«Философия истории берет человека в конкретной полноте его духовной сущности, в то время как психология, физиология и другие области знания, которые тоже имеют дело с человеком, берут его не конкретно, а с отдельных лишь сторон. Философия истории берет человека в совокупности действия всех мировых сил, т. е. в величайшей полноте, в величайшей конкретности. По сравнению с этой конкретностью абстрактны все другие способы рассмотрения человека. Человеческая судьба постигается только в этом конкретном познании философии истории. Человеческая судьба в других научных дисциплинах не рассматривается, так как человеческая судьба есть совокупность действий всех мировых сил. И эта совокупность мировых сил и порождает действительность высшего порядка, которую мы именуем исторической действительностью. Это — особая и высшая духовная действительность».

Бердяев Н.А. Смысл истории[1].

I. Увядание

1. Три корня социальной вражды.

Прошло сто лет со времени Великой Октябрьской социалистической революции, или Октябрьского переворота, но и до сих пор, где-то явно, а где-то неприметно, российское общество делится на красных и белых, и это расслоение пустило три глубоких корня.

1-й – имущественный, так как после 70-ти летнего, а значит, довольно успешного опыта строительства коммунизма соблазн революционным путём «взять всё и поделить» и тем самым поддержать справедливость по-прежнему велик.

2-й – мировоззренческий, разделяющий людей по самым различным причинам, которые во всей полноте учесть не представляется возможным. К примеру, это различные (при различных общественных устроениях) степени регулирования государством экономики, политики, культуры, экологии, медицины; это и моральная обстановка, отношение к частной и общественной собственности, к наследованию имущества, возможности физических и юридических лиц, функции армии, чиновников, полиции, фискальных органов, органов власти и так далее, это и духовные стимулы к жизни и творчеству и многое другое…

3-й – религиозный, так как строительство социализма в той форме, в которой это практиковалось в России XX века, входило в непримиримое противоречие с христианством, как, впрочем, и с любым идеализмом на духовной почве. Но даже если бы вера и Церковь не преследовались в Советском Союзе, практиковавшийся коллективизм вместо соборности крайне неудобен для внутренней духовной жизни христиан, требующей личностного подхода и некоторой независимости от коллектива, «права на одиночество». Христианская соборность и социалистический коллективизм весьма различны.

От этих трёх корней отходит и вовсе не поддающаяся подсчёту разветвлённая корневая система. Чтобы эти корни не губили, но питали государственное древо, необходимо запитать их из благодатного источника.

2. От Маркса ко Христу.

В настоящее время существует серьёзная критика современной либеральной модели общества – общества капиталистического, рыночного, на передовых позициях которой находится неомарксист Иммануил Морис Валлерстайн, виднейший представитель школы мир-системного анализа. Но эта, как кажется, самая современная и серьёзная критика западного мироустройства, пророчащая скорый конец либеральной системе, опирается всё на ту же чистую экономику, и за мир-системным анализом никак не видится источника любых экономических отношений – духовности, – как бывает не видно за деревьями леса. С этой стороны Валлерстайн, как и положено марксисту, менее убедителен, чем даже Макс Вебер, хотя и более современен и «научен». Решать проблему общественного устройства возможно только через человека, рассматриваемого в контексте философии истории, более того, в контексте богословия истории, которая рассматривает человека, действительно, в совокупности всех мировых действий. Только так можно избежать общих слов и выйти на конкретику понятий и решений. Верующий же христианин скажет попросту, что никакой проблемы нельзя решить вне личности Христа.

Поэтому, выстроив выше список «по Марксу», от экономики к культуре, и завершив религией, на опыте мы, однако, вынуждены будем пойти по другому сценарию причинно-следственных связей, «по Аристотелю и Бэкону»[2], начиная с причины «конечной» – религии.

3. Корень религиозный. Причина неосвящённости общественной жизни России.

Одной из главных и уж точно первой в ряду причин, приведших к Октябрьской революции, стала отмена патриаршества, случившаяся в 1721 году. Желая убрать патриарха как конкурента во власти, обычно решительный и быстрый в действиях император Петр медлил долго, осторожничал. Будучи верующим православным христианином, он не решался отменить патриаршество в течение двадцати одного года, очевидно, понимая, что последствия могут быть непредсказуемыми и серьёзными, и только найдя богословское оправдание и поддержку иерархов самой Православной Церкви, решился заменить патриарха подчинённым государству Священным Синодом.

Действительно, как и предполагал Пётр, после этой реформы спасительность Церкви для каждого отдельного христианина никак не уменьшилась, ведь для Церкви необходимым является наличие епископов как глав поместных церквей, а они остались. Наличие же главного из епископов, патриарха, не есть догматическая, сотериологическая (необходимая для спасения душ) или административная необходимость. Не пострадало и церковное каноническое право, требующее иметь первенствующего епископа, которым стал президент (позже – первенствующий член Синода). Петр упразднил патриаршество именно как самостоятельный административный центр, способный консолидировать деятельность многочисленных епархий и могущий влиять на политическую деятельность государства. Христиане по-прежнему спасались в благодатной Православной Церкви российской. Появлялись в ней, как и прежде, святые. Но всё же непредвиденное произошло – прекратилось не только политическое влияние, прекратилось освящение общественной жизни России. С исчезновением патриаршества исчезла церковная поддержка всякой самостоятельной политической мысли и общественному творчеству, светская же власть со времени Петра устраивала жизнь страны по протестантским образцам. «Смысл “Регламента” очень прост и слишком ясен. Это есть программа Русской Реформации»[3]. Любые попытки самостоятельной православной мысли с этих пор жёстко пресекались как покушения на права государственных властей.

«Просветительница и вольтерианка Екатерина Вторая, переписывавшаяся с Вольтером и Дидро, окончательно создала те формы крепостного права, которые вызвали протест заболевшей совести русской интеллигенции ХIХ века. Влияние Запада первоначально ударило по народу и укрепило привилегированное барство. Такие люди, как Радищев, были исключением. Лишь в ХIХ веке влияния Запада на образовавшуюся русскую интеллигенцию породили народолюбие и освободительные стремления. Hо и тогда образованные и культурные слои оказались чужды народу. Нигде, кажется, не было такой пропасти между верхним и нижним слоем, как в петровской императорской России. И ни одна страна не жила одновременно в столь разных столетиях, от ХIV до ХIХ века и даже до века грядущего, до ХХI века. Россия ХVIII и ХIХ столетий жила совсем не органической жизнью. B душе русского народа происходила борьба Востока и Запада, и борьба эта продолжается в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом… По своим понятиям о собственности русские крестьяне всегда считали неправдой, что дворяне владеют огромными землями. Западные понятия о собственности 6ыли чужды русскому народу, эти понятия были слабы даже y дворян. Земля Божья, и все трудящиеся, обрабатывающие землю, могут ею пользоваться. Наивный аграрный социализм всегда был присущ русским крестьянам»[4].

Но и в XIX веке не было свободы мысли. «Гнали Хомякова, Бухарева, Вл. Соловьева, Несмелова. Сам Митрополит Филарет был задавлен. Легче было напечатать произведения Белинского, Чернышевского, Писарева, чем богословские произведения Хомякова, чем творческую религиозную мысль»[5].

Общество стало развиваться вместе с западноевропейскими странами по протестантскому пути, в сторону сегодняшнего либерализма. Государство, сделавшее Церковь своим инструментом в государственном строительстве, но строившее общество не на православных, а на протестантских основах, в глазах граждан дискредитировало Церковь и вообще Христову правду относительно справедливого устройства общества, а альтернативой этой непроявленной правде развивалась теория атеистического социализма и коммунизма. «Вместо Tpeтьeгo Рима в России удалось осуществить Tpeтий Интернационал, и на Tpeтий Интернационал перешли многие черты Tpeтьeгo Рима. Tpeтий Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере[6]».«Bcя иcтopия pyccкoй интeллигeнции пoдгoтoвлялa кoммyнизм. B кoммyнизм вoшли знaкoмыe чepты: жaждa coциaльнoй cпpaвeдливocти и paвeнcтвa, пpизнaниe клaccoв тpyдящиxcя выcшим чeлoвeчecким типoм, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера… Ветхий Адам остался и продолжает действовать»[7].

