглашению международной службы Германской Евангелическо-Лютеранской Церкви приехал на 12 дней митрополит Врачанский Паисий (Анков). Целью его визита было приобретение печатных станков и шрифта для создания типографии Священного Синода в Софии, закупка материала для архиерейских одежд (это удалось сделать), устройство церквей для болгарских колоний в Берлине и Вене (решение данного вопроса затянулось на несколько лет) и попытка убедить немецкие власти разрешить Болгарской Церкви помогать возрождению церковной жизни в России (здесь Владыку в основном постигла неудача).[i]

На переговорах митрополита с руководителем международной службы епископом Хеккелем также обсуждался вопрос о восстановлении Болгарского Патриархата и будущем Патриархе. При этом отмечалось, что кандидатура Софийского митрополита Стефана из-за его открыто выраженной англофильской позиции практически исключалась, и выбор в основном был между митрополитами Паисием и Кириллом (полевым епископом болгарской армии). В своем докладе в германский МИД от 20 марта 1942 г. Хеккель писал, что у митрополита Паисия все же больше шансов быть избранным Патриархом, отмечая правда негативную позицию болгарского правительства, которое считало создание Патриархата преждевременным. В отличие от политического руководства страны, широко представленные в Церкви «молодые националистические круги хотели быстрейшего восстановления Патриархата. Значительную трудность для решения этой проблемы представляла позиция Элладской Церкви, в связи с чем Владыка Паисий хотел получить поддержку со стороны Германии.[ii]

Видимо поэтому он принял 1 марта в Берлине участие в праздновании первой годовщины вступления Болгарии в Тройственный союз и выступил по этому случаю по радио с обращением к болгарам. На обеде, данном в его честь международной службы Евангелическо-Лютеранской Церкви, митр. Паисий даже заявил, что Болгарская Церковь «видит в большевизме своего самого большого врага и приложит все усилия для его поражения».[iii]

Священный Синод активно пытался решить задачу восстановления Патриархата вплоть до осени 1944 г. Так 29 января 1943 г. на встрече с царем митр. Неофит пытался доказать Борису III, что уже наступил благоприятный момент для выборов Предстоятеля Церкви. Царь заявил, что в принципе этот вопрос решен: Церковь должна иметь своего Патриарха, и в его выборах должен участвовать весь православный болгарский народ, однако это большое дело и торопиться с ним не следует.[iv] Следует отметить, что власти страны планировали контролировать выборы Первоиерарха, чего не хотел Синод (согласно уставу, Предстоятеля должен был избирать Церковный Народный Собор из трех кандидатур митрополитов, предложенных Синодом и одобренных царем).

15 апреля 1943 г. состоялась встреча малого состава Синода (митрополиты Неофит, Паисий и Стефан) с царем и премьер-министром Б. Филовым, названная в синодальных протоколах «исторической конференцией», где был затронут и вышеупомянутый вопрос. На ней митрополиты передали царю одобренный полным составом Синода новый вариант проекта устава экзархата, сопроводив его подробными комментариями и настоятельной просьбой о скорейшем узаконении. Владыка Паисий, обрисовав ненормальность положения Церкви, 28 лет лишенной канонического Предстоятеля, заявил, что члены Синода единодушно решили приступить к выборам Патриарха, но согласны вначале и на экзарха, который при удобном моменте был бы провозглашен Патриархом. Но и на этой встрече высшие представители государственной власти фактически отклонили просьбы членов Синода, мотивировав это тем, что благоприятный («спокойный») момент еще не наступил.[v]

9 июля члены Синода на своем заседании внесли некоторые изменения в устав экзархата. Теперь «самоуправляемая Православная Болгарская Церковь» была названа Патриаршей, появился раздел «Выборы Патриарха». Избираемый пожизненно Патриарх должен был иметь болгарское происхождение, возраст не моложе 40 лет, сан митрополита, непорочно управлять епархией не менее 5 лет и т.д.[vi] В этой связи 19 июля делегация Синода посетила премьер-министра Б. Филова, предложив ему внести измененный проект устава на рассмотрение Народного собрания.[vii] 29 октября 1943 г. в «Церковном вестнике» было опубликовано официальное сообщение Синода о том, что церковные и политические интересы требуют конституирования Болгарской Церкви в «канонической форме» под руководством национального Патриарха. При этом высказывалось желание учитывать вопрос окончательного урегулирования проблемы новых воссоединенных территорий.[viii]

Дальнейшее затягивание решения вопроса вызвало гневное письмо Синода в Министерства иностранных и религиозных дел от 3 декабря 1943 г., в котором говорилось: «Так как вопреки вышеизложенному и далее продолжается неоправданное откладывание… выборов Всеболгарского Патриарха, и поэтому упускается наиболее благоприятный момент для этой цели… Священный Синод Болгарской Православной Церкви и в целом вся Церковь болгарского народа с большим сожалением вынуждены направить предупреждение, что этим причиняется неизмеримый вред народу, и те, кто делает это, несут тяжелейшую ответственность перед Богом, историей и перед всем болгарским народом! И при таком злополучном положении… Синод не может быть бездеятельным… остается верным своему клятвенному обету перед Богом и Церковью и исполняет свой неотъемлемый священный долг перед Болгарской Церковью и болгарским народом».[ix] 13 декабря митр. Неофит безуспешно встретился с премьер-министром Д. Божиловым и министром иностранных и религиозных дел Д. Шишмановым, Божилов усиленно настаивал на выборах сначала митрополитов для новоосвобожденных земель, а уже затем Первоиерарха.[x]

28 марта 1944 г. Синод вновь обсудил вопрос канонической организации Болгарской Церкви, восстановления Патриархата и выборов Патриарха. Центральным пунктом заседания являлась разработка процедуры выборов, принятые решения были представлены министру внутренних дел и культуры Христову, который обсудил эту проблему с членами правительства. В тот момент кандидатами на пост Первосвятителя неофициально назывались митрополиты Врачанский Паисий и Неврокопский Борис. Газета «Православная Русь» отмечала, что «делу восстановления Патриаршества придается чрезвычайное национальное значение. Это вытекает из той роли, какую Болгарская Церковь всегда играла в жизни своего народа, и в его прошлой борьбе за освобождение страны, и в настоящее время».[xi] В июне 1944 г. Синод продолжил настойчивые попытки давления на власти по указанным вопросам.

Однако болгарское правительство так и не дало своего согласия на выборы Патриарха. Это было вызвано как внешнеполитическими и военными причинами, так и конфликтами с руководством Болгарской Православной Церкви по целому ряду вопросов. В частности, в 1942 г. и в последующие годы Свящ. Синод отказался официально признать пользовавшиеся государственной поддержкой союзников Германии неканонические Хорватскую и Венгерскую Православные Церкви. Но наиболее ярко конфликт проявился в связи с независимой позицией Болгарской Церкви в еврейском вопросе.

По мнению целого ряда исследователей именно Церковь сыграла ключевую роль в спасении от уничтожения 48 тыс. болгарских евреев. Так, известный израильский историк Михоел Бар-Зоар, выступая на международной конференции в Софии, заявил: «Существуют три фактора, которые были наиболее важны в спасении болгарских евреев… Первый фактор — это Болгарская Православная Церковь».[xii] А в своей фундаментальной монографии этот автор писал: «Ничто не имело такого значения, как решения Священного Синода Болгарской Православной Церкви. Исходя из того, что государственной религией в Болгарии было восточное православие, позиция Церкви имела особенно большое влияние на общественное мнение».[xiii]

В этом вопросе Болгарская Церковь ярко проявила себя в качестве духовного лидера общества, активно отстаивая принципы свободы и равенства. Ее архиереи, несомненно, были моральными вождями, так как подчас рисковали даже своей жизнью. И в католическом, и в православном мире были отдельные священнослужители, укрывавшие и спасавшие евреев, но только одна Церковь возвела в ранг своей официальной, открытой политики покровительство и защиту гонимых евреев. Публикаторы сборника документов «Голоса в защиту гражданского общества» справедливо отмечали: «Активное поведение Синода, по существу, было моделью эффективной защиты гражданского общества в стране от произвола политической власти и возможностью изменить предначертанный политический сценарий, созданный в тайне от общественного мнения и без его одобрения».[xiv]

Позиция болгарского правительства в годы войны была созвучна нацистской: лишение евреев гражданских и политических прав, а впоследствии депортация из государства и уничтожение в соответствие с официальной идеологией Германии. Под давлением своего союзника болгарское правительство осенью 1940 г. начало подготовку антиеврейского закона «О защите нации». В октябре министр внутренних дел и народного здоровья Петр Габровский внес на рассмотрение правительства проект этого закона, содержащий 4 раздела:

1. О тайных и международных организациях; 2. О лицах еврейского происхождения; 3. О противонациональных и сомнительных проявлениях; 4. Особые статьи.

