“Загородную резиденцию в полной мере ощущаю своим домом”
– Ваше Святейшество! Считаете ли вы переделкинскую резиденцию Патриархов своим домом в общепринятом значении этого слова?
– Видите ли, сразу после моего избрания я переехал в Переделкино. Патриаршая резиденция в Чистом переулке требовала капитального ремонта, его не было лет двадцать, поскольку в последние годы мой предшественник Патриарх Пимен сильно болел. В Переделкино же все было отреставрировано, и, на время поселившись там, я больше не захотел переезжать. Воздух совершенно другой, чем в городе. И, конечно, выработалась определенная привычка. Загородную резиденцию в полной мере ощущаю своим домом. За 15 лет только раз переночевал в Чистом переулке.
– У Патриарха, как у всех российских граждан, стоит в паспорте штамп “зарегистрирован”? Получается, у вас не столичная, а областная “прописка”?
– Стоит, стоит штамп (смеется). Как у всех. Но прописка у меня московская. Между прочим, граница области проходит не у железнодорожного переезда, как многие думают, а чуть ниже – у церковного кладбища. Соответственно, резиденция относится к Москве.
– Почему именно бывшая усадьба бояр Колычевых рядом с церковью Преображения Господня времен Ивана Грозного в 1955 году была выбрана в качестве резиденции Патриархов всея Руси?
– Только не в 1955-м, а в 1952-м. Это было решение Сталина в ответ на обращение в правительство Патриарха Алексия I о выделении имения Колычевых под загородную резиденцию. Почему эта усадьба? Достоверно трудно сказать. Уже нет тех людей, кои при сем присутствовали. Но, думаю, имело значение, что к роду бояр Колычевых принадлежал бывший игумен Соловецкой обители митрополит Московский Филипп, который пострадал при Иване Грозном. Святитель Филипп был задушен в Тверском Отрочь-монастыре Малютой Скуратовым. Сразу после смерти Ивана Грозного гроб митрополита Филиппа перевезли на Соловки, где он стал предметом народного почитания. При царе Алексее Михайловиче митрополита причислили к лику святых, его мощи были помещены в московском Успенском соборе.
Один из приделов храма Преображения Господня в Переделкино посвящен как раз святителю Филиппу. Патриарх Алексий I высоко его почитал и потому относился к переделкинской резиденции с особой любовью. Сейчас от старинного имения Колычевых остались только въездные ворота. В маленькой пристроечке к ним жил Патриарх Алексий I. Мы, которые были его ближайшими помощниками, часто ездили в Переделкино с докладами и всегда ощущали трогательную нежность Патриарха к здешним местам. Перед старыми постройками на территории резиденции нынче стоит стела. На каждой из ее сторон высечены имена тех бояр Колычевых, что погибли в различных сражениях “за веру, царя и Отечество”.
– Вы так хорошо знаете историю этих мест?
– А как иначе?! Я трепетно отношусь к связи времен. Когда служу в Успенском соборе Московского Кремля (а такая возможность впервые представилась в 1991 году), всякий раз с волнением ощущаю эту связь. В Успенском соборе происходили важнейшие события российской истории. Все коронации российских императоров, все интронизации Патриархов: Вокруг – гробницы предстоятелей нашей Православной Церкви. И великое благо, что отныне не нужно рвать живительную связь. Сколько десятилетий люди отрекались от своих родных, скрывали, что в их роду были священнослужители. Теперь появилась возможность вспомнить свою родословную, не предавать историческую память.
“Не позволяю себе часов, не занятых трудами”– Почти пятнадцать лет назад, поселившись в Патриаршем подворье после своего предшественника, вы что-то изменили здесь в плане быта, уклада жизни?