Во всех этих стадиях мы видим унижение личности превращением её в раба и растущий против этого протест. «Именно христианство учит, что человеческая душа cтoит дopoжe вcex цapcтв миpa, xpиcтиaнcтвo бecкoнeчнo внимaтeльнo кo вcякoмy индивидyaльнoмy чeлoвeкy и к eгo индивидyaльнoй судьбе. Чeлoвeк, вceгдa индивидyaльный и нeпoвтopяeмый, для xpиcтиaнcтвa бoлee пepвичнaя и глyбoкaя peaльнocть, чeм oбщecтвo. Чeловeк мoжeт и чacтo дoлжeн жepтвoвaть cвoeй жизнью, нo нe личнocтью, личнocть в ceбe oн дoлжeн peaлизoвaть, и жepтвa ecть ycлoвиe peaлизaции личнocти. Имeннo личнocть пpизвaнa к вeчнoй жизни, ecть зaвoeвaниe вeчнocти. Личнocть ecть дyxoвнo-peлигиoзнaя категория и oзнaчaeт зaдaчy, пocтaвлeннyю пepeд чeлoвeкoм. Личнocть ecть coвceм инoe, чeм индивидyyм, кoтopый ecть кaтeгopия биoлoгичecкaя и coциoлoгичecкaя, пoдчинeннaя чacть poдa и oбщecтвa. Личнocть жe нe мoжeт быть чacтью чeгo-либo, нe тoлькo oбщecтвa, нo и миpa, oнa ecть цeлoe. И глyбинoй cвoeй oнa пpинaдлeжит миpy дyxoвнoмy, a нe природному»[8].

Протест против рабства вылился: на Западе – в либерализм с буржуазными революциями и буржуазной идеологией, в России – в идеологию коммунизма с революцией социалистической. Виноваты в этом, конечно же, не христианство и не Церковь, но те конкретные христиане, которым было доверено управлять государствами.

Nota bene. Выстраивая в данной работе оригинальную логическую цепочку умозаключений, мы не будем, однако, оригинальны в большей части составляющих её звеньев, и в этих случаях будем использовать цитаты и упоминать имена многочисленных мыслителей. Это необходимо не столько во избежание плагиата, сколько для указания на существование соборного осмысления русским народом своей судьбы в лице лучших его представителей. Довольно часто будет цитироваться Николай Александрович Бердяев, потому что он размышлял в данном направлении, пожалуй, более всех, и на все наши «звенья» у него найдётся соответствующая мысль. Как богослов Н. А. Бердяев, конечно, не вполне православен, и вряд ли найдётся вселенский собор, с постановлениями которого он был бы вполне согласен, но как философ истории и общества он православен вполне.

4. Корень мировоззренческий

4.1. Как появился русский коммунизм.

Итак, развитие в XVIII-XIX вв. российского общественного устройства по общеевропейскому протестантскому пути в сторону современного либерализма вошло в противоречие с чаяниями православного русского народа, а не развивавшаяся теоретическая мысль православных философов, будучи подавленной государственной машиной, была подменена теорией православных русских атеистов и коммунистов[9]. «Лyчший тип кoммyниcтa, т. e. чeлoвeкa цeликoм зaxвaчeннoгo cлyжeниeм идee, cпocoбнoгo нa oгpoмныe жepтвы и нa бecкopыcтный энтyзиaзм, вoзмoжeн тoлькo вcлeдcтвиe xpиcтиaнcкoгo вocпитaния чeлoвeчecкиx дyш, вcлeдcтвиe пepepaбoтки нaтypaльнoгo чeлoвeкa xpиcтиaнcким дyxoм. Результаты этого христианского влияния нa чeлoвeчecкиe дyши, чиcтo нeзpимoгo и нaдзeмнoгo, ocтaютcя и тoгдa, кoгдa в cвoeм coзнaнии люди oткaзaлиcь oт xpиcтиaнcтвa и дaжe cтaли eгo вpaгaми. Ecли дoпycтить, чтo aнтиpeлигиoзнaя пpoпaгaндa oкoнчaтeльнo иcтpeбит cлeды xpиcтиaнcтвa в дyшax pyccкиx людeй, ecли онa yничтoжит вcякoe peлигиoзнoe чyвcтвo, тo ocyщecтвлeниe кoммyнизмa cдeлaeтcя нeвoзмoжным, ибo никтo нe пoжeлaeт нecти жepтвы, никтo нe бyдeт yжe пoнимaть жизни кaк cлyжeния cвepxличнoй цeли, и oкoнчaтeльнo пoбeдит тип шкypникa, дyмaющeгo тoлькo o cвoиx интepecax»[10].

Но пока этого не произошло, атеистические социализм и коммунизм весьма безыскусно переносили ценности духовной жизни христиан в социальную сферу: просто взять и сделать всех равными, как в Царствии Небесном, и чтобы ни зависти, ни злости, и никакой нужды, и чтобы даже смерть была побеждена. Однако эти мечты оказываются неосуществимыми по причине совсем не райской, отпадшей от Бога природы мира и человека. Революционеры не ощущали всю безнадёжную трагичность повреждённости злом и принципиальную невозможность искоренения этого зла. «Окончательное осуществление царства Божия в этом мире невозможно и предполагает преображение мира, новое небо и новую землю. При этом представители исторического христианства, т. е. приспособленного к условиям этого мира, совсем не гнушались царством этого мира, царством кесаря. Наоборот, они признавали царство кесаря своим, сакрализировали его. И это было царство кесаря, наиболее далекое и от христианской правды и от правды просто человеческой, не знавшее справедливости и человечности. Такими были в прошлом «христианские государства», христианские теократии, восточные и западные»[11].

«Мечта о совершенном социальном строе на земле есть ложная и тираническая мечта, враждебная свободе человеческого духа. И опыт осуществления этой мечты должен привести к парадоксу — к новой мечте о несовершенном социальном строе, в котором будет допущена некоторая свобода зла как условие свободы добра»[12].То есть устроители общества должны учитывать принципиальную неискоренимость зла в его полноте, видеть то, как это зло можно обойти или купировать, а где действительно возможно его искоренить, и видеть эту проблему способны только реалисты, то есть христиане, да и то только самые искусные из них. Но и христиане оказались подобными же, как и революционеры, максималистами[13]. Только, в отличие от атеистов-утопистов, верующие реалисты понимали сложность пути, оттого опускали руки. Причина в том, что «божественное откровение приходит из иного мира, и оно трудно для этого мира, оно требует движения по линии наибольшего сопротивления. Но христиане сделали все, чтобы противники христианства признали его религией нереализуемой. Они страшно злоупотребили этой нереализуемостью христианства на земле, успокоили себя идеей страшной трудности. Христиане сделали самые дурные выводы из учения о греховности человеческой природы. Это можно выразить так, что смирялись перед грехом и создали систему приспособления к греху»[14]. Кроме того, как уже было сказано выше, по рукам тех христиан, которые пытались что-то делать, били…

4.2. Как появился западный либерализм.

Но если происхождение коммунизма более-менее очевидно из многочисленных теоретических трудов и из сознательно создаваемых исторических ситуаций, то происхождение либерализма было во многом побочным и стихийным процессом, не имело столь же явных теоретических источников и требует некоторого прояснения. Необходимо оно в силу того, что из либерализма вырос капитализм, он же – так называемая рыночная экономика, в которой мы сейчас влачим своё существование…

Действительно, никто либерализм целенаправленно не разрабатывал, так каким образом он возник? Ведь люди всегда стремились быть свободными, но почему это стремление приняло формы либерализма, а не какого-нибудь иного «изма»?

Большинство историков указывают источником либерализма гуманизм, однако механизм его возникновения обнаруживается только в период Реформации.

Протестанты, совершив в XVI веке религиозную революцию против католического миропорядка, Реформацию, отрицая юридизм доброделания, провозгласили, что спасение даруется человеку не за добрые дела, но только по вере во Христа, потому что божественная Благодать, которая Единственная может формировать человека по божественному подобию, ниспосылается Христом только верующим в Него. Добрые же дела верующими в Спасителя делаются сами собою, как само собою, естественным образом, получается дышать живому человеку. Это мнение, конечно же, верное, но с оговоркой: верующий есть не тот, кто верует, что Иисус Христос есть истинный Бог (ведь «и бесы веруют, и трепещут» (Иак.2:19), но тот, кто живёт Христом, разделяя его духовную жизнь.

