К 40-му дню по кончине выдающегося российского лингвиста, семитолога, политического и общественного деятеля, преподавателя древнееврейского языка в Санкт-Петербургской духовной академии Михаила Юхановича Садо.
Пока ещё трудно о почившем отце говорить в прошедшем времени. Разум до конца это ещё не осознает.
Впервые сознательно я встретился с ним в 12 лет в ноябре 1977 г. в Калуге, куда его перевели из Пермской политической зоны на поселение. В совсем юном возрасте мать возила нас с братом на свидания с отцом в Мордовию и в Пермскую область, но от тех детских встреч остались лишь фрагментарные воспоминания. А в 12-13 лет (брату – 14 лет) мы уже воспринимали отца как образец для восхищения, подражания, впитывали сознательно и бессознательно его восприятие жизни, духовные ценности, его отношение к истории страны, неприятие лжи и фальши, которыми была наполнена советская жизнь конца 1970-х – начала 80-х годов.
В 1967 году был разгромлен «Всероссийский Социал-христианский союз освобождения народа», одним из основателей которого отец являлся. Все члены его ожидали приговора, двум его идеологам — Игорю Огурцову и Михаилу Садо — советская власть вполне могла вынести смертный приговор. Для этого статью 70 (антисоветская агитация) переквалифицировали им на статью 64 (заговор с целью захвата власти, наказание – до высшей меры). Но назначенный на начало сентября суд, где это должно было произойти, неожиданно перенесли на два месяца позже для доработки дела. По версии отца, на Запад просочились слухи (через одного из иерархов Русской церкви) о готовящейся в СССР расправе над молодыми христианами, и власть не решилась на казни, а ограничилась большими сроками: И. Огурцов получил 15 лет тюрем и лагерей, М. Садо – 13 лет, остальные члены организации меньшие сроки. Свой приговор отец отбывал во Владимирской тюрьме и в нескольких политзонах в Потьме и Чусовом.
Он много рассказывал нам о встречах там с разными людьми. О различных категориях лиц, с которыми он сидел в политических зонах, – националистах украинских, литовских, эстонских, армянских, о евреях, желавших любым путём вырваться из СССР, о сектантах, катакомбниках, перебежчиках через границу и др. Люди вели себя по-разному, но в целом уважительно друг к другу.
Вокруг отца группировались русские националисты и всегда спрашивали его мнение относительно поведения в лагере и отношения к лагерным событиям. Отец был противником использования таких мер как забастовка и голодовка по любому незначительному поводу, чтобы принудить власть к каким-то уступкам. Как правило, это ни к чему не приводило и только ожесточало лагерные власти. Голодовка – это исключительная мера и требует осознанности и твёрдости. (Отец участвовал в нескольких голодовках в начале лагерного срока.) В советских условиях это почти всегда жестоко подавлялось.
В середине 1970-х годов, по случаю приезда в СССР американского президента, евреи, прибалты и другие националисты хотели устроить в зоне акции неподчинения, чтобы это прозвучало и обратило на себя внимание в мире. Когда русская часть заключённых обратилась к отцу за советом как быть, он ответил: «Чего добиваются евреи – выезда из советов, прибалты и другие – отделения от России, а нам какой смысл в этих акциях участвовать?» Таким образом русская часть лагеря от участия в забастовках устранилась. А они закончились как обычно ничем. Некоторые диссиденты потом ставили отцу в вину, что он сорвал забастовку.
После лагеря к нам в дом часто приходили лагерные друзья и знакомые отца, с большим уважением относившиеся к нему. Ещё большая часть передавала ему привет из разных уголков нашей страны. Кое-кто из бывших политзеков стали впоследствии служителями Церкви.
Когда отца освободили на поселение, в КГБ его спрашивали о планах – не собирается ли он по примеру других покинуть СССР вместе с семьёй. Отец ответил, что если ему не будут чиниться препятствия в трудоустройстве, то он не желал бы покидать Россию.
Этим, видимо, объясняется то, что власти не мешали отцу заниматься ассирийским языком с молодёжью, а также разрешили церковной власти принять его преподавателем древнееврейского языка в Ленинградскую духовную Академию в 1980 году. В стенах Академии он проработал до 2001 г. – свыше 20 лет, преподавая первокурсникам азы еврейской грамматики.
Отец всегда тепло и доверительно относился к своим студентам, и они неизменно отвечали ему тем же. Надеюсь, что все, кто его помнит и учился у него, молитвенно помянут его.
Отец был в жизни человеком скромным, великодушным, незлопамятным, самоотверженным – готовым жертвовать всем ради ближнего, обратившегося к нему за какой-либо помощью.
Он был преданным сыном России, который в молодости не усомнился пострадать за правду и пронёс свои убеждения до последних дней, отведённых ему Богом.
Отец любил и свой родной ассирийский народ, его древний арамейский язык – язык Господа нашего Иисуса Христа, его христианскую страдальческую историю. Этому он с любовью посвящал своё время и свои учёные занятия. У него осталось много учеников.
Пусть Бог вознаградит раба Своего Михаила за пройденный им нелёгкий путь жизни и введёт его в Свой Небесный Чертог.
Справка:
Игумен Стефан (в миру Садо Саргон Михaйлович) родился в 1965 г. в городе Санкт-Петербург в семье Михаила Юхановича и Зинаиды Ивановны Садо. После окончания средней школы поступил в семинарию, а потом в Духовную академию Санкт-Петербурга, которую окончил с отличием в 1990 г. Его кандидатская работа была посвящена истории Урмийской миссии. В 1989 г. пострижен в монахи и в том же году рукоположен во священники. C 1996 г. заведующий библиотекой Духовной академии.