Согласно тексту документа, евреи не могли получить болгарское гражданство, быть избранными или избирать в публично-правовые организации, заниматься государственной или общественной службой, быть членами военизированных формирований и служить в армии, вступать в брак или внебрачное сожительство с болгарами, изменять без разрешения место жительства, иметь прислугу нееврейского происхождения; кроме того, на евреев накладывались ограничения по приему в учебные заведения, занятию свободными профессиями, торговлей и промышленным производством и т.д. 6 ноября проект был сообщен Народному собранию (его первое чтение состоялось 15, 19 и 20 ноября, а второе — 20 и 24 декабря).[xv]

Подготовка закона сразу встретила активное сопротивление со стороны Болгарской Церкви, священноначалие которой за полтора месяца подготовило в этой связи 5 письменных документов, провело встречи с премьер-министром и председателем Народного собрания и направило окружное послание духовенству. Первое обсуждение этого законопроекта и просьб о заступничестве Центральной еврейской консистории и крещеных евреев от 15 октября состоялось на заседании Священного Синода 12 ноября 1940 г. Большинство митрополитов высказали мнение, что планы правительства не обязывают Синод «непременно занимать выраженную в законопроекте позицию». Было заявлено, что «обязанность государства преследовать преступников… преследование же его собственных граждан, только потому, что они евреи… противоречит правосудию и христианскому Евангелию». Были также некоторые архиереи, которые отдавали предпочтение принявшим Православие евреям (к осени 1940 г. их было в Болгарии около 600), но и они считали, что иудеи тоже заслуживают человеческого отношения. Только один из 11 членов Синода — митрополит Варненский и Преславский Иосиф — полагал, что еврейский вопрос является делом гражданских властей, и Церковь не должна касаться этой проблемы.[xvi]

Дискуссия по поводу законопроекта «О защите нации» завершилась на заседании Синода 14 ноября 1940 г. Тон ей задал Владыка Кирилл, заявивший: «Вопрос об отношении к евреям ясен. Никакой христианин, в том числе архиерей св. Болгарской Церкви, не может не стоять на почве св. Евангелия и христианского учения о равноценности всех людей перед Господом без учета происхождения, расы и культуры. Следовательно, необходимо заступиться за евреев, сначала за христиан, а затем также за нехристиан». При этом Пловдивский митрополит высказал критические замечания относительно иудаизма, «отказавшегося от старозаветной религиозности», для которого, по мнению Владыки, были характерны: «1. приверженность к земле и земному; 2. религиозно-национальная замкнутость и исключительность; 3. враждебность к Христу и христианству». Митр. Кирилл выступил за некоторые ограничительные мероприятия в отношении еврейского капитала и т. п., подчеркнув, что принявших христианство евреев, независимо от времени крещения, никакие ограничения не должны касаться, «иначе вообще не будет никакой Миссии среди евреев».[xvii]

Выступивший вторым митрополит Неврокопский Борис также подверг критике этот законопроект и подчеркнул, что Народное собрание «не может навязывать Церкви, как относиться к христианам». Митрополит Софийский Стефан отметил, что болгарскому народу присуща историческая толерантность, гостеприимство и терпимость к гостям в нашей среде, и таким образом он в большинстве относится и к евреям. По мнению Владыки некоторые из упомянутых в законопроекте ограничений евреев возможны, например, запрещение иметь в качестве домашней прислуги христианок, но в целом должен «главенствовать принцип любви и милосердия», и закон ни в коем случае не может нарушать традиции болгарского народа и государства.

Митрополит Врачанский Паисий попытался обратить внимание членов Синода на другие — «положительные» части законопроекта: принятие мер против свободной чуждой религиозной пропаганды, сектантства, безбожной агитации и масонства; стремление обеспечить духовное единство болгарской нации. Но и этот Владыка указал на то, что все крещеные евреи должны быть полностью равноправны с болгарами-христианами, постепенно сближаться с ними и в следующем поколении чувствовать себя болгарами, а по отношению к тем, кто останется иудеями, требования закона должны основываться «на принципах правды и человечности». Митр. Паисий предложил сформировать делегацию архиереев, которая бы выразила позицию Синода председателям Народного собрания и Совета Министров и призвала бы защитить нацию от чуждой религиозной и безбожной пропаганды, указала бы на необходимость исключить всякие ограничения для евреев-христиан, а в отношении иудеев узаконить меры, которые бы не имели характер гонений и не противоречили человечности. Члены Синода приняли это предложение и избрали митрополитов Кирилла, Бориса и Михаила в состав комиссии для подготовки предложений органам государственной власти.[xviii]

На следующий день, 15 ноября, Синод почти единогласно (против голосовал только митр. Иосиф) принял текст обращения к председателю Народного собрания. В преамбуле этого довольно обширного документа приветствовалась сама идея принятия закона «О защите нации», но вынесенный на обсуждение законопроект подвергался жесткой критике. В частности, говорилось о невозможности запретить евреям принимать христианскую веру с 1 сентября 1940 г., как это предусматривалось в проекте: «Болгарская Православная Церковь согласно заповедям Христа Господа должна искать и приобщать лиц неболгарского происхождения к ней [христианской вере] и к болгарскому православному народу», а также защищать своих духовных чад. Критиковались и некоторые пункты, ущемлявшие права иудеев: «Если существует опасность для нации, необходимо наказывать действия, а не народности и религиозные группы, а то начинает создаваться впечатление, что законопроект преследует цель третирования лишь одного национального меньшинства в Болгарии. Всякий народ имеет право защищаться от опасности, но в этом оправданном стремлении нельзя допускать неправды и насилия над другими народами». При этом в обращении отмечалось, что в законопроекте ничего не говорится о пропаганде и преступных действиях против праотеческой веры, вековой Православной Церкви болгарского народа и его духовного единства, «а враги народа прилагают всевозможные усилия, чтобы уязвить веру и Церковь».

В заключении Синод просил правительство и Народное собрание внести в законопроект следующие дополнения и изменения:

1. ко всем лицам еврейского происхождения, болгарским подданным, которые приняли или еще примут православную христианскую веру, относиться также, как и к православным болгарам;

2. исключить из законопроекта меры, направленные против евреев как национального меньшинства, а принять целесообразные меры против реальных опасностей в духовной, культурной, общественной и государственной жизни болгарского народа, от кого бы они не исходили;

3. принять решительные меры против антирелигиозной и антицерковной пропаганды, которая направлена на то, чтобы разложить национальный религиозный дух и уничтожить многовековую православную веру болгарского народа;

4. принять эффективные меры по ограничению иностранной религиозной пропаганды, которая подрывает духовное единство болгарского народа и таким образом делает его добычей иностранных целей и устремлений».[xix]

Это обращение демонстрировало уважение Болгарской Церкви к правам национальных меньшинств и, по сути, разрушало краеугольный камень законопроекта, который был задуман исключительно с целью подвергнуть евреев гонениям. Правда при этом члены Синода использовали ситуацию, чтобы начать наступление на безбожников (под которыми подразумевались в основном коммунисты), а также на другие конфессии, прежде всего на католиков и протестантов. Не случайно 14 ноября 1940 г. Синод с негодованием заслушал сообщение митрополита Кирилла о выделении Министерством внутренних дел народного здоровья денег на открытие народной кухни, которую обслуживали бы сестры-униатки. В этот же день было решено написать в министерство письмо с предложением использовать при подобных благотворительных начинаниях бесплатные услуги сестер Православной Церкви, «которая достойно выполняет миссию духовной мобилизации народа».[xx]

17 ноября делегация в составе трех митрополитов передала обращение председателю Народного собрания Николаю Логофетову. Выслушав архиереев, он заявил, что его мнение отличается от мнения Синода, а законопроект, несомненно, будет принят, но когда вступит в силу неизвестно. Впрочем, Логофетов сообщил, что посоветуется с министром внутренних дел, изложив ему позицию Синода, и закон, возможно, будет немного изменен.

На другой день делегация посетила премьер-министра Богдана Филова, передала ему обращение и задала вопрос: против кого направлен законопроект «О защите нации» и всегда ли в деятельности нужно руководствоваться заповедями Евангелия, Божиим Законом и правдой? Филов уклонился от прямого ответа и сказал, что Синод руководствуется основополагающими принципами, а он должен отстаивать «временные реальные интересы» и проводить «реальную политику». Отказался премьер-министр и снять ограничения в отношении евреев-христиан, отметив, что в законе необходимо отразить общее отношение к евреям, как это было сделано в соседних (т.е. подконтрольных Германии) государствах. Относительно борьбы с сектами митрополитам было заявлено, что они сами могут с ними бороться, а подготовленный еще 10 лет назад соответствующий законопроект в нынешней политической ситуации принять нельзя, и лишь часть его может быть узаконена в дальнейшем. На пожелание членов делегации о введении обязательного преподавания Закона Божия во всех классах гимназии Филов ответил, что «этот вопрос еще также не назрел», надо подготовить новые программы и т.п.[xxi]

Таким образом, архиереи ни в чем не смогли придти к соглашению с правительством. Однако из всех обращений, протестов и воззваний, критиковавших закон «О защите нации», именно обращение Синода от 15 ноября 1940 г. имело наибольшее значение, не только из-за закрепленного конституцией и исторически унаследованного морального авторитета Болгарской Православной Церкви, но и из-за глубокого анализа антихристианской и античеловечной сущности закона и категоричного тона Синода.

С целью дискредитации позиции Свящ. Синода по еврейскому вопросу в Софии стали активно распространяться слухи, что в составленных государственными органами списках масонов содержались имена болгарских архиереев. На своем заседании 19 ноября 1940 г. члены Синода, заслушав доклад делегации о посещении премьер-министра, были вынуждены обсудить эту ситуацию и принять решение официально запросить МИД и Министерство юстиции о присутствии архиереев в списках масонов, а после получения ответа опубликовать в «Церковном вестнике» опровержение «злонамеренных слухов».[xxii]

9 декабря 1940 г. Синоду пришлось рассматривать обвинения печатного органа Союза офицеров запаса «Отечество» в том, что евреям в Софии выдавали свидетельства о крещении с более ранней датой, чем это было в действительности. На заседании митрополит Стефан заявил, что подобные обвинения не повлияют на его деятельность, и вскоре обратился в редакцию «Отечества» с письмом, в котором предлагал при наличии точных сведений сообщить их Синоду, а при отсутствии — установить, кто распространители порочащих Церковь слухов.[xxiii] При этом Владыка Стефан еще 23 ноября подписал окружное послание Софийской митрополии о приеме евреев в лоно Православной Церкви, в котором отмечалась необходимость принять всех желающих и резко порицались некоторые священники, бравшие деньги за крещение иудеев.[xxiv]

По вопросу о сектах и чуждой религиозной пропаганде Синод 18 декабря направил министру иностранных и религиозных дел отдельное письмо с предложением о внесении дополнений в законопроект, которые бы имели целью запретить деятельность сект, подрывавших авторитет Болгарской Православной Церкви. В этом письме предлагалось помимо Православия официально признать следующие вероисповедания: римо-католическое, армяно-григорианское, методистско-епископальное, евангелистско-лютеранское, реформаторское, соборно-евангелическое, иудейское и мусульманское с условием управления ими болгарскими гражданами. Ответа на письмо не последовало.[xxv]