Получилось же так, что протестантизм, отвергнув вместе с ненавистным ему католичеством весь накопленный христианами опыт (в том числе и православный) напряженной («Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Матф.11:12) духовной жизни, излагаемый в церковном Предании, привел к тому, что среднестатистический протестант уверен в своем спасении только потому, что верит в наличие Бога по имени Иисус Христос, и в дополнение к этой вере, делает время от времени какие-нибудь «добрые» дела. Ведь все, что остается такому «спасенному» христианину делать на Земле – чтобы не потерять уже полученное по вере во Христа спасение, – это жить достойно, быть примером в семейной и профессиональной жизни и т.д., то есть делать добрые дела[15]. То, что именно к такой комфортной, а потому бездуховной жизни приучила христиан протестантская церковь (об истинной же жизни во Христе, о постоянном напряжённом духовном делании добрым христианам остаётся только самим догадываться), впервые наиболее адекватно осознал и описал родоначальник христианского экзистенциального богословия Кьеркегор, возопивший об этом из недр благополучной лютеранской Дании.

Так появились характерные черты протестантского мира: деловой задор и стремление к успеху (ведь без успеха невозможно убедиться в правильном замысле и исполнении дела). Христианин-протестант стал делать добрые дела «в дополнение» к вере, а веру свёл к исповеданию Христа-Бога и к переживанию этого факта как собственного вечного спасения. Самое печальное последствие этих ошибок заключается в том, что вера и дела перестали быть для протестантов единым целым, так что перестали быть единым целым вера и жизнь (экзистенция). Более понятными для современного русского православного человека словами можно сказать так: жизнь христианина и его деятельность перестали быть стяжанием Духа Святого. В этом заключена сущность произошедшей трагедии, и понять её непросто, но необходимо. Понять сущность этой трагедии может только тот, кто имел хоть небольшой опыт истинной духовной жизни, или хотя бы в теории понять это может тот, кто имеет развитую метафизическую интуицию.

Каждый протестант, не имея соборного церковного разума, стал жить верой своей маленькой церкви единомышленников, собственной верой и своим представлением о необходимых для спасения добрых делах. Следовательно, каждым стали преследоваться свои, кажущиеся благими, цели, мир Реформации разделился на отдельных индивидуумов, и только благодаря великому закону необходимости и просвещающему всех Логосу он не рвётся окончательно по швам. Ведь Дух Божий больше не связывает протестантский христианский мир в единую Церковь с определёнными очертаниями, этому мешает фрагментированное сознание христиан. И с этим протестантский мир смирился, найдя тому объяснения, как естественному следствию трудной достижимости Бога, к Которому таинственно продвигается каждый свойственными только ему путями, и если эти пути истинны, то таковой христианин принадлежит невидимой, но истиной Церкви… Некоторые, однако, с этим не смирились и отстаивали правоту своей маленькой церкви. У других ощущение такого положения дел как катастрофы вылилось в своеобразный протестантизм против протестантизма – в харизматическое движение как попытку решительно порвать с бесконечным рационализмом – размышлением о правоте собственных представлений каждого об истинности своего понимания христианства. Ведь невозможно жить по теории, которую даже никак не сформулировать до конца… Но это движение, очевидно, уводит от истины ещё дальше, чем рационализм.

Для многих всё описанное – всего лишь отвлечённые богословские тонкости или история, не актуальная и не осознаваемая в своем трагизме, но масштаб произошедших изменений был глобален. Образовалась огромная цивилизационная воронка, втягивающая в себя весь мир, поспешающий за протестантской цивилизацией и боящийся опоздать и проиграть своё бытие столь активным конкурентам. Христианская Европа стала рабою непосильного, неоправданного, неполезного и не богоугодного труда. Труд и обогащение, следующее за ним, не управляются Духом Святым, не освящаются, живут по своим «рыночным» законам добавленной стоимости. Да и добрые дела, творимые в отрыве от Бога, становятся неуклюжими, неуместными и малополезными, часто оборачиваются злом. Человечество, и так всегда стремящееся к земному благополучию и никогда его не достигающее, устремилось к нему с ещё большим рвением, получив тому богословское оправдание, благословение или хотя бы пример для подражания…

Возникшее вместо соборного церковного сознания общественное сознание протестантской Европы стало убеждено, что слова Христа «кто не собирает со Мною, тот расточает» (Матф.12:30) после принятия веры во Христа исполняются как бы автоматически и не требуют особенных усилий и не имеют особенных признаков (кроме «успеха»), отчего и всё делаемое приобрело характер произвольный, чисто человеческий, спорный.

4.3. Природа либерализма. Либерализм как новая ветхость.

Итак, либерализм возник в период религиозной Реформации на псевдособорном основании веры в то, что всё, что делает верующий во Христа, он делает автоматически вместе со Христом и не ошибается, что в самом деле бывает совсем не так. Возникла ситуация, при которой христианская нравственность, конечно, служит некоторой гарантией от откровенно злых поступков, но точность, то есть непогрешимость исполнения добра, необратимо теряется. Христианин становится склонным оправдывать свои поступки своей совестью вместо того, чтобы проверять свою совесть соборным сознанием Церкви.

Теперь любое ограничение личной свободы, кроме случаев, когда личность ограничивает личную свободу другой личности, стало отвергаться как покушение на духовную жизнь человека, препятствие богообщению и спасению души в вечности. Возникла некая оптимистическая иллюзия, что все христиане, конечно, кроме католиков, поступают правильно, если только они не злодеи, а христиане злодеями не бывают. Поэтому при многих положительных моментах, возникших при исправлении закостенелой ситуации в католической Европе, возникли и многие отрицательные моменты, которые на начальных стадиях, конечно же, были малозаметны и как явное зло проявляются тем больше, чем больше проходит времени. Например, окончательно был отвергнут запрет на ростовщичество и оправдано накопление материальных благ, что привело к существованию «игры» деньгами в банковской сфере и к обнищанию пролетариата. Отсюда возникла благодатная почва для марксизма, стремящегося «исправить» эту ситуацию мессианским обожествлением класса пролетариата. С другой стороны, произошло горделивое отождествление поступков человека с поступками Бога («если я христианин, значит всё, что я делаю, делает и Бог»), что привело к возникновению классической немецкой философии с её обожествлением человека и, наконец, творением Бога по образу и подобию человека (у Фейербаха), а затем и фашизма. Затем христианская цивилизация была втянута в противостояние между наследниками Маркса и наследниками великой классической немецкой философии, и пролилось море крови. Русские же люди поддались на искушение марксизмом даже с большей лёгкостью, чем европейцы. Остаётся благодарить Бога, что православие удержало нас от искушения пойти за наследием немецкой классической философии, оказавшейся значительно ближе западному европейцу.

Русский философ Константин Леонтьев убедительно показал, что либерализм – многоголовая гидра. Отдельные ее головы называются «Прогресс», «Демократия», «Конституция», «Парламентаризм», «Промышленность», «Техника», «Наука», «Равенство», «Справедливость», «Пацифизм», «Образование», «Национализм» и так далее. Многие названия, на первый взгляд, несут большой позитивный смысл и заряд. Что, например, плохого можно усмотреть в науке или образовании, технике и промышленности? Ведь они служат людям, делают их умнее, облегчают жизнь, способствуют росту благосостояния. Но, как говорится, благими намерениями дорога вымощена в ад. Леонтьев из тех немногих людей, которые на веру ничего не принимают, которые к научным «аксиомам» относятся крайне осторожно, а «догматы» образования ставят под сомнение[16]. Христиане не имеют ничего против прогресса (как улучшения быта), демократии (как соборности управления), конституции (как прописанного закона), парламентаризма (как государственного органа), промышленности, техники, науки, равенства, справедливости, пацифизма, образования, национализма и прочего подобного, но воспринимают все эти явления как бы по-своему, по-христиански. Либерализм – это, по значению самого слова, есть «свобода», но свобода от чего? И это наводит на мысль, что либерализм – это некая свобода от Бога, при всей сохраняющейся благовоспитанности и благонамеренности, и склонности к морали, это инерция из области добра в сторону распада, это творение идолов из необходимых для существования явлений. Некая «скованность», происходящая от богообщения, однажды исчезла и «освободила» человека для либерализма, предоставила для него возможность действовать «свободнее», служа тому, что ранее служило ему. Либерализм начинается там, где не стыдно каких-либо сущих мелочей. Из аскетики известно, как легко и просто оскорбить Бога и остаться безбожником, и никаких особенных преступления для этого совершать не нужно. Достаточно всего лишь потерять благоговение, побездельничать и подармоедничать, искать удовольствий и от людей, и от Бога, стремиться к независимости от обязанностей и от любых властей, начиная с семьи. Затем это – свобода нагрубить случайному встречному, ругнуться матом, сказать пошлость, осуждать Церковь и правительство и требовать у государства удовлетворения всех своих бесконечных потребностей и желаний, обвинять всех в своих бедах и неудовольствиях и так далее. Затем – уже не стыдно использовать кого-нибудь в своих интересах, зарабатывать, пользуясь наивностью и доброжелательностью ближних и так далее. Либерал может считать себя и христианином, но служить при этом прогрессу, демократии, конституции, парламентаризму, промышленности, технике, науке, равенству и прочему, а христианину это всё, наоборот, служит. И ничего во всех этих случаях преступным он не признаёт, потому что ничего уголовно наказуемого в этом поведении нет. Ведь либерал – не уголовник, не убивает никого и не грабит, либерал всего лишь признаёт свои права, а обязанностей своих, там, где это только возможно, не признаёт. Либерализм весьма близок к свободе в Боге, и, наоборот, следующая после либерализма свобода в сторону от Бога – это уже свобода творить уголовные преступления.