– Вначале на переустройство не было времени. Но к празднованию 2000-летия Рождества Христова на переделкинской территории приступили к строительству Центра православного наследия. Работы тянулись шесть лет – одним словом, долгострой. Зато когда все было закончено, мне очень понравилось. Целый этаж в Центре отдан под представительские функции. Есть и зал заседаний Синода. Пока в Переделкино Синод не собирался. Обычно это происходит в Красном зале Патриаршей резиденции в Чистом переулке. Но возраст мой, как говорится, “не к Петрову, а к Покрову”, иной раз болезни могут не позволить выбраться в Москву, так что на этот случай все предусмотрено. Официальных лиц здесь порой принимаю – Владимир Владимирович Путин неоднократно приезжал, премьер-министры, московский мэр, иностранные гости…
Но вы спрашиваете о моем быте. Сам я в прошлом году тоже перебрался в новое здание. Если в старом доме ничего менять не хотелось, то тут все устроено по моему вкусу, как бы подлажено под хозяина. Ну а мне что нужно? Удобный кабинет. Библиотека под рукой. И келья – с выходом на территорию резиденции. Чистый воздух, тишина, пасторальный вид на пруд, в котором плавают утки и лебеди. В старом здании, где прожил 13 лет, намереваюсь устроить музей. Руки все не доходят. У меня собралась огромная коллекция пасхальных яиц. И много подарков от монастырей, возродивших уникальное лицевое шитье. Это иконы, вышитые нитками. Есть что показать.
– Каков распорядок вашего дня?– Встаю я в половине восьмого. После молитвы и завтрака сразу уезжаю в Москву. Рабочий день у меня ненормированный и расписан по минутам. Главное в нем – встречи с людьми. В перерывах, если удается, читаю почту, подписываю бумаги. Когда не успеваю заняться документами, беру их с собой в качестве домашнего задания. Вдобавок – освящение храмов и часовен, практически ежедневные богослужения, в том числе по субботам и воскресеньям. Они у нас не бывают выходными. Иногда мое окружение, видя, что я устал, настаивает на отдыхе в середине недели. Но чаще всего, оставаясь в Переделкино, не позволяю себе часов, не занятых трудами. И потом, надо успеть прочитать текущую церковную периодику: “Журнал Московской Патриархии”, другие издания: Появился новый большой журнал – “Вестник военного и морского духовенства”. Раньше часу ночи лечь спать не удается.
– Любите ли вы утра? Бывает, что просыпаетесь в плохом настроении, или грех уныния вам чужд?
– Унывать никогда нельзя. Христианин должен быть оптимистом, с какими бы горестями и трудностями ему ни приходилось сталкиваться. В молитве, которая читается сейчас, во время Великого Поста, говорится об унынии как о грехе. Безусловно, сложные обстоятельства жизни отражаются на настроении. Но утра надо встречать в бодром состоянии духа. И этому способствует келейная молитва.
– “Надо”? Или – встречаете?– Надо. Ибо не всегда высыпаешься. День накануне нередко насыщен разными тяжкими проблемами. Они бесконечно крутятся в голове, словно долгоиграющая пластинка. Выключишь свет, а сна мучительно долго нет. Одно время я принимал снотворное, но потом отказался: нельзя. Безвредно и вроде успокаивает.
– Мы с вами соседи по Переделкино и часто утром или поздно вечером видим, как мчится по трассе ваш небольшой кортеж. А можете себе позволить просто погулять в лесу, по живописной округе?
– К сожалению, только по территории. Ну и чуть дальше. У нас есть хозяйство, где держим коров, кур, коз. Порой, когда на душе пасмурно, я люблю там бывать. Пообщаешься с братьями меньшими, покормишь их – помогает. Да и козье молоко вещь полезная, советую. А баранов не держим. От них только мясо – не станешь же есть своих подопечных. Так что на вертеле баранов не жарим (смеется).
“Шум поездов меня успокаивает” – Есть ли у вас друзья? Кто они?– Порой так хочется пригласить в резиденцию не только официальных лиц, ради которых перекрывается трасса, но и