Несмотря на критику Синода, закон «О защите нации» все-таки был принят Народным собранием 24 декабря 1940 г. и утвержден царским указом от 15 января 1941 г.; 17 февраля вышло приложение к закону, определявшее механизм его реализации, при этом он оказался мягче, чем аналогичные антиеврейские акты в соседних странах. Однако после присоединения к Болгарии Македонии и Эгейской Фракии и первоначальных успехов немцев на Восточном фронте правительство Б. Филова и, в конечном счете, царь Борис III усилили антиеврейский курс. Только в 1941 г. были приняты два новых закона об экономических ограничениях евреев, три соответствующих постановления Совета Министров (в том числе от 12 августа о создании трудовых еврейских лагерей для военнообязанных) и указ МВД, запрещавший евреям посещать общественные места и передвигаться по улицам с 21 до 6 часов утра.[xxvi]

В первый раз после принятия закона Синод подверг его критике на заседании 3 апреля 1941 г. в связи с обсуждением вопроса о браках евреев-христиан и болгар, которые запрещались законом «О защите нации», но разрешались уставом экзархата. На это противоречие обращалось внимание в заявлениях Софийской и Сливенской митрополий. При обсуждении вопроса архиереи разделились на две неравные группы. Два митрополита: Иосиф и Михаил признавали, что закон не может быть выше устава, но не хотели вовлекать Синод в борьбу с правительством. По их мнению, было бы достаточно организовать делегацию к премьер-министру, которая попросила бы устранить из закона упомянутый запрет.[xxvii]

Остальные архиереи оказались настроены гораздо радикальнее. Так, для митр. Паисия были важны не некоторые несоответствия закона с уставом экзархата, а противоречие принятого Народным собранием акта основам христианского вероучения. В своем выступлении Владыка подчеркнул: «Необходимо реагировать всеми имеющимися у Церкви средствами, чтобы не допустить прецедентов. Необходимо заявить, что мы такой закон не можем принять и исполнить». В результате обсуждения Синод составил и направил в Министерство иностранных и религиозных дел письмо с требованием изменить те статьи закона, которые противоречили уставу экзархата.[xxviii]

16 декабря Свящ. Синод постановил епархиальным властям не взимать никакой платы за крещение евреев, пожелавших перейти в Православную Церковь, а также еще раз подчеркнул возможность венчания евреев-христиан и болгар.[xxix] На заседании Синода от 9 июня 1942 г. митр. Стефан вновь отметил, что закон «О защите нации» продолжает причинять большие страдания всем христианам, особенно еврейского происхождения.

После состоявшейся 20 января 1942 г. Берлинской конференции в Ванзее, вынесшей решение о физическом уничтожении более 11 млн. евреев в Европе, в Болгарии под давлением нацистов был принят ряд новых антисемитских актов. Самое существенное значение имел закон «О поручении Совету Министров принятия всех мер по урегулированию еврейского вопроса и связанных с ним вопросов» от 9 июля 1942 г. На основе данного закона 27 августа вышел указ о создании при МВД Комиссариата по еврейским вопросам (под руководством Александра Белева) для практической реализации нового курса. В рамках этой политики 24 сентября были введены опознавательные «еврейские» знаки на одежде, домах и предприятиях (шестиугольные звезды желтого цвета), начались переговоры с германскими властями о подготовке депортации евреев в концлагеря на территории Польши и т.д. Свящ. Синод отреагировал на это решениями от 15 сентября, 20 ноября и 10 декабря 1942 г. направить письма премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел с настоятельной просьбой отменить или смягчить все ограничительные меры в отношении христиан еврейского происхождения, в особенности того, что касалось ношения ими шестиугольной звезды Давида и запрещения их браков с болгарами.[xxx]

Кульминация официальной антиеврейской политики болгарских властей пришлась на февраль-март 1943 г. — в это время было заключено соглашение между Комиссариатом по еврейским вопросам и Главным управлением имперской безопасности в лице его представителя в Болгарии гауптштурмфюрера СС Теодора Даннекера от 22 февраля о депортации «в первую очередь 20 тысяч евреев». Соглашение было утверждено постановлением Совета Министров от 2 марта. Однако его удалось реализовать лишь частично; всего было депортировано 11528 евреев исключительно из присоединенных к Болгарии в ходе войны земель: 7122 из Македонии, 4221 из Эгейской Фракии и 185 из Пиротского округа Сербии. По оценке российских историков Л. Дубовой и Г. Чернявского выдача болгарскими властями македонских и фракийских евреев нацистам и отправка их в лагеря смерти была своеобразной «платой» Германии за новые земли.[xxxi]

Значительную роль в спасении остальных сыграла Болгарская Церковь, которая все годы войны активно сопротивлялась преследованиям евреев. Ее архиереи стремились сохранить внутреннюю автономию Церкви, которой угрожало государственное вмешательство в дела, связанные с крещением пожелавших принять Православие евреев и их браками с этническими болгарами. Известны и конкретные мужественные поступки различных иерархов. Митрополит Софийский Стефан прятал на своем подворье раввина А. Хаманеля, за которым охотилась полиция, и решительно боролся против депортации, а митрополит Кирилл публично выступал в защиту преследуемых в Пловдиве евреев и даже прикрепил шестиконечную звезду Давида на свою архиерейскую мантию. Своим заступничеством Владыка Кирилл спас многих людей от высылки. Также непосредственно участвовал в спасении евреев и председатель Синода митр. Неофит.[xxxii]

Болгарская Церковь особенно активизировалась весной 1943 г., когда возникла реальная опасность депортации всех болгарских евреев в нацистские лагеря смерти. Первым поднял свой голос протеста митр. Стефан, и ранее наиболее отзывчивый к бедам евреев. В начале февраля 1943 г., когда государственная молодежная организация «Бранник» начала систематические хулиганские действия в отношении евреев Софии, за один день митрополита посетили четыре делегации с просьбами о помощи. Владыка сразу же обратился за содействием к властям и присоединился к другим общественным деятелям, протестовавшим против бранниковских бесчинств. В конце концов, полиции пришлось вмешаться и обуздать антисемитские выходки молодчиков.[xxxiii]

В это время правительство попыталось выслать евреев из Софии и других больших городов в сельскую местность. Акциям Комиссариата по еврейскому вопросу противодействовали протесты как православного духовенства, так и различных слоев населения — студентов, рабочих и др. В 1943 г. Синод не только поднял свой голос против высылки евреев, предприняв публичные действия по мобилизации населения страны для их защиты, но и продолжал резко критиковать закон «О защите нации», требуя его коренной переработки.

Протестовали болгарские иерархи и против депортации евреев из Македонии и Фракии, но на этот раз они оказались бессильны что-либо сделать, так как эти евреи не были болгарскими гражданами. Их депортация началась 23 февраля, через несколько дней на пути в Рильский монастырь митр. Стефан был потрясен от увиденных действий властей в отношении евреев Эгейской Фракии. Владыка тут же отправил царю телеграмму с просьбой, чтобы «изгоняемых из Беломорья евреев везли через Болгарию как людей, а не как животных, и облегчили их невыносимый режим с пожеланием не изменять его в Польше». На эту телеграмму последовал ответ, что выполнение просьбы митрополита «возможно и необходимо», относительно проявления милосердия при перевозке евреев через Болгарию царь обратился к немецкому командованию.[xxxiv] В конце концов на занятых болгарскими войсками территориях Югославии и Греции почти все еврейское население было интернировано и передано немецким органам СД, которые отправили его в лагеря смерти на территории Польши, где уцелели лишь немногие.[xxxv] Православное духовенство помогало этим страдальцам продуктами и вещами, когда их перевозили через Болгарию.

Для достижения намеченной цифры в 20 тыс. евреев вскоре уже в болгарских городах Кюстендил, Дупница, Горна Джумая, Пазарджик и Пловдив правительство Филова приступило к акциям по насильственной высылке евреев, которые по предварительно составленным спискам подлежали депортации как «нежелательные элементы». 28 февраля, вернувшись из Рильского монастыря, митр. Стефан поехал служить праздничную литургию в Дупницу, но город был мертвый и пустой, в эти дни должна была начаться депортация евреев, они находились под домашним арестом, и местные болгары в знак протеста также перестали выходить на улицу, добровольно посадив себя под арест. Митрополит срочно позвонил премьер-министру и после продолжительной беседы получил заверение, что принятое решение о депортации будет отменено (что вскоре и произошло). В проповеди после литургии Владыка похвалил дупничан за их христианское отношение к еврейским согражданам и пожелал им и дальше жить в дружбе и вместе отстаивать свое право на свободу в родном городе.[xxxvi]

Когда в начале марта 1943 г. стало ясно, что депортации подлежат и евреи в самой Болгарии, то Православная Церковь всей силой своего авторитета встала на их защиту. Кроме митр. Стефана активно действовали и другие архиереи. Так, 10 марта митр. Кирилл решительно выступил против депортации 1,5 тыс. евреев из Пловдива. Он отправил телеграмму царю, в которой именем Божиим просил о милости в отношении евреев, заявляя, что в противном случае не отвечает за действия народа и духовенства, и вступил в переговоры с местными властями и руководством полиции. По воспоминаниям очевидцев митрополит предупредил местные полицейские власти, что сказал евреям одного из беднейших кварталов города: «Я предоставляю вам свой дом. Посмотрим, удастся ли им выдворить вас оттуда». Владыка действительно предоставил свой дом и здание митрополии в качестве убежища для крещеных евреев, дав понять, что он готов на крайние меры по примеру древних христиан. А в письме к премьер-министру митрополит заявил, что с крестом в руках пойдет в лагерь смерти в Польше впереди конвоя с евреями. По свидетельству пловдивцев, Владыка Кирилл с еще несколькими священнослужителями встал на рельсы перед поездом с местными евреями и таким образом помешал их отправке в нацистские лагеря. В Сливене встревоженные горожане обратились за помощью к митр. Евлогию, который направил протосингела с требованием объяснений к помощнику коменданта и т.д.[xxxvii]

Новая фаза развития еврейского вопроса обсуждалась на заседании малого состава Синода 16 марта в связи с тревожными сообщениями из ряда городов (Пловдив, Кюстендил и др.). Митр Стефан также подал очередную докладную, где описал факты преследования евреев и просил заступиться за них. В связи с этим Синод решил представить правительству три просьбы:

1. Применять закон «О защите нации» «с необходимой справедливостью и с большей легкостью и человечностью, в соответствии с престижем государства, как христианской державы»;

2. Если государственные интересы заставляют поместить евреев в лагеря, то необходимо «создать человеческие условия жизни в этих лагерях», и содержать в них отдельно евреев-христиан и иудеев;

3. Освободить евреев-христиан от обязанности носить шестиконечную звезду и платить налог еврейской общине.