Либеральные свободы – это свобода конкуренции и предпринимательства в форме соревнования эгоизмов, погоня за правами и стоящими за ними удовольствиями и благами, предпочтение индивидуального общественному, стремление к неограниченному потреблению благ, превалирование деловых качеств над духовными, наконец, предпочтение в человеке образа Божия подобию Божию и тем самым потеря обоих.

Христианин – либерал наполовину, но признающий множество возложенных на него обязанностей. Либерал служит тому, что предназначено служить христианину, потому что любая свобода обратной стороной своей имеет несвободу – определённые обязанности. Христианин же служит Богу, и тогда явления действительности или, если употреблять философский язык, вещи служат христианину, потому что христианин признаёт не только права, но и соответствующие им обязанности.

4.4. Как Левиафан выполз на свободу.

При дальнейшем же рассмотрении можно отметить, что порождённый либерализмом капитализм ничем в сущности не стал отличаться от того естественного, слегка упорядоченного, но, в сущности, первобытного и дикого положения вещей, которое в мире существовало всегда: всегда люди имели возможность зарабатывать кто как может и поступать кто как знает, хоть в Древнем Риме, хоть в Китае времён Лего, хоть в диких племенах Амазонии, и все считали это положение вещей верным… Да, человек всегда стремился к свободе, но ни Клисфен, ни Лютер не были либералами.

Как уже было отмечено, либерализм генетически происходит из завоёванного протестантами права поступать в соответствии с личным пониманием христианской веры и деятельности на её основании. Но, при всей благовидности такого положения вещей, забылся важный догматический момент, доминировавший в католичестве и существующий также в православии: совесть человеческая так же испорчена после грехопадения, как и весь человек, поэтому не может человек заменить своею совестью соборную Церковную совесть, утверждённую в Предании. Искажённая грехопадением совесть человека позволяет даже очень благонамеренному своему хозяину простирать интересы далее, чем позволено это Волею Божией, что в народе называют распущенностью, а значит, и далее, чем это необходимо для избегания конфликтов. Преувеличенное доверие к собственной совести привело к борьбе всех против всех, так как каждый стал доказывать личную свою правоту в мире духовном и завоёвывать желаемое место под солнцем в мире физическом, а доказывать и завоёвывать невозможно, не соперничая и не борясь. И борьба эта подобна тому, как интеллигентно и с любовью бьют друг друга боксеры на ринге, – ничего личного, только бизнес. Оттого Левиафан Гоббса[17] осторожно и незаметно снова выполз из древних античных пещер на свободу, только Левиафан этот стал начитанным в библейских текстах, благообразным и благовоспитанным. Государству на основе общественного договора, то есть на основании обществом принятых законов, а не на основании Божьего Закона, отдали христиане свои гражданские свободы. И там, где старый католический мир, всё же социально более справедливый, сопротивлялся, сопротивление это преодолевалось с помощью революций.

О том, как начинал выползать Левиафан, как государи Европы пытались лукавством и оружием удерживать власть, теряющую своё сакральное значение, описывал Никколо Макиавелли в своём «Государе», и он же, удивляясь тому, что Левиафану (борьбе за власть и гражданским нестроениям) не находится места в папской области, писал (Глава XI. О государствах, управляемых духовною властью): «Мне остается теперь рассмотреть государства, управляемые духовной властью. Вся трудность в отношении их состоит впрочем только в их приобретении, для чего нужно или счастливое стечение обстоятельств, или личное достоинство духовного лица, приобретающего их. При дальнейшем их управлении не требуется ни того, ни другого, так как власть поддерживается обыкновенно укоренившимися религиозными обычаями, чрезвычайно могущественными в человеческих обществах, и уважением к сану правителей, независимо от того, как бы они ни действовали и какого бы рода жизнь ни вели.

Только такого рода правители обладают государствами, не обязываясь их защищать, и имеют подданных, о которых ничуть не заботятся. Государств этих, хотя и не защищённых, никто у них не оспаривает, и их подданные, хотя о хорошем управлении ими никто не заботится, не желают, да и не могут отлагаться от них. Только такие правители счастливы и безопасны. Так как подобное явление зависит от высших причин, до которых человеческий ум не может возвыситься, то я и не буду совершенно об этом говорить. Власть их обыкновенно проистекает от Бога и поддерживается Божьей милостью, так что и рассуждать о ней человеку грешно и дерзко».

До сих пор не совсем ясно, что хотел сказать Макиавелли всем своим трактатом «Государь», но эта конкретная цитата красноречиво свидетельствует об определённых успехах Католической Церкви в деле устроения земного государства, хотя построение это было, с современной либеральной точки зрения, неприкрытым и узаконенным диктатом. В настоящее же время своеобразными диктатурами – полицейскими государствами – постепенно становятся уже государства либеральные.

4.5. Рынок и любовь как управленцы.

«Маркс раскрывает, как капитализм превращает отношения людей в отношения вещей, и в этом есть несомненная правда. Человек не хочет оставаться вещью, предметом, товаром, он хочет быть активным субъектом. Таким образом, марксизм всюду хочет видеть субъекты, а не предметы. Но это как раз радикально противоречит материализму, для которого существуют исключительно вещи и предметы и не существует субъектов с их творческой активностью. Капитализму, овеществляющему людей, противопоставить можно только персонализм, а не материализм»[18].

Отвергнув диктатуру «любви», исходящую от Католической Церкви, либерализм отверг и внушения любви, исходящие от Христа, выплеснув из купели вместе с водой и младенца (смотри предыдущий пункт).

В основе либеральной идеологии лежит представление о том, что естественные отношения в обществе (гуманизм) и естественные отношения в экономике (рынок) всё отрегулируют сами. Эта «истина» даже «научно» доказывается[19]. Но верно всё устроить может только любовь, а рынок – совсем не любовь. Да, действительно, любовь не поставишь в администраторы, любовь должна управлять посредством некоторых принципов, которые, с одной стороны, не разрушили бы экономику, но с другой – давали бы любви проявляться

Но всё больше входит в обиход тип либеральный – постоянно занятый бизнесом. Всё более уходит в забытье тип христианский, творящий дела любви.

В экономической, то есть телесной, физической жизни, искажённой грехопадением человека, любовь не способна проявляться во всей полноте, потому что в этом случае она погубит рыночные отношения. Пример этому мы видим в Деяниях апостолов: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца» (Деян. 2:44-46). Но Бог положил конец такому первобытному христианскому коммунизму, потому что на этом свете он невозможен, в конечном итоге он становится тягостным и неудобным. Недостаток проявленной любви может быть компенсирован только крестными страданиями сораспинающегося Христу человека. В социальной же и экономической жизни христиане обречены на поиск разумной меры любви, как уже было отмечено, «опыт осуществления этой мечты должен привести к парадоксу — к новой мечте о несовершенном социальном строе, в котором будет допущена некоторая свобода зла как условие свободы добра»[20].

5. Корень имущественный: либерализм и его главный порок – эффект Матфея.

Либерализм предоставил законную возможность бесконечно богатеть, а значит, иметь неограниченную власть, ведь у тех, у кого есть возможности, всегда есть и власть, а возможности есть у тех, у кого есть имущество. Богатый пользуется властью для сохранения и преумножения своего богатства, но не из любви к ближнему и не во благо ближнего. Это аксиома, о которой сам Бог сказал так: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф. 6:21).

«Рyccкий кyпeц cтapoгo peжимa, кoтopый нaживaлcя нeчиcтыми пyтями и дeлaлcя миллиoнepoм, cклoнeн был считaть этo гpexoм, зaмaливaл этoт гpex и мeчтaл в cвeтлыe минyты o дpyгoй жизни, нaпpимep, o cтpaнничecтвe или мoнaшecтвe»[21]. Современный либерал этого греха не ощущает, не чувствует, что деньги должны зарабатываться адекватным трудом, он считает, что деньги можно «делать», а это всегда нечестно, ведь он отнимает у кого-то его насущный хлеб, а значит и духовное развитие.

Бердяев писал: «Boпpoc o xлeбe для мeня ecть вoпpoc мaтepиaльный, нo вoпpoc o xлeбe для мoиx ближниx, для вcex людeй, ecть дyxoвный, peлигиoзный вoпpoc. «He o xлeбe eдинoм жив бyдeт чeлoвeк», нo тaкжe и o xлeбe, и xлeб дoлжeн быть для вcex. Oбщecтвo дoлжнo быть opгaнизoвaнo тaк, чтoбы xлeб был для вcex, и тoгдa имeннo дyxoвный вoпpoc пpeдcтaнeт пepeд чeлoвeкoм вo вceй cвoeй глyбинe. Heдoпycтимo ocнoвывaть бopьбy зa дyxoвныe интepecы и дyxoвнoe вoзpoждeниe нa тoм, чтo xлeб для значительной части человечества нe бyдeт oбecпeчeн»[22]. Христос накормил хлебами, чтобы народ мог слушать беспрепятственно его проповедь… Либерализм отнимает хлеб насущный у слушающих Слово Божие и заставляет за этот хлеб бороться. В современной России часто бывает так, что заработную плату нужно не только заработать, но ещё как-то уворовать, а не то её уворует работодатель.

Агентство понадзору за бедностью Oxfam сообщило, что в 2017 году богатейший 1% населения обладает уже не 50%, как в 2016 году, а 51% богатств планеты. Это явление «богатения» богатых уже имеет и своё специфическое название: эффект Матфея — феномен неравномерного распределения преимуществ, в котором сторона, уже ими обладающая, продолжает их накапливать и приумножать, в то время как другая, изначально ограниченная, оказывается обделена ещё сильнее и, следовательно, имеет меньшие шансы на дальнейший успех. Термин был впервые предложен американским социологом Робертом Мёртоном, который дал явлению такое название по цитате из притчи о талантах в Евангелии от Матфея: «Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Мф. 25:29).

Господь говорил это о деньгах, чтобы показать на наглядном и понятном всем примере примитивных материальных отношений то, что и в духовном мире накопление богатств подчинено такому же закону: чем больше делаешь и копишь добра, тем больше открывается возможностей к дальнейшему доброделанию и тем более богатым, то есть добрым и любящим становится человек. Из этой притчи выходит, что нельзя остановить естественное желание богатеть, и люди всегда будут богатеть. Но в конце концов будет суд, как в притче о богатом и Лазаре, и то, что он накопил, кому достанется?

В то же время либералы справедливо указывают на то, что увеличение состояния сверхбогатых происходит непотому, что съёживается состояние бедных. Вернее же следует сказать, что состояние бедных, конечно, съёживается, но не в абсолютных цифрах, а в относительных, их доля в общемировом имуществе тает. Грубо говоря, никто не отобрал у мексиканского крестьянина его маисовое поле, напротив, он даже приобрёл новые удобрения, увеличил урожай, в доме завёлся «айфон», а сын пошёл в школу. Правда, мексиканский миллиардер за это время приобрёл пару яхт…

К сказанному стоит добавить, что если нынешняя «опережающая концентрация» здоровья, образования и богатства в руках крошечного меньшинства продолжится, то спустя считанные десятилетия это крошечное меньшинство будет владеть уже не 51, как сейчас, а, скажем, 93% мировых богатств[23].

6. Диктатура как перспектива либерализма.

Нетрудно понять, что либеральное общество обречено скатиться к диктатуре потому, что вместе с выхолащиванием христианства роль общества в регулировании должна возрасти, но общей веры, необходимой для этого, при либерализме не существует. Концентрация экономических рычагов и неограниченной власти в руках немногих сверхбогатых неизбежно сделает их диктаторами похлеще аристократов христианского Средневековья. Потому что власть и имущество – и у тех, и у других, но у средневековых аристократов была вера и совесть, или, по крайней мере, контроль со стороны Церкви, а у современных «аристократов» этого нет.

Как социализм вёл к диктатуре большинства, так либерализм приведёт к диктатуре меньшинства, очень малого, но очень богатого меньшинства.

7. Революции как насильственные проекции религиозной культуры

7.1. Буржуазные революции – революции перехода от католических стандартов к протестантским.

«Cлишкoм чacтo бывaeт тaк, чтo в oбщecтвe нe нaxoдитcя пoлoжитeльныx, твopчecкиx, вoзpoждaющиx cил. И тoгдa нeизбeжeн cyд нaд oбщecтвoм, тoгдa нa нeбecax пocтaнoвляeтcя нeизбeжнocть peвoлюции, тoгдa пpoиcxoдит paзpыв вpeмeни, нacтyпaeт пpepывнocть, пpoиcxoдит втopжeниe cил, кoтopыe для истopии пpeдcтaвляютcя иppaциoнaльными и кoтopыe, ecли cмoтpeть cвepxy, a нe cнизy, oзнaчaют cyд Cмыcлa нaд бeccмыcлицeй, дeйcтвиe Пpoмыcлa вo тьмe»[24].

Мы привыкли воспринимать революции «по Марксу», как переход от одной экономической формации, феодальной, к более прогрессивной – капиталистической, а затем уже по Ленину – от капиталистической к социалистической. Но капитализм существовал всегда, потому что всегда существовало товарное производство и торговля этими товарами, и сами рабы были также товаром. В реальности же европейские буржуазные революции есть переход от католического образа мышления и жизни (в быту, в экономике, и проч.) к протестантскому, действительно, не скажем – более прогрессивному, но более эффективному (в протестантском же понимании этой эффективности). Переформатировавшийся менталитет европейцев требовал перехода всего общества на новые рельсы и преодолевал революционно все препятствия на этом пути.

7.2. Социалистические революции – попытки перехода от протестантских стандартов к православным.

Православие – христианство чистое, отличное от католичества и протестантизма, поэтому, в свою очередь, менталитет православных народов требовал устройства общества в соответствии со своими ощущениями и требованиями справедливости – к сожалению, из-за неоформленности в слова, – не определёнными и смутными, отчего и произошла Великая Октябрьская социалистическая революция и все её последствия.

«Peлигиoзнo oбocнoвaннaя pyccкaя мoнapxия былa ocyждeнa cвышe, ocyждeнa Бoгoм и пpeжде вceгo зa нacилиe нaд цepкoвью и peлигиoзнoй жизнью нaрoда, зa aнтиxpиcтиaнcкyю идeю цeзapoпaпизмa, зa лoжнyю cвязь цepкви c мoнapxиeй, зa вpaждy к пpocвeщeнию. Этo же былo и ocyждeниeм Цepкви в ee иcтopичecкoй cтopoнe»[25].

«Чтoбы пoнять cмыcл coциoлoгичecкoгo дeтepминизмa мapкcизмa и изoбличeния им иллюзий coзнaния, нyжнo oбpaтить внимaниe нa cyщecтвoвaниe в мapкcизмe coвceм дpyгoй cтopoны, пo видимocти пpoтивopeчaщeй экoнoмичecкoмy мaтepиaлизму. Mapкcизм ecть нe тoлькo yчeниe иcтopичecкoгo или экoнoмичecкoгo мaтepиaлизмa o пoлнoй зaвиcимocти чeлoвeкa oт экoнoмики, мapкcизм ecть тaкжe yчeниe oб избaвлeнии, o мeccиaнcкoм пpизвaнии пpoлeтapиaтa, o гpядyщeм coвepшeннoм общecтвe, в кoтopoм чeлoвeк нe бyдeт yжe зaвиcить oт экoнoмики, o мoщи и пoбeдe чeлoвeкa нaд иppaциoнaльными cилaми пpиpoды и oбщecтвa. Дyшa мapкcизмa тyт, a нe в экoнoмичecкoм дeтepминизмe. Чeлoвeк цeликoм дeтepминиpoвaн экoнoмикoй в кaпитaлиcтичecкoм oбщecтвe, этo oтнocитcя к пpoшлoмy. Oпpeдeлимocть чeлoвeкa экoнoмикoй мoжeт быть иcтoлкoвaнa кaк гpex пpoшлoгo. Ho в бyдyщeм мoжeт быть инaчe, чeлoвeк мoжeт быть ocвoбoждeн oт paбcтвa. И aктивным cyбъeктoм, кoтopый ocвoбoдит чeлoвeкa oт paбcтвa и coздacт лyчшyю жизнь, являeтcя пpoлeтapиaт. Eмy пpипиcывaютcя мeсcиaнcкиe cвoйcтвa, нa нeгo пepeнocятcя cвoйcтвa избpaннoгo нapoдa Бoжьeгo, oн нoвый Израиль… Пpoлeтapиaт дoлжeн бopoтьcя пpoтив oвeщecтвлeния чeлoвeкa, пpoтив дeгyмaнизaции xoзяйcтвa, дoлжeн oбнapyжить вceмoгyщecтвo чeлoвeчecкoй aктивнocти… Mapкc явнo cмeшивaл экoнoмичecкyю и этичecкyю категории»[26].