Составленное 22 марта послание Синода было передано митр. Неофитом Б. Филову, но оно не имело особого успеха, премьер-министр заявил, что «сейчас миллионы людей погибают на войне, и евреи являются виновниками этого».[xxxviii]

2 апреля Борис III возвратился в Болгарию сильно обеспокоенный после трехдневного пребывания в ставке Гитлера, где на царя было оказано сильное давление относительно отправки болгарских войск на Восточный фронт и окончательного решения еврейского вопроса. По мнению некоторых историков Б. Филов считал, что избежать отправки войск можно лишь выполнив второе требование — выдать нацистам евреев, и начал действовать в связи с этим. Была срочно закрыта сессия Народного собрания, освобождены со своих постов некоторые его оппозиционные лидеры и т.п. Таким образом, Православная Церковь осталась единственным достаточно авторитетным национальным институтом, который мог бы противостоять органам исполнительной власти в окончательном решении еврейского вопроса и нейтрализовать влияние премьер-министра на царя.[xxxix]

Заседание Синода от 2 апреля началось с обсуждения дела спасения евреев и положило начало ряду событий, в которых Болгарская Церковь сыграла главную роль. С редким единодушием и исключительной решимостью архиереи объединились против депортации. Даже митрополит Варненский Иосиф, ранее имевший другое мнение по еврейскому вопросу, присоединился к остальным. Все архиереи высказались против возможной депортации, отметили свое несогласие с расистской сутью закона «О защите нации» и выразили протест против применения насилия в отношении евреев со стороны государственной власти. Иерархи не только поддержали предложение об активизации письменных и устных обращений к правительству и царю, но и выразили готовность в крайнем случае мобилизовать приходское духовенство и через него объявить с амвона свое воззвание ко всему болгарскому народу.

В конце заседания Синод единогласно принял предложенное митр. Паисием постановление: «Болгарская Церковь не может разделять расистский принцип. Она не может принять начал, согласно которым какая-либо раса лишается человеческого права на жизнь, так как это противоречит основным началам христианской веры. Болгарская Церковь… не может отказать в помощи и защите гонимым и страждущим. Если бы она отказала в такой помощи, то отреклась бы от самой себя. Святая Церковь просит христиан-болгар о помощи евреям и выступает за смягчение участи всех евреев…».[xl]

5 апреля 1943 г. последовало обращение Синода к премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел. В этом документе было решительно заявлено следующее: «Закон о защите нации был принят исключительно ради принципа ограничения еврейского меньшинства в стране. Основная идея, на основе которой создан этот закон — расистская идея. Синод своевременно уведомил правительство, что, исходя из основ христианского учения, принцип расизма не может быть оправдан, и это противоречит основной миссии Христианской Церкви, в которой все, кто исповедуют веру в Иисуса Христа, являются равноценными людьми». Синод отметил, что прошло почти два года с того времени, как Церковь высказала свои опасения, и они сбылись: закон вместо источника духовного и морального объединения народа стал исключительно средством притеснения и преследования еврейского меньшинства в стране. За прошедшее время Церковь многократно просила правительство смягчить закон по отношению к христианам еврейского происхождения и евреям страны в целом, но все письменные просьбы и ходатайства Синода остались без ответа, и никакого облегчения участи еврейского меньшинства не произошло, напротив, притеснения усиливаются с каждым днем. В обращении с негодованием подчеркивалось: дошло до того, что граждане страны лишены элементарных прав, и Комиссариат по еврейскому вопросу свободно может решать, кого отправить в лагерь, а кого выслать из страны.[xli]

Болгарские митрополиты ссылались не только на христианские принципы, но и на национальные традиции: «Исторически наш народ и государство использовали право и справедливость, как наиболее надежные средства для своей защиты. Мы выдвигали справедливые национальные требования на их основании, и они были единственными вечными принципами, на которых основывались наши чаяния и надежды. Вот почему болгарский народ в целом всегда был справедлив и веротерпим. Наш народ, перенесший больше, чем какой-либо другой, не хочет и не может переносить насилие и жестокость… Возможно ли, чтобы мы, болгары, которые так сильно желали правосудия и справедливого отношения к себе, должны были сегодня отказаться от самого сильного оружия. Болгарская Православная Церковь опасается, что если мы уничтожим вековую основу — Божественное право жить свободными под небом и Божественное повеление быть справедливыми к малым народам, — то не будем иметь твердой основы для своего существования. Поэтому болгарское государство должно быть верным этой вечной истине и применять ее ко всем своим подданным, которые не имеют никакой другой вины, кроме той, что родились в Болгарии не от болгар. Таковы Божественная воля и Божественная правда, которыми нельзя пренебречь… Наш народ по душе и совести, по уму и убеждению не может совершать бесправия, насилия и жестокости, направленных на кого бы то ни было. И также не может одобрять того, что сейчас делается в нашей стране с еврейским меньшинством. Его человеческая и христианская совесть смущена. И Священный Синод усердно просит от имени многих: доброй и воспитанной болгарской общественности, известных культурных деятелей и болгарских матерей за еврейское меньшинство в стране в поисках правды и человечности».[xlii]

В заключении Синод «в полном составе» извещал премьер-министра, что «Болгарская Православная Церковь, как Божественный и народный институт, не может разделять принципы, в частности расистские, из-за которых могут возникать беды и может применяться насилие и жестокость… Болгарская Церковь не может отказать в помощи и защите неоправданно притесняемым, так как если бы она отказала в этой помощи, то отреклась бы от самой себя».

На этом основании члены Синода настойчиво просили правительство: «1. не лишать христиан еврейского происхождения и евреев вообще в этой стране их элементарных прав человека и гражданина, не лишать их права жить в стране, возможности работать и иметь человеческие условия жизни; 2. смягчить ограничительные меры в отношении евреев и не применять их с пристрастием и жестокостью; 3. отменить неоправданную обязанность христиан еврейского происхождения носить еврейскую звезду рядом с христианским крестом и платить налоги еврейской религиозной общине!… В связи с этим Церковь не может не напомнить слова Господа: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерится» (Мат. 7:2), и да не проигнорируйте глас предупреждения».[xliii]

Подобные идеи были высказаны и в составленном митр. Неофитом отдельном докладе царю. Б. Филов в своем дневнике отмечал, что «он был написан в довольно остром тоне», и это дало положительный результат. Долгое время отказывавший в аудиенции митр. Неофиту царь решил встретиться с малым составом Синода. Накануне этой встречи, 14 апреля, Филов постарался использовать все свое влияние, чтобы убедить Бориса III в несостоятельности позиции архиереев. Так называемая «историческая конференция» произошла 15 апреля во дворце «Врана» в присутствии премьер-министра. Председательствовавший на ней царь негативно охарактеризовал спекулятивный дух еврейства, который якобы стал причиной и нынешнего мирового катаклизма и выразил сомнение, что крестившиеся евреи сделали это по убеждению и не отрекутся от христианства позднее. Очень активно нападал на иерархов по еврейскому вопросу Филов, но они стойко защищали свою позицию и заявили руководителям государства об угрожающих последствиях задуманной ими акции. Отдельно выступил митрополит Стефан, так как в Софии проживало больше всего евреев — 27 тыс.[xliv] В результате первая попытка депортации евреев с территории самой Болгарии закончилась неудачей.

Однако это был еще не конец. В мае 1943 г. под давлением Германии был составлен новый план депортации теперь уже всех 48 тыс. болгарских евреев. В ходе его разработки были подготовлены два варианта (или этапа): первоначальный план «Б», предусматривавший выселение в провинцию 25 тыс. евреев Софии и план «А», где речь шла о полной депортации евреев из Болгарии. После того как царь санкционировал план «Б», Совет Министров 21 мая принял постановление о выселении из столицы евреев граждански мобилизованных, женатых на лицах нееврейского происхождения и заразно больных, за исключением крещеных, до 29 августа 1942 г.[xlv]

Рано утром 24 мая, в праздник свв. Кирилла и Мефодия, к Софийской митрополии пришло множество евреев, которые сообщили митр. Стефану о начавшихся на них гонениях и намерении правительства выслать их из Софии в Германию (в частности, о подготовке первых списков видных евреев, подлежавших депортации в немецкие концлагеря) и просили передать царю на торжественном богослужении в Александро-Невском соборе прошение о милости, составленное двумя раввинами. Владыка заявил пришедшим: «Я укрою всех евреев в церквях и монастырях, но не выдам их на расправу», — затем позвонил по телефону во дворец и узнал, что царя нет в Софии. По совершении богослужения в проповеди, апеллируя к органам государственной власти, митрополит заявил: «Да не поработится свободолюбивая, демократичная и общительная болгарская душа, осмысленно принимающая человечность и братолюбие, чуждым внушениям, влияниям и заповедям». Митр. Стефан передал прошение столичных евреев начальнику царской канцелярии Павлу Груеву и говорил с Б. Филовым и министром внутренних дел П. Габровским о «милости к еврейскому меньшинству», но не получил никакой гарантии. Филов посоветовал Владыке перестать беспокоить царя и правительство заступничеством за евреев, на что митр. Стефан заявил, что церковное заступничество является «не политикой, а нравственным, христианским и человеческим долгом».[xlvi]

Владыка также телеграфировал в Видин митр. Неофиту, который со своей стороны настойчиво просил Филова и Груева о том, чтобы прошение софийских евреев достигло царя. Митр. Стефан дополнительно составил обширное послание Борису III с просьбой употребить все царское влияние и положить конец «вандализму и настоящему скандалу для болгарского миролюбия и человеколюбия». Это послание было доставлено царю, и через начальника своей канцелярии он заверил, что с большим вниманием «отнесся к его содержанию». Одновременно Владыка направил в правительство другой протест относительно запрета евреям встречать Пасху и протест по поводу гонений на них, он также подал докладную записку в Синод о необходимости быстрой реакции на новую угрозу евреям и об освобождении двух арестованных раввинов. Митрополит пообещал, что сам сядет под домашний арест, если арестованные евреи не будут освобождены.[xlvii]