«Mнoгo ли xpиcтиaнe cдeлaли для ocyщecтвлeния xpиcтиaнcкoй пpaвды в coциaльнoй жизни, пытaлиcь ли oни ocyщecтвлять бpaтcтвo людeй бeз тoй нeнaвиcти и нacилия, в кoтopыx oни oбличaют кoммyниcтoв? Гpexи xpиcтиaн, гpexи иcтopичecкиx цepквeй oчeнь вeлики и гpexи эти влeкyт зa coбoй cпpaвeдливyю кapy. Измeнa зaвeтaм Xpиcтa, oбpaщeниe xpиcтиaнcкoй цepкви в cpeдcтвo для пoддepжaния гocпoдcтвyющиx клaccoв нe мoглo нe вызвaть пo чeлoвeчecкoй cлaбocти oтдaлeния oт xpиcтиaнcтвa тex, кoтopыe пpинyждeны cтpaдaть oт этoй измeны и oт этогo извpaщeния xpиcтиaнcтвa. У пpopoкoв, в Eвaнгeлии, в aпocтoльcкиx пocлaнияx, y бoлыueй чacти yчитeлeй цepкви мы нaxoдим ocyждeниe бoгaтcтвa и бoгaтыx, oтpицaниe coбcтвeннocти, yтвepждeниe равенства всех людeй пepeд Бoгoм. У св. Bacилия Beликoгo, и ocoбeннo y св. Иoaннa Злaтoycтa мoжнo вcтpeтить тaкиe peзкиe cyждeния o coциaльнoй нeпpaвдe, cвязaннoй c бoгaтcтвoм и coбcтвeннocтью, чтo пepeд ними блeднeют Пpyдoн и Mapкc. Учитeля цepкви cкaзaли, чтo coбcтвeннocть ecть кpaжa. Cв. Иoaнн Злaтoycт был coвepшeнный кoммyниcт, xoтя этo был, кoнeчнo, кoммyнизм нe кaпитaлиcтичecкoй, нe индycтpиaльнoй эпoxи. C бoльшим ocнoвaниeм мoжнo cкaзaть, чтo кoммyнизм имeeт xpиcтиaнcкиe или иyдeo-xpиcтиaнcкиe иcтoки»[27].

«Христианская правда не осуществила себя в полноте жизни, и в силу таинственных путей Божьего Промысла злые силы берут на себя осуществление правды. В этом духовный смысл всех революций, в этом их таинственная диалектика»[28].

«Peвoлюции в xpиcтиaнcкoй иcтopии вceгдa были cyдoм нaд иcтopичecким xpиcтиaнcтвoм, нaд xpиcтиaнaми, нaд иx измeнoй xpиcтиaнcким зaвeтaм, нaд иx иcкaжeниeм xpиcтиaнcтвa. Имeннo для xpиcтиaн peвoлюция имeeт cмыcл и им бoлee вceгo нyжнo eгo пocтигнyть, oнa ecть вызoв и нaпoминaниe xpиcтиaнaм o нeocyщecтвлeннoй ими пpaвдe»[29].

Как вовремя понял Сталин (в отличие от Троцкого), в христианских странах Запада ничего подобного произойти не может и о мировой революции говорить не приходится, потому что дальнейших запросов духа на Западе нет, там предел развития общества достигнут, так как соответствует пределу духовных запросов.

8. Корень имущественный. Коммунизм и его главная ошибка.

Так как стандарты нового социума были разработаны не православными верующими мыслителями, то их попытались сформулировать православные неверующие мыслители. Они совершили множество ошибок, но самая главная (потому приведшая к развалу Советского Союза) заключалось в стремлении полной отмены частной собственности. Это, казалось бы, далёкое от духовности условие, отражает, однако, бездуховность большевиков в наибольшей степени. Дело в том, что частная собственность с точки зрения материалистов – источник зла, зависти, неравенства и прочего. С точки же зрения христианства, частная собственность – это необходимое условие для творчества, а творчество – необходимое условие для формирования личности и проявления любви. Одни стали на сторону оптимизма, отмечая светлую сторону частной собственности, другие видели в ней только зло. Действительно, существуют в этом мире у частной собственности обе стороны, но правильное к частной собственности отношение – именно христианское, изволяющее терпеть некоторое злоупотребление частной собственностью ради творческого служения ею на благо человека. К нейтральным вещам вообще лучше относиться с позиций адвоката, а не прокурора. И история показала правоту этой позиции. Сама необходимость обеспечить своё личное существование подталкивает человека проявлять деятельность и не погрязнуть в животной лени, а вместе с тем проявлять и творчество, которое, в свою очередь, невозможно без здоровой доли конкуренции. Частная собственность – необходимое условие здорового христианского общества, но её необходимо разумно контролировать, находя взвешенную середину. И такую середину «попущения зла» ради торжества добра нужно находить во всём.

«Вся русская «революция» есть тяжелый кошмар, приснившийся русскому народу от его бессилия и болезни, есть призрак, созданный расстроенным воображением народа слабого и потерявшего духовный центр»[30].

9. Наш враг – атеизм.

Со времён Аристотеля человечество искало во всём золотую середину, но научилось находить её только во Христе. Отчего же мы не ищем её в политическом и экономическом устроении? Если у либералов получается слишком несправедливый «недолёт», а у коммунистов получился максималистский «перелёт», значит возможно попасть и в середину! Только целиться нужно аккуратней.

Наш враг – не коммунизм, не Маркс и Энгельс, они всего лишь талантливо критиковали капитализм, и не Петр Первый, который не мог просчитать всех последствий и не мог не ошибиться там, где эту ошибку попустил Бог, хотя, конечно, его предостерегали, и не раз. Но эта ошибка совершена и ради нас, чтобы мы с вами пошли по протестантскому пути и увидели всю его противоестественность для нас, да и для всего мира, и чтобы пошли потом по пути социализма, а затем – либерализма, и также ощутили их несправедливость.

Наш враг атеизм и тогда, когда мы считаем себя верующими, но безразличны к судьбе государства и устройства общества. В этом случае автономный дух не испытывает творческих стремлений к максимально возможному справедливому утроению общества, а государственным мужам это стремление прямо вменено в обязанность. Наш враг – атеизм, отделенность от Бога.

II. Питание

10. Экономика как наука и как искусство.

Как сделать, чтобы экономика стала поистине христианской, то есть православной? Эта задача кажется слишком трудоёмкой и неподъёмной, кажется, что для этого необходимо разрабатывать теорию и писать толстые теоретические тома, подобные «Капиталу» Маркса. Но как раз лучшим доказательством того, что экономика – не наука, является то, что после чтения толстых томов Маркса и делают такие простые ошибки, как отмена частной собственности.

Это значит, что толстых томов писать не надо, достаточно сформулировать ясные богословские принципы. И ещё это значит, что экономика не столько наука, сколько искусство, а значит, зависит она более не от объективных законов, но от субъективного умения решать творческие задачи.

11. Сущность христианского социального и экономического искусства: поиск золотой середины между богочеловечностью христианства и ветхостью государства.

Искусство должно заключаться в том, чтобы найти максимальные возможности для приближения ветхой природы государства и экономики к новозаветному человечеству. «Государство по природе своей, природе законнической, ветхозаветно-языческой, а не новозаветной, до конца и вполне реально христианским государством стать не может. Абсолютная и вполне реальная христианизация государства означала бы наступление царства Божьего, что в пределах земного, греховного бытия немыслимо. Лишь в царстве Божьем церковь будет всем и во всем, будет явлена, как охристовленный космос. Церковь в этом мире имеет неизбежно и раздельное существование, она действует как духовная сила, преображающая и просветляющая внешнюю мирскую стихию, с которой сливаться не может, над которой должна возвышаться. Этим утверждаются права относительного, относительных ценностей и ступеней»[31].

Вывод: новозаветный человек в делах государственных должен учитывать ветхий характер государства, иначе может произойти или неоправданное обветшание христианства, или утопическая попытка одухотворения государства и всех его атрибутов, таких как экономика, право, политика и так далее. Все утопии грешили или тем, или другим, именно поэтому и стали не реальными политическими проектами, но утопиями. Утопистами были или католики и протестанты, или атеисты, лично мы не припомним ни одного православного утописта, так как христианский реализм предпочитал лень и бездеятельность там, где задача необычайно трудна, а непродуманное её решение приводит к утопиям. Для реального проекта необходима очень аккуратная и взвешенная система силлогизмов, созданная на основании посылок ветхозаветной природы мира и новозаветной природы духа, продиктовать которые может только высокое искусство богословия.

Ветхозаветное – справедливость, новозаветное – любовь[32], нужно найти между ними середину, не эклектику и не синтез, а именно середину.

12. Падение первого и второго Рима из-за пренебрежения принципом совмещения природ.

Обветшание христианства привело к краху католическую Европу, в которой земная власть и богатства стали искушением для Церкви и привели к Реформации. Было чересчур много человеческого, слишком человеческого.

Утопическая, монофизитская по природе своей, попытка одухотворения государства привела к падению Византию. Здесь, напротив, наблюдается попытка привнести слишком много божественного, чересчур много божественного… Что часто приводило к фарисейству. «Отрицание свободы совести есть, в сущности, форма монофизитства, отрицание двух природ, подавление человеческой природы. Человеческая природа, человеческая свобода были подавлены, не выражены в исторических христианских государствах, в государствах теократических, и потому в них христианство реально не осуществлялось. Осуществление христианства в жизни есть богочеловеческий процесс и потому предполагающий активность человеческой свободы»[33].

13. Совмещение государственного строя и духовности народа.

«Никакой социальный строй не может быть целью, он всегда лишь средство для высших, надсоциальных и внесоциальных целей. Строго говоря, не может быть и речи об общественном идеале как предельной цели, всякая внешняя общественность есть лишь средство. Социальный максимализм основан на смешении средств с целями, на подмене, на превращении общественных средств в идеалы. К социальности, к общественности не может быть максималистского, т. е. религиозного отношения, потому что всякая социальность, общественность целиком относится к категории средств, а не целей жизни. Религиозным же может быть лишь отношение к целям жизни, никак не к ее подчиненным средствам. Я не могу иметь религиозного чувства к вилке, которой ем, а внешняя общественность, социальная материя и есть вилка»[34].

«Может быть социализм революционный и социализм реформаторский, социализм религиозный и социализм атеистический, социализм демократический и социализм аристократический»[35], коммунизма, демократии, капитализма, либерализма и прочее. Все эти направления отличаются степенью подчинения индивидуальности коллективу ради всеми по-разному понимаемой социальной справедливости. Ведь «в истории происходит двойной процесс: процесс социализации и процесс индивидуализации. Коммунизм имеет тенденцию к тоталитарной социализации»[36]. Коммунизм – крайнее левое крыло в спектре возможных моделей устроения общества; либеральное крыло, где общество либо минимально, либо вообще не контролирует личность, есть крайнее правое крыло. «Либералы обыкновенно понимают свободу как право, а не обязанность, и свобода для них означает легкость и отсутствие стеснений. Поэтому свобода превращается в привилегию господствующих классов»[37].

Во-вторых, даже если мы вдруг найдём истинную форму, то и в этом счастливом случае народу эта форма может не понравиться, не подойти, потому что народ своим духовным содержанием может не соответствовать критериям истинной формы, он может пожелать формы ложной и быть при этой форме вполне счастливым. С этой точки зрения любая форма правления может быть подходящей. Если забыть вдруг о том, что «демократия», то есть «власть народа», есть термин, определённый ещё Платоном, то можно было бы сказать, что, так как любая власть существует только благодаря тому, что данный народ её заслуживает и ей соответствует, тогда любая власть есть демократия. Именно в этом отношении верной является фраза о том, что всякая власть от Бога.

Как найти политическую истину? Мы можем только теоретически предполагать, что она в середине и ещё что она соответствует правильному устроению народного духа.

Отсюда следует ясный вывод, что только православно ориентированному обществу следует предлагать соответствующие православную власть и строй. Чтобы русский народ был доволен устройством своего общества, необходимо либо отказаться от православия и стать каким-то другим, не русским народом, вполне довольным или тиранией, или либерализмом, или ещё чем-нибудь, либо стать вполне православным народом, желающим и могущим строить своё общество. Православный народ тоже имеет право на свой строй, как имеют на это право католики, и протестанты, и народы, исповедующие иные веры. А в значительно более справедливом государстве, в котором куда больше возможностей проявления любви к человеку, будет приятно жить любому человеку, потому что каждая душа – христианка.

14. Название российского социального строя.

«Новое Средневековье в России». Так однажды называл Бердяев свою статью и предполагаемый новый общественный строй в России, подразумевая возвращение христианства как идеологической основы общества. Но это название, очевидно, оказалось скомпрометированным. Тогда Николай Александрович пытался подыскать иные названия: «Мы, особенно Россия, идем к своеобразному типу, который можно назвать «советской монархией», синдикалистской монархией, монархией новой социальной окраски»[38]. Он же, как и многие до сих пор, называл этот грядущий строй также и социализмом: «Xpиcтианcтвo пpeдcтaвляeтcя мнe coeдинимым лишь c сиcтeмoй, кoтopyю я нaзвaл бы cиcтeмoй пepcoнaлиcтичecкoгo coциaлизмa, coeдиняющeгo пpинцип личнocти кaк вepxoвнoй цeннocти c пpинципoм бpaтcкoй oбщнocти людeй»[39]. «Борьба социализма и капитализма как разных форм организации человеческого общества совсем не переводима на проблему отношения личности и коллектива, имеющую метафизическую и религиозную глубину. Защищать капитализм, обосновывающий себя на экономическом индиви­дуализме и либерализме, тем аргументом, что он благоприятен для личности, социализм же подавляет личность коллективом, есть ложь и лицемерие. Капитализм нисколько не благоприятен для личности, в нем личность раздавлена коллективом индустрии. Социализм же может и не подавлять личность, может освобо­ждать ее. Это целиком зависит от того, каким духом он проникнут. Это есть, прежде всего, проблема духа»[40].

«Социализация хозяйства, которая утвердит право на труд и гарантию достойного существования для каждой человече­ской жизни и не допустит эксплуатации человека человеком, есть требование персонализма. Поэтому единственная система, соответствующая вечной истине персонализма, есть система персоналистического социализма. В основе социального миросозерцания персонализма лежит не идея равенства и не идея справедливости, а идея достоинства всякой человеческой лич­ности, которая должна получить возможность себя реализовать»[41].

«Персоналистический социализм означает для меня создание бесклассового общества и социализированного хозяйства, исключающего возможность эксплуатации человека человеком, но при признании верховной ценности всякой человеческой личности, ее духовной свободы и ее права реализовать полноту своей жизни… По сложным философским основаниям я употребляю выражение персонализм, а не индивидуализм, который скомпрометирован буржуазной эпохой новой истории»[42].

Наконец, Бердяев называл грядущий строй даже коммунизмом: «Moжнo мыcлить кoммyнизм в экoнoмичecкoй жизни coeдинимый c чeлoвeчнocтью и cвoбoдой. Этo пpeдпoлaгaeт инoй дyx и инyю идеологию»[43].

Таким образом, важным является не название нового общества, но его дух. При наполненности духом антихриста, любая попытка создания справедливого строя приводит к несправедливости, как в «Легенде об инквизиторе» Достоевского.

«Форма государства и общества принадлежит сфере относительного и меняющегося, а не абсолютного и неизменного. Это и есть тот основной принцип, из которого нужно исходить при обсуждении вопроса об отношении христианства к государству и социальной жизни. Государство и общество имеют свои корни в абсолютном бытии, но это не дает никаких прав абсолютизировать их относительные формы и проявления. Абсолютизация относительного, нежелание признать прав за относительным, склонность повсюду видеть или непосредственную теофанию, или явление самого диавола и антихриста есть основной грех русского мышления о государстве и обществе. Отсюда вытекает отрицание чисто человеческой активности, человеческой ответственности в мирских делах, в устроении человеческого общества. Человек призван судить о мирских делах, он призван не к послушанию только, а к строительству и творчеству. Отрицать это – значит впадать в соблазн Великого Инквизитора»[44].