Послание митр. Стефана было доставлено Борису III, и П. Груев сообщил Владыке, что царь отнесся к нему с большим вниманием и обещал максимально облегчить проводимые по закону преследования евреев. В результате гонения уменьшились, опасность отправки в Польшу первой группы евреев из Ломского концлагеря миновала, режим в других лагерях был смягчен и задержанные в Софии в полицейских участках, за небольшими исключениями, освобождены. Однако значительную часть евреев Софии в ходе проведенной с 26 мая по 7 июня акции все-таки выслали в провинцию, причем 120 заключили в концлагерь Самовой.[xlviii]

27 мая состоялось внеочередное заседание Синода, на котором митр. Стефан сообщил, что «еврейское меньшинство в столице подверглось тяжелым моральным и физическим преследованиям», он снова просил защитить евреев и уведомил архиереев, что ввиду исключительных условий он распорядился, чтобы подведомственные ему священники принимали в лоно Болгарской Православной Церкви «большое количество» иудеев. Члены Синода выслушали это сообщение с большим вниманием и, «ввиду исключительных условий», поручили митр. Неофиту встретиться с Б. Филовым и П. Груевым, чтобы еще раз напомнить о позиции Церкви. На следующий день наместник-председатель Синода написал соответствующее письмо премьер-министру и министру иностранных и религиозных дел.[xlix]

28 мая правительство известило митр. Стефана, что оно не будет признавать крестильные свидетельства Софийской митрополии. Владыка в свою очередь тут же информировал Синод, что исполнял свой долг, а правительство «вступает в пререкание с Апостолами Церкви». В тот же день малый состав Синода решил, что невозможно не принимать в Христианскую Церковь евреев, и уведомил Министерство иностранных и религиозных дел, что Церковь не подчинится никакому запрещающему указу, так как «не может отступить от заветов Спасителя».[l] Фактически Синод был готов буквально распахнуть ворота храмов для массового крещения евреев с целью спасения их жизней, если бы не удалось избавить иудеев от депортации.

Подобная опасность вновь появилась в июне 1943 г. В этом месяце была предпринята третья и последняя попытка депортировать болгарских евреев в Германию. Комиссариат по еврейскому вопросу даже арендовал шесть кораблей на Дунае для перевозки 25 тыс. человек, но сопротивление общественности, в том числе церковной, сорвало и третью попытку.[li]

В эти дни митр. Стефан обратился с архиерейским посланием к народу, призывая не оставлять гонимое еврейское меньшинство в унынии и отчаянии и содействовать ограничению произвола Комиссариата по еврейскому вопросу, чтобы избежать позорных действий, о которых в ближайшем будущем придется сожалеть. Этим дерзким поступком Владыка вызвал гнев многих правительственных чиновников. Комиссариат по еврейскому вопросу направил официальную жалобу на митрополита в Совет Министров, указывая, что «его заступничество за пакостный еврейский элемент мешает эффективно применять Закон». Молодежная организация Всеболгарского союза «Отец Паисий» и Болгарский национальный легион расклеили в Софии листовки, в которых обвиняли митр. Стефана в предательстве болгарского народа и «родоотступничестве». Филов через секретаря отправил Владыке последнее предупреждение прекратить подобную деятельность, а главный прокурор начал собирать доказательства для его привлечения к судебной ответственности за антигосударственную деятельность (в конце концов дело на митрополита заглохло). В этот период комиссариат старался привлечь к ответственности священнослужителей, крестивших особенно много евреев.[lii]

В середине июня митр. Стефан встретился с начальником дирекции исповеданий Константином Сафаровым в связи с отказом государственных органов признавать крещение евреев, совершенное в 1943 г., и в связи с решением МВД о закрытии на определенное время софийских церквей, чтобы прекратить массовое крещение (в результате эту акцию отменили).[liii] Затем Владыка собрал софийское духовенство на конференцию и детально разъяснил положение вещей, связанное с еврейским вопросом, после чего было решено с умением и тактом отстаивать права евреев, с пастырской любовью приобщать их к Православию, не бояться преследований властей и служить преданно и жертвенно. После конференции митрополит издал окружное послание об отношении клира и православных болгар к евреям, в котором говорилось, что Церковь должна оказывать покровительство всем гонимым евреям без различия вероисповедания. Это послание также стало предметом обсуждения в Совете Министров.[liv]

Митр. Стефан был самым активным, но не одиноким в своей борьбе — его поддерживали все члены Синода, а, следовательно, и вся Болгарская Церковь. 22, 24 и 25 июня Синод в полном составе снова обсудил положение евреев, полностью одобрил действия Владыки Стефана и настоял на проведении ряда мер по защите его архиерейского достоинства и нравственного авторитета Церкви в обществе. В это время митр. Неофит встречался с премьер-министром, министром внутренних дел и комиссаром по еврейскому вопросу, в результате чего было достигнуто соглашение относительно крещеных евреев, согласно которому им разрешили не носить отличительные знаки.[lv]

29 июня Свящ. Синод в связи с этим постановил:

1. Епархиальным архиереям принять соответствующие меры, чтобы не давать повода к нареканиям и подозрениям в обществе и усилить церковную дисциплину клира;

2. Сделать краткое сообщение в прессе о позиции Синода по еврейскому вопросу, а если цензура не позволит, опубликовать его в окружном послании;

3. Отправить правительству письмо с выражением негодования, что, несмотря на многократные просьбы Синода, цензура допускает клевету и нападки на духовных лиц, подрывающие авторитет Церкви;

4. Выразить правительству протест относительно анонимных издевательских листовок о митр. Стефане и просьбу принять меры против их распространения.[lvi]

Характерный случай произошел осенью 1943 г. В г. Руссе временно причалили два корабля под немецкой охраной, перевозившие по Дунаю 380 евреев (видимо из Венгрии). Узнав об этом, митрополит Доростолский и Червенский Михаил со своим протодиаконом Александром Шабановым поднялся на корабли и потребовал от охраны допустить его к несчастным, чтобы исполнить свой христианский долг. Так как евреи были без еды и питья, Владыка организовал для них раздачу пищи и воды, вопреки сопротивлению немецкой охраны.[lvii]

Активные действия митр. Стефана и других членов Синода фактически спасли жизнь десяткам тысяч евреев. Сопротивление Болгарской Православной Церкви их депортации из Болгарии было самым сильным и практически неопровержимым аргументом для принятия царем решения не допустить в его стране «окончательного решения еврейского вопроса».[lviii] Неоднократные встречи церковных иерархов с Борисом III и другими руководителями государства с целью защитить своих соотечественников еврейского происхождения все-таки дали свой результат. В конечном итоге, царь, несмотря на давление Германии, отказался передать болгарских евреев в нацистские лагеря смерти, и таким образом 48 тыс. человек избежали уничтожения (здесь свою роль сыграло и изменение хода войны в пользу стран антигитлеровской коалиции).

В июле 1943 г. Борис III пригласил к себе немецкого посла А. Бикерле и категорически заявил: «Евреи моей страны — ее подданные и всякое посягательство на их свободу мы воспримем как оскорбление болгаров». В это время Б. Филов записал в своем дневнике: «Его величество полностью отменил меры, принятые против евреев» (что не совсем так: закон «О защите нации» не был отменен). В литературе даже существует версия, что Борис III именно за указанные действия был тайно отравлен нацистами, так как он скончался вскоре после возвращения из ставки Гитлера, где окончательно отказал фюреру в выдаче немцам болгарских евреев.[lix] Однако данная версия не подтверждается документами, царь умер естественной смертью от инфаркта.

После последовавшей 27 августа 1943 г. смерти царя и после отставки правительства Б. Филова 14 сентября того же года болгарские власти окончательно отказались от депортации евреев. В начале сентября 1944 г. Совет Министров принял указ, частично изменивший некоторые статьи закона «О защите нации».[lx] Полностью же все ограничения лиц неболгарского происхождения в стране были отменены через три недели уже указом правительства Отечественного фронта.[lxi]

Память о том, что евреи Болгарии были спасены в значительной степени благодаря заступничеству Болгарской Православной Церкви, сохраняется и в наши дни. В Иерусалимском центре памяти жертв холокоста имеется мемориальная доска с выраженной на ней благодарностью от имени еврейского народа. В 2002 г. митрополиты Стефан и Кирилл (и в их лице Священный Синод Болгарской Церкви) были признаны научным институтом «Яд Вашем» праведниками мира.