«Вл. Соловьев всегда требовал, чтобы христианство было до конца принято всерьез и осуществлялось во всей полноте жизни, личной и общественной. Это основной мотив, которому он оставался верен всю жизнь. Он никогда не мог примириться с тем, что христиане считают возможным для личной жизни руководствоваться христианскими началами и заповедями, а для жизни общественной и исторической руководствоваться началами, прямо противоположными христианству, началами зоологическими»[45].

«Все дело жизни Вл. Соловьева ставит мучительную проблему перед христианским сознанием. Христиане должны всеми силами духа осуществлять правду Христову в мире, не только в жизни личной, но и в жизни общественной, должны стремиться к Царству Божьему не только на небе, но и на земле, и царство Божие на земле легко может оказаться обманом и подменой, царством антихриста, соблазном под видом добра. Ведь и коммунизм соблазняет кажущимся стремлением к осуществлению социальной правды, но он является обезьяной и оборотнем христианской правды, делом антихриста»[46].

«Под конец жизни Вл. Соловьев пишет гениальнейшее свое произведение «Повесть об антихристе». В этой повести историческая перспектива исчезает, стираются грани между двумя мирами и все представляется в апокалиптическом свете. Эсхатологическое понимание христианства сменяет понимание историческое. В исторические задачи Вл. Соловьев больше не верит и не ждет осуществления теократии в истории. Слишком большой оптимизм сменяется слишком большим пессимизмом. Образ антиантихриста представляется Соловьеву как образ филантропа, человеколюбца, осуществителя социализма, всеобщего мира и счастья человечества. Черта, родственная с Великим Инквизитором Достоевского, Вл. Соловьев видит нарастание зла под видом добра, зла, соблазняющего добром. Власть окончательно переходит к антихристу»[47].

Нужно строить Русь Святую, а строй как-нибудь назовём, лишь бы название это никого не соблазняло и не смущало.

Лучше просто строить Святую Русь, или Третий Рим.

15. Послесловие. Принципы Святой Руси.

Было бы безосновательным всё написанное, если бы мы не предложили какой-то конкретики, хоть несколько штрихов. Этой конкретикой являются некие конституционные принципы.

Первый из них обычен, но, после увлечения коммунизмом, требует христианского подтверждения:

Частная и личная собственность священна и неприкосновенна.

Это прямо следует из заповеди «не укради». Конечно, нет ничего в этом мире, что не Божие. И сами мы – тоже Божии. Но даже в самых строгих общежительных монастырях, где всё общее и нет частной собственности, однако зубная щётка и бельё – личные. А в жизни мирской таких личных вещей становится значительно больше. Так удобней для самого себя и для служения ближним.

Следовательно, частная и личная собственности должны быть. Это – наш принцип государственного устройства, общий с христианами-католиками и протестантами. Коммунисты, вслед за многими славянофилами, которые почитали имущество всего лишь взятым взаймы, впадали в крайность, всякое имущество считая общим. Собственность должна быть там, где мир – мастерская, а живущий в нём человек есть мастер. Мастер не может не иметь собственных красок и кистей, собственной скрипки или столярного и кухонного инструмента, иначе творчеству настанет конец. Не видно чётко очерченных границ между личной и частной собственностями, не видно и границ количественному пределу этого имущества, следовательно, человеческой алчности необходимо провести другие границы.

Всё общее по природе должно быть общим во владении.

Ребёнок, вышедший во двор, не сомневается, что весь мир создан для него и принадлежит ему, хотя рядом в песочнице играют такие же дети, как и он. Но и ему, и другим детям одинаково доступна и песочница, и все качели, деревья, и все травочки, лавочки и козявочки в окружающем пространстве. Но стоит только кому-нибудь разгородить двор заборами с табличками «частная территория», так сразу же исчезает и фактическая, и метафизическая свобода собственности. По какую бы сторону забора не находились дети собственников, они становятся значительно беднее и по количеству травочек, лавочек и козявочек, но самое главное, по возможности общения. В умалении общения и заключается самая большая несвобода – метафизическая. В том числе, и с Богом.

Есть вещи, которыми нельзя владеть индивидууму. Это – леса, реки, моря, воздух, вода. Бог создал одну вселенную как общее вместилище и дом для всех людей, и его делить невозможно, потому что этот делёж сам собою подразумевает захват всего мира одним человеком, а нас миллиарды. Жизнь превращается в безумную борьбу каждого за владение целым миром, и при этом каждый понимает её бессмысленность, но выйти из этой борьбы тоже не может. Как положить этой борьбе конец? Пример тому показал сам Господь:

Землю сельскохозяйственного назначения продавать нельзя.

Сам Господь сказал ещё древним евреям: «Землю не должно продавать навсегда, ибо Моя земля: вы пришельцы и поселенцы у Меня» (Лев. 25:23). <…> Если кто продаст жилой дом в городе, [огражденном] стеною, то выкупить его можно до истечения года от продажи его: в течение года выкупить его можно; если же не будет он выкуплен до истечения целого года, то дом, который в городе, имеющем стену, останется навсегда у купившего его в роды его, и в юбилей не отойдет [от него]. А домы в селениях, вокруг которых нет стены, должно считать наравне с полем земли: выкупать их можно, и в юбилей они отходят (Лев. 25:29-31)».

Применительно к современной экономике можно сказать, что запрещалось продавать в частное владение землю сельскохозяйственного назначения, но она распределялась по необходимости между членами рода. Земля же в городе (в ограде городской стены), то есть применительно к современной экономике – приусадебный участок, мог быть продан навсегда. Этой простой заповеди Божией необходимо придерживаться, чтобы, с одной стороны, каждая семья имела участок земли для своего нормального развития, а с другой – чтобы не возникали латифундии и прочие уродливые средства эксплуатации человека на земле.

Как бы ни был богат земельный собственник, если земля будет поделена на огромные частные владения, он обязательно также упрётся в чужой забор с надписью «Частная собственность, проход запрещён», и даже он, богач, почувствует себя обделённым в этой огромной и общей для всех нас вселенной. Всё, что будет ему доступно в этой огромной вселенной – это несколько десятков гектаров его личной земли. А гражданин справедливого общества будет сознавать себя хозяином всей вселенной, таким же, как и все граждане.

Также общим во владении должны быть реки и моря, озёра и горы, и вообще всё, что мы ощущаем, как Богом созданное для всех нас.

Общее во владении должно быть управляемо наиболее искусными (на основе конкурса).

Но общее по природе должно быть кем-то управляемо. И здесь как раз и должен проявить себя рынок – должен быть найден наиболее искусный управляющий для части общего, то есть государственного имущества.

Всё, потенциально способное находиться в частной собственности, но не подверженное конкуренции, должно находиться в общем владении.

Например, водочная промышленность, в которой практически по одному и тому же рецепту зарабатывают большие деньги частные предприниматели, должна быть государственной монополией, и прочее подобное.

Личная собственность по праву рождения.

Уже в силу того, что человек родился в мир, и этот человек сотворён Богом, он должен быть обеспечен тем, что Бог придал ему от рождения и что не будет отнято от чужих трудов. Это, конечно же, в первую очередь земля, которая также необходима для жизни, как воздух. Гарантированный государством минимальный земельный надел, достаточный для личного проживания и создания семьи, а также для культурной деятельности на ней, должен выдаваться гражданину в момент совершеннолетия или позже по его требованию, но окончательно, с правом продажи, переходить в собственность только в зрелом возрасте (около 40 лет), чтобы он не был потрачен легкомысленной юностью. Несправедливо, когда юноше, не способному ещё зарабатывать на жизнь, приходится покупать место своего существования и создания семьи.

Правам человека должны быть прописаны соответствующие обязанности.

Либеральное и гуманистической мировоззрение воспитывает однобоких граждан, приучающихся искать «своего», и эта однобокость чревата разрушением семьи, личности и государства. Но каждому праву личности должны быть сопоставлены обязанности и прописаны в каждом статусе, в каком бы гражданин ни пребывал.

Существуют и многие другие принципы, формулировка которых и проведение в жизнь есть функция соборного разума народа, труд тщательный и духовный, но благодатный и благодарный.