Еще одним вопросом, по которому позиции Болгарской Церкви и правительства не сходились, была помощь Русской Церкви. Уже вскоре после начала войны с СССР Болгарский экзархат, несмотря на серьезные внутренние проблемы, стал пытаться помочь в возрождении Русского Православия на так называемых занятых немцами восточных территориях. Открыв 11 ноября осеннюю сессию Синода, митр. Неофит сразу заявил о необходимости оказать помощь Русской Церкви и зачитал письмо архиеп. Серафима (Соболева), который просил отпустить всех русских священников, служащих в Болгарской Церкви, снабдить их антиминсами, богослужебными книгами, церковной утварью и помочь выехать в Россию.[lxii]

Эту важную проблему Синод с поразительным энтузиазмом и воодушевлением рассматривал на двух заседаниях 13 и 14 ноября 1941 г. Архиереи высказали единодушное желание оказать всевозможную помощь (здесь, вероятно, проявилось не только традиционное дружеское отношение к Русской Церкви, благодарность ей за прошлую поддержку, но и определенные амбиции, а также опасения по поводу возможности распространения католичества и униатства в России через итальянских, венгерских и румынских военных священников). Митр. Кирилл предложил отправить собственную Болгарскую Духовную Миссию: «Необходимо не только помогать русским в Болгарии, но и самим совершить исторический акт со стороны Болгарской Православной Церкви — направить Церковную Миссию, так как на оккупированной территории еще нет органов церковной власти. Это необходимо для престижа Болгарской Церкви, пусть единство Православной Церкви почувствуют и немцы, которые пытаются разъединить русский православный народ». Часть иерархов поддержала это предложение, митр. Иосиф даже рекомендовал включить в состав Миссии как минимум 100 священников. Однако другие иерархи, в частности митр. Стефан, настаивали прежде всего на содействии в возвращении русского духовенства из Болгарии на территорию СССР и оказании помощи только через архиеп. Серафима (Соболева). При этом все считали необходимым пожертвовать как можно больше икон, крестов, антиминсов, богослужебных книг (увеличив тиражи их печатания с обычных 5 до 7 тыс. экземпляров), облачений и церковной утвари.[lxiii]

Синод воздержался от окончательного решения по этому вопросу, но постановил начать подготовку Болгарской Духовной Миссии в Россию и немедленно организовать сбор средств для Русской Церкви, выделив от себя 500 тыс. левов. Крупнейшие Софийская и Пловдивская епархии внесли в создаваемый фонд по 150 тыс., а остальные епархии по 50-100 тыс. левов, кроме того все приходы страны обязывались выделить в фонд помощи по 1% от своих доходов в 1942 г. Эти средства, а также поступившие от общественных организаций пожертвования, к которым Синод собирался обратиться, должны были поступать на специальный счет «Для помощи Святой Русской Православной Церкви». Планировалось также создать при Синоде единый Комитет для сбора средств, церковных предметов и организации помощи Русской Церкви.[lxiv]

Дебаты о отправлении в Россию Болгарской Духовной Миссии продолжались на заседании Синода 25 ноября, когда было решено включить в состав подготавливаемой санитарной миссии Болгарского Красного Креста архимандрита Евгения и двух русских священнослужителей: протопресвитера Георгия Шавельского и протоиерея Николая Владимирского. При этом не отменялось и прошлое решение о подготовке отдельной Болгарской Церковной Миссии.[lxv]

Затем председатель Синода митр. Неофит несколько дней консультировался с представителями государственной власти, однако итоги этих консультаций были неутешительными. Министр иностранных и религиозных дел Иван Попов охладил энтузиазм Владыки категоричным требованием, чтобы Болгарская Церковь не предпринимала абсолютно ничего, ни явно, ни тайно, так как немцы «ревниво относятся ко всяким попыткам помочь русским» и могут истолковать акцию помощи во вред болгарской политике, как демонстрацию славянской солидарности и единства, и потребовать от Болгарии отправки в Россию не духовенства, а боевых дивизий. Попов отметил, что, когда он был в Берлине, то по своей инициативе уже ставил этот вопрос перед немецкими политическими деятелями, и они отнеслись к проведению данной акции негативно. Подобный ответ митр. Неофит получил и от председателя Народного собрания.

Сделанные внушения не заставили архиереев отказаться от их христолюбивой идеи. 5 декабря на заседании Синода они снова обсуждали детали планируемой акции помощи и текст докладной записки правительству о причинах и целях данной акции. При этом митр. Стефан отметил: «Некоторые не желают возрождения Русской Православной Церкви в ее былом величии, а для нас единая централизованная Русская Церковь имеет огромное значение». Владыка сообщил, что, по словам недавно вернувшегося в Болгарию русского полковника-эмигранта, который раздавал в России кресты и иконки от имени Болгарской Церкви, «энтузиазм был неописуем» и верующие говорили: «Слава Богу, православные нас не забыли, они молятся за нас!» В итоге было решено отправить окружное послание епархиальным органам о сборе денежных средств и утвари для Русской Церкви.[lxvi]

В конце заседания митр. Неофиту позвонил по телефону И. Попов; результатом их разговора был небывалый прежде скандал. Узнав о новом решении Синода и подготовке докладной записки правительству, сильно разгневанный министр в повышенном тоне заявил: «…Я думал, что есть умные архиереи, которые без больших рассуждений разберутся, в какое неудобное положение я попаду, если разрешу нечто подобное. Повторяю, что решения и письма по этому вопросу не будут регистрироваться. Никаких сборов помощи, в том числе и тайных! Если Вы принесете мне письмо, то не будете приняты. А чтобы не ждать, пока Вы разберетесь со своими мыслями, акции Синода будут пресечены властями силой». После этих слов министр положил трубку.[lxvii]

Такое бесцеремонное отношение сильно огорчило архиереев, но даже после категоричных заявлений министра они решили продолжать исполнять свой духовный долг. Для апелляции в стране оставалась последняя инстанция, и 7 декабря митр. Неофит посетил царя, чтобы лично узнать его мнение о помощи Русской Церкви. Однако оно особо не отличалось от мнения И. Попова, хотя и было высказано в гораздо более благожелательном и спокойном тоне. Борис III был убежден, что если русские провели 20 лет без духовной свободы, то смогут найти в себе силы подождать еще немного до конца войны; когда же на оккупированной территории появится гражданская администрация, то дойдет дело и до церковного устройства, и немцы из-за близости языка якобы сами позовут Болгарскую Православную Церковь на помощь. Царь также заявил, что в настоящее время нельзя давать немцам никакого повода сомневаться в болгарской лояльности, и учтиво, но твердо рекомендовал архиереям прекратить задуманную акцию помощи и даже нигде не упоминать о ней.[lxviii]

Однако и после этого члены Синода на своем заседании 9 декабря почти единогласно решили продолжать сбор помощи Русской Церкви, хотя от посылки в Россию Болгарской Духовной Миссии теперь пришлось отказаться. В итоге обсуждения ситуации возобладало мнение, что «одна бесшумная подготовка не повредит государственной политике в этот момент». Таким образом, архиереи восприняли совет царя только наполовину, они перестали публично говорить о помощи Русской Церкви, но разрешили без афиширования собирать деньги, богослужебные книги и утварь в епархиях и приходах. В дальнейшем Синод, полностью взяв на себя ответственность, почти конспиративно при всяком удобном случае помогал страдающей Русской Церкви-сестре.[lxix]

24 декабря 1941 г. митр. Неофит от имени Синода отправил фактически секретное окружное послание, в котором говорилось следующее: «Как известно, значительная часть великой России освобождена от большевистской власти. Жестоко преследуемая и гонимая этой властью Русская Православная Церковь снова получила свободу и начала восстанавливаться и организовываться. Поэтому первое время она нуждается в моральном сочувствии и материальной поддержке со стороны Православных Церквей-сестер, первая из которых — наша Болгарская Церковь». В этой связи Синод решил оказать Русской Церкви помощь «по возможности в наибольшем объеме». Всем епархиальным органам предписывалось собрать лишние или изготовить новые антиминсы, Евангелия, потиры, богослужебные книги, церковные облачения и т.п.; приходы и монастыри должны были выделить из бюджета 1942 г. 1% от своих доходов в пользу Русской Церкви, кроме того, часть средств планировалось привлечь из Епархиальных фондов на церковные нужды. Так, вопреки категорическим возражениям правительства и царя Болгарская Церковь начала свою акцию помощи для возрождения Русской Церкви.[lxx]

Следует отметить, что об этой акции быстро стало известно ведомствам III рейха, что вызвало у них сильное недовольство. 13 ноября, 1 и 20 декабря 1941 г. германский посол в Софии писал своему руководству о предложениях Синода направить на оккупированную территорию СССР богослужебные книги и церковную утварь.[lxxi] В начале декабря корреспондент одной из немецких газет писал из Софии: «Священный Синод Болгарской Православной Церкви сообщил, что он всеми силами поддержит восстановление Русской Церкви на занятой немцами территории, в качестве первой помощи в Болгарии производится сбор церковной утвари».[lxxii]

24 января 1942 г. Синод поручил митрополиту Паисию (Анкову), которому предстояла упоминавшаяся ранее церковно-дипломатическая поездка в Берлин, обсудить с представителями германских властей намерение Болгарского экзархата оказать помощь Русской Церкви. Перед поездкой Владыка Паисий встретился с И. Поповым, и тот вынужденно согласился с подобными переговорами. Кроме того митрополит добился встречи с царем для того, чтобы специально выслушать его советы относительно помощи Русской Церкви. Борис III отнесся сочувственно к самой идее, он, как и прежде, видел серьезные политические препятствия для ее практического осуществления, но согласился с решением Синода поставить этот вопрос перед германским правительством.[lxxiii]

16 февраля митр. Паисий прибыл в Берлин и вскоре начал переговоры с международной службой Германской Евангелической Церкви. Согласно докладу последней от 13 марта в МИД «в беседах с митрополитом отчетливо выявился большой интерес Болгарской Православной Церкви к восстановлению Православной Церкви России. Сама Болгарская Церковь готова к разнообразной помощи». На это Владыке был дан ответ, «что для германского правительства в настоящее время в России на первом плане стоят важные военные задачи». После этого состоялись переговоры и с другими немецкими ведомствами.[lxxiv]

Поездка митр. Паисия имела очень ограниченный успех. Германские власти остались непреклонны в своем решении не допустить на оккупированную территорию СССР священнослужителей Русской Православной Церкви из-за границы как носителей националистических и монархических идей, оправдываясь тем, что некоторые русские эмигранты заражены большевизмом, а другие разделены, и они могут привнести этот раскол в русский народ. Не было поддержано и предложение митрополита отправить в Россию болгарских священников, но для вида немцы не возражали против возможной помощи Болгарской Церкви по официальным каналам через Берлин. Владыка Паисий также пытался получить сведения о положении советских военнопленных, однако ему заявили, что Германия не имеет обязательств перед ними, так как СССР не подписал никакой международной конвенции о содержании военнопленных. Правда митрополиту удалось убедить немецких чиновников раздать советским пленным религиозную литературу.[lxxv]

Митр. Паисий также несколько раз встречался с православным архиепископом Берлинским и Германским в юрисдикции РПЦЗ Серафимом (Ляде), который сказал, что пытается распространять религиозную литературу среди военнопленных и вообще как-то помогать им. Архиепископ отметил, что в России существует большая нужда в антиминсах, святом мире, богослужебных книгах и попросил этим помочь.[lxxvi]

Вернувшись в Софию, Владыка Паисий 19 и 20 марта дал подробный отчет Синоду о результатах своей поездки, заявив: «Я пришел к выводу, что немцы пытаются создать отдельные Православные Церкви для народов России: отдельные независимые Православные Церкви для украинцев, белорусов, карпатороссов и др.». Это выступление совпало с новостью, которую сообщил перед заседанием 20 марта митр. Неофиту начальник департамента вероисповеданий Георгий Цветинов: германское посольство дало официальное согласие отправлять помощь Болгарского экзархата Русской Церкви через него.[lxxvii]

Как уже отмечалось, Болгарская Церковь была готова пойти и значительно дальше, чем только отправка церковной утвари. В заметке германского МИДа в январе 1942 г. говорилось, что Свящ. Синод назначил для отправки в Россию особых церковных миссионеров и, если будет необходимость, готов отправить и епископов.[lxxviii] К этому времени Синод действительно собрал для церковной работы на оккупированной территории СССР 1800 тыс. левов и намеривался в случае получения разрешения правительства послать туда для миссионерской деятельности 10 служивших на территории Болгарии русских и несколько болгарских священников. Однако германские ведомства (а под их давлением и болгарские власти) всячески препятствовали подобной деятельности и не допустили священнослужителей из Болгарии в оккупированные области СССР.[lxxix]

И все же материальная помощь достигала Украины и России прежде всего при посредничестве Русской Православной Церкви за границей. Еще в декабре 1941 г. ее Первоиерарх митрополит Анастасий (Грибановский), узнав из газетных сообщений о сборах для Русской Церкви в Болгарии, написал возглавлявшему русские общины в этой стране архиепископу Богучарскому Серафиму (Соболеву): «Я полагал бы необходимым выразить благодарность от лица Архиерейского Синода тем, кто предпринял это благое дело, и прошу Ваше Высокопреосвященство уведомить меня, кому должна быть обращена такая благодарность».[lxxx]

В январе 1942 г. Синод удовлетворил просьбу о помощи деньгами и продуктами русским монахам Афона, а в апреле того же года выслал архиепископу Серафиму (Ляде) 100 антиминсов, 3 килограмма святого мира, иконы, богослужебную литературу и утварь для дальнейшей переправки в Россию. В письме архиеп. Серафиму от 27 апреля 1942 г. митр. Неофит отмечал: «Уже прошел год с тех пор, как по Божией воле значительная часть русской земли была занята победоносными немецкими войсками, в результате чего Церковь там снова получила возможность свободного устройства. Синод, как Вас заверил и митрополит Паисий при посещении Берлина, не переставал обдумывать, как можно помочь Русской Православной Церкви в окупированных областях. Поэтому мы выделяем сколько можем для восстановления и организации Святой Церкви на Русской земле».[lxxxi]Значительная помощь была предоставлена и автономной Украинской Православной Церкви, в частности Киевской епархии и Почаевской Лавре. Уже во время бесед митр. Паисия с архиеп. Серафимом (Ляде) в Берлине в феврале-марте 1942 г. специально обсуждался о помощи Киевской епархии.

Особенно крупная помощь со стороны Болгарской Церкви оказывалась русскому монашескому братству прп. Иова Почаевского в Словакии в его широкомасштабной издательской деятельности для православных приходов на Востоке. В письме Болгарскому Синоду от 28 февраля 1942 г. Владыка Серафим (Ляде) настоятельно просил поддержать «вверенный ему» монастырь в Словакии, подчеркнув, что «монахи работают в типографии с утра до глубокой ночи. Но нет уже у них необходимого питания, так как не получают пособий из других источников… Монастырь является в настоящее время нашим единственным рассадником православного просвещения в освобожденных от большевистской власти русских областях».[lxxxii] Впервые решением Синода от 16 марта крупная денежная сумма в 300 тыс. левов была выделена братству прп. Иова была и переведена по банковским каналам в июле 1942 г. В марте 1943 г. настоятель братства архимандрит Серафим лично приехал в Софию. Результаты поездки превзошли все ожидания. Священный Синод предоставил братству 600 тыс. левов на печатание богослужебной литературы, растительное масло и хлеб. Синод обещал взять обитель под свое покровительство и впредь постоянно оказывать ей моральную и материальную поддержку. В ноябре 1943 г. состоялась вторая поездка архим. Серафима в Софию. Он был принят митр. Неофитом и по решению Синода от 19 ноября через несколько месяцев получил еще 300 тыс. левов на издательскую деятельность, а также на продукты.[lxxxiii] Эта помощь вызвала сердечную благодарность Владыки Серафима и особое благодарственное письмо митрополита Анастасия (Грибановского).[lxxxiv]

Между тем в Синодальную кассу начала поступать помощь Русской Церкви из епархий, собранная в соответствии с окружным посланием от 24 декабря 1941 г. Откликнулись даже епархии в Македонии и Эгейской Фракии, сами испытывавшие острую нужду. Старо-Загорский митрополит в январе-марте 1942 г. переслал в канцелярию Синода собранные в его епархии 84 богослужебные книги и 11 антиминсов, Варненская епархия в феврале, а Велико-Тырновская в июне 1942 г. перевели в фонд помощи Русской Церкви по 100 тыс. левов и т.д. 28 мая 1943 г. Синод направил новое окружное послание, в котором просил митрополитов срочно переслать собранные средства и материалы.[lxxxv]

В течение всего 1943 г. из епархий в Синод продолжали поступать для Русской Церкви церковные книги, облачения, утварь, деньги и т.д. Так, Скопленская епархия в декабре 1943 г. перечислила 50,3 тыс. левов, а вскоре после этого Драмская 1,2 тыс. Продолжала оказываться помощь русским афонским монахам. Весной 1943 г. святое миро, антиминсы и богослужебные книги удалось переправить в Херсонско-Николаевскую и Киевскую епархии.[lxxxvi] На 1944 г. Синод запланировал изъять из бюджета еще 500 тыс. левов на Русскую Церковь и, как обычно, 60 тыс. левов на содержание архиепископа Серафима (Соболева), а также 50 тыс. левов на помощь русским обителям Афона.[lxxxvii] Таким образом, несмотря на противодействие властей страны, Болгарская Церковь почти весь период войны активно содействовала русской церковной жизни.

Другим конфликтным вопросом была деятельность государственной молодежной организации «Бранник» («Защитник»), созданной 29 декабря 1940 г. по образцу Гитлерюгенда в Германии. Отношение к ней Церкви особо рассматривалось на заседаниях Синода 10 и 11 декабря 1942 г. При этом митр. Стефан отметил, что он с самого начала был против создания организации «Бранник», «как подражания тому, что появилось в тоталитарных государствах», и теперь убедился, что был прав: «В ней воспитывают молодежь, далекую от церковной атмосферы и христианских идеалов». После обсуждения данного вопроса Синод решил написать премьер-министру послание со своими предложениями, направленными на исправление ситуации:

1. Включить в штаб организации представителя Болгарской Православной Церкви в качестве постоянного советника с правом участия во всех заседаниях;

2. Разрешить духовным лицам и законоучителям быть духовными руководителями браннических «дружин», «венцов» и «орлят»;

3. Решить вопрос о коллективном членстве православных христианских содружеств в «Браннике»;

4. Не посягать на самостоятельность православных христианских содружеств и не препятствовать образованию новых содружеств;

5. Разрешить членство в «Браннике» участникам содружеств.[lxxxviii]

Этим конфликт исчерпан не был. Почти во всех предложениях Церкви отказали. В свою очередь, Синод стал еще более негативно относиться к «Браннику». Так, например, на запрос ректора Софийской семинарии, надо ли образовывать при семинарии бранническую дружину, как того требует руководство этой организации, 17 декабря 1942 г. Синод ответил отрицательно. Вскоре митрополиты Борис и Иосиф сообщили о категорическом отказе Синода руководителям «Бранника».[lxxxix] Лишь 19 июля 1943 г. Синод смог назначить своего секретаря архим. Дамаскина временным советником по религиозному обучению при штабе организации, а 16 октября 1943 г. постоянным советником был назначен начальник культурно-просветительного отдела Синода архим. Иосиф. Но и после этого трения с «Бранником» не прекратились.[xc]

Существенно расходились позиции Свящ. Синода и правительства и в отношении деятельности Римско-Католической Церкви в Болгарии. С 1930-х гг. Синод безуспешно настаивал на принятии Закона о вере, который бы регламентировал положение и ограничил активность Католической Церкви. Было подготовлено несколько законопроектов — последний из них в 1940 г. Синод направил в Министерство иностранных и религиозных дел, но его никто не рассматривал. 24 и 26 ноября 1942 г. на Синоде обсуждалась проблема усиления католической пропаганды в стране, открытия молитвенных домов, францисканских колледжей, приютов, перемещения в Софию из Стамбула Кармелитского ордена и т.п. Несколько иной акцент придал дискуссии митр. Стефан, который заявил, что для Болгарии представляет опасность деятельность научных институтов Италии и Германии, которые ведут антирусскую пропаганду. В итоге Синод постановил:

1. Настойчиво просить правительство принять Закон о вере;

2. Просить правительство не допускать в Болгарию католические ордена и конгрегации, запретить приобретение ими недвижимости, строительство католических монастырей и не позволять учредить в стране постоянное папское легатство;

3. Не содержать на государственные средства инославные благотворительные учреждения и не принимать в них православных детей;

4. Священнослужителям Болгарской Церкви принять меры против католической пропаганды и не вступать в общение с представителями Католической Церкви.[xci]

1 декабря Синод направил соответствующее письмо министру иностранных и религиозных дел И. Попову, однако ситуация не изменилась. 15 мая 1943 г. Тырновский митрополит Софроний прислал из Скопле письмо, в котором извещал других архиереев об усилении католической и униатской пропаганды в Македонии, появлении в Софии помощника апостольского легата и выражал опасения, что легат «в один день» может стать папским нунцием. 15 июня Синод отправил премьер-министру и Попову еще одно, уже более резкое, письмо, в котором отмечал, что в Болгарии на 50 тыс. католиков и униатов имеется три католических архиерея (включая г. Скопле), один униатский, а теперь приехал и еще один, пятый, в лице папского легата (таким образом, у католиков один епископ приходился на 10 тыс. мирян, а у православных болгар — на 300-400 тыс.). Ответ Попова последовал только 31 июля и не содержал ничего утешительного для Синода. Министр писал, что Закон о вере не принят по ряду причин, положение Католической Церкви в стране регулируется положениями Берлинского мирного договора 1878 г., и с тех пор в Болгарии существуют две католические епархии. Кроме того, никакой болгарский закон не запрещает свободную деятельность католических миссий, орденов, учебных и благотворительных учреждений.[xcii] Такая позиция министра отчасти объяснялась тем, что царь Борис III был женат на дочери итальянского короля Виктора-Эммануила Джованне (Иоанне), которая осталась католичкой.

Кроме вышеупомянутых конфликтов были и другие. Православные священнослужители постоянно заступались за гонимых, арестованных, находившихся в концлагерях и их близких, просили об отмене судебных приговоров, особенно смертных. Когда Синод (летом 1944 г.) получил сведения о подготовке «чистки» лиц, известных, как антифашисты и противники официального внутреннего и внешнего курса, он направил в правительство увещание не проводить ее.

В своем письме премьер-министру К. Георгиеву от 14 октября 1944 г. члены Синода отмечали, что «такое поведение без сомнения беспокоило и озлобляло» царское правительство, с которым у Церкви был «постоянный конфликт». Болгарская Православная Церковь считалась оппозицией, о чем не раз сообщалось как архиереям, так и в Народном собрании; отношение к ней «было недружественное, а часто открыто враждебное». На проводивший «независимую политику» Синод власти смотрели «с подозрением и недоверием» и поэтому не дали согласие на каноническое устройство Церкви, хотя архиереи неоднократно пытались добиться этого.[xciii]

Несмотря на оппозицию правительству по целому ряду вопросов, болгарские архиереи участвовали во всех основных государственных мероприятиях и праздниках. Так, например, даже в «праздник труда» 1 мая 1943 г. викарный епископ Знепольский Флавиан совершил праздничное богослужение в Софии на площади перед Александро-Невским собором. В связи с осуществлением государством борьбы с греческой традицией древние византийские песнопения находились в упадке, даже существовали планы их запрета, которые, к счастью, реализованы не были. Межцерковные контакты Болгарская Церковь поддерживала в основном с Церквами на территории Германии и союзных с ней государств. В частности, профессор отец С. Цанков 12-13 мая 1943 г. сделал доклад в Бухаресте, а другой болгарский богослов Г. Пашеев одновременно, на католическом теологическом факультете Загребского университета, произнес доклад о развитии религиозной идеи в Болгарии, о народе и о христианском сообществе, а также в конце мая 1943 г. декан богословского факультета Бухарестского университета профессор Ш. Ионеску выступал с докладом в Софии.[xciv]

---

[i] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 204, л. 1.

[ii] ВА, R5101/23177, Bl. 129-130.

[iii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 10, л. 3.

[iv] Там же, оп. 1, е. х. 70, л. 38.

[v] Там же, л. 41-52, 82-101.

[vi] Там же, л. 154-155.

[vii] Церковное обозрение. 1943. № 7. С. 6.

[viii] Църковен вестник. 29.10.1943. С. 289.

[ix] Елдъров С. Указ. соч. С. 259.

[x] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 322.

[xi] Православная Русь. 1944. № 9-10. С. 15.

[xii] Спасяването на българските евреи през Второта световна война. Международен симпозиум. София, 1995. С. 28.

[xiii] Бар-Зоар М. Извън хватката на Хитлер. Героично спасяване на българските евреи. София, 1999. С. 46.

[xiv] Гласове в защиту на гражданското общество. Протоколи на Светия Синод на Българската православна църква по еврейския въпрос (1940-1944 г.). София, 1998. С. 7.

[xv] Там же. С. 18-19.

[xvi] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 65, л. 30-34.

[xvii] Там же, л. 35-36.

[xviii] Там же, л. 36-38.

[xix] Там же, л. 40об-43.

[xx] Там же, л. 38-38об.

[xxi] Там же, л. 46-47об.

[xxii] Там же, л. 49.

[xxiii] Там же, е. х. 64, л. 532-533.

[xxiv] Там же, ф. 166к, оп. 6, е. х. 11, л. 16.

[xxv] Гласове в защиту на гражданското общество. С. 131.

[xxvi] Там же. С. 45.

[xxvii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 67, л. 11.

[xxviii] Борбата на българския народ за защита и спасяване на евреите в България през Второта световна война (Документи и материали). София, 1978. С. 112-113.

[xxix] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 67, л. 353.

[xxx] Там же, е. х. 68, л. 384-385, оп. 2, е. х. 10, л. 96-97, 116, ф. 166к, оп. 6, е. х. 10, л. 8-10, е. х. 11, л. 14.

[xxxi] См.: Дубова Л., Чернявский Г. Опыт беды и выживания: судьба евреев Болгарии в годы второй мировой войны. София, 2007; Гласове в защиту на гражданското общество. С. 133.

[xxxii] Hartel H.-J., Schönfeld R. Bulgarien vom Mittelalter bis zur Gegenwart. München, 1998. S. 189; Скурат К. Е. История Поместных Церквей. Ч. 1. М., 1994. С. 269.

[xxxiii] Борбата на българския народ за защита и спасяване на евреите в България през Второта световна война. С. 178-179.

[xxxiv] Бар-Зоар М. Указ. соч. С. 79-81; Елдъров С. Указ. соч. С. 285.

[xxxv] Hartel H.-J., Schönfeld R., a.a.O., S. 190.

[xxxvi] Бар-Зоар М. Указ. соч. С. 126-128; Борбата на българския народ за защита и спасяване на евреите в България през Второта световна война. С. 179.

[xxxvii] Бар-Зоар М. Указ. соч. С. 128; Борбата на българския народ за защита и спасяване на евреите в България през Второта световна война. С. 178, 180.

[xxxviii] Там же. С. 177-178; ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 69, л. 68.

[xxxix] Елдъров С. Указ. соч. С. 287.

[xl] Там же. С. 288; ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 46; Борбата на българския народ за защита и спасяване на евреите в България през Второта световна война. С. 177-187.

[xli] Централен партиен архив — София (ЦПА), ф. 998, оп. 1, л. 1-2.

[xlii] Там же, л. 3-4.

[xliii] Там же, л. 4-5.

[xliv] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 41-52.

[xlv] Гласове в защиту на гражданското общество. 70-71, 134.

[xlvi] Там же. С. 121-124.

[xlvii] Бар-Зоар М. Указ. соч. С. 185-190; Елдъров С. Указ. соч. С. 289.

[xlviii] Гласове в защиту на гражданското общество. С. 71, 126.

[xlix] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 69, л. 189-199, ф. 166к, оп. 6, е. х. 11, л. 13.

[l] Там же, ф. 791к, оп. 1, е. х. 69, л. 201-202.

[li] Гласове в защиту на гражданското общество. С. 71.

[lii] Гезенко И. Дейността на Българския екзарх Стефан за спасяването на българските евреи през 1943 година // Известия на държавните архиви Т. 73. София, 1999. С. 50-51.

[liii] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 105-109.

[liv] Гласове в защиту на гражданското общество. С. 127-128.

[lv] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 70, л. 41-50, 53-58, 105-115.

[lvi] Там же, л. 125-126.

[lvii] См.: Църковен вестник. 14.06.1991.

[lviii] Елдъров С. Указ. соч. С. 291.

[lix] Мосс В. Указ. соч. С. 243; Шпиллер И.В. Воспоминания об о. Всеволоде Шпиллере. М., 1995. С. 29.

[lx] Държавен вестник. 5.09.1944.

[lxi] Там же. 27.09.1944.

[lxii] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 67, л. 187-188.

[lxiii] Там же, л. 191-200, 210.

[lxiv] Там же, л. 211-217.

[lxv] Там же, л. 227-235.

[lxvi] Там же, л. 281-288.

[lxvii] Там же, л. 289-290.

[lxviii] Елдъров С. Указ. соч. С. 269.

[lxix] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 67, л. 300-317.

[lxx] Там же, оп. 2, е. х. 166, л. 5, е. х. 167, л. 7.

[lxxi] ВА, R901/69301, Bl. 4, 31, 106.

[lxxii] Donauzeitung. 3.12.1941.

[lxxiii] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 10, л. 3.

[lxxiv] ВА, R5101/22177, Bl. 129.

[lxxv] Елдъров С. Указ. соч. С. 271.

[lxxvi] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 10, л. 4-5.

[lxxvii] Там же, е. х. 10, л. 5-8.

[lxxviii] АА, R105169, Роl. X115; ВА, R901/69301, Bl. 198.

[lxxix] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 16, л. 242; Якунин В.Н. Внешние связи Московской Патриархии и расширение ее юрисдикции в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Самара, 2002. С. 145.

[lxxx] СА, д. 17/41, л. 18.

[lxxxi] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 68, л. 106-107, оп. 2, е. х. 166, л. 18.

[lxxxii] Там же, оп. 2, е. х. 166, л. 7.

[lxxxiii] Жизнь Церкви. Владимирова. Вып. 2. 1943. С. 37-38; Церковная жизнь. 1943. № 12. С. 171.

[lxxxiv] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 69, л. 161, оп. 2. д. 166, л. 69.

[lxxxv] Там же, оп. 2, е. х. 166, л. 24, д. 167, л. 6 и др.

[lxxxvi] Църковен вестник. 7.05.1943.

[lxxxvii] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 71, л. 189, оп. 2, е. х. 166, л. 68, д. 167, л. 5-21.

[lxxxviii] Там же, оп. 2, е. х. 10, л. 117-119.

[lxxxix] Там же, л. 132.

[xc] Там же, оп. 1, е. х. 70, л. 186, 250.

[xci] Там же, оп. 2, е. х. 10, л. 99-113.

[xcii] Там же, оп. 1, е. х. 100, л. 1-10.

[xciii] Там же, оп. 2, е. х. 106, л. 74-77.

[xciv] Църковен вестник. 28.05.1943. С. 3, 4.06.1943. С. 191, 18.06.1943. С. 201-202, 25.06.1943. С. 212; Пастырско дело. 15.02.1943. С. 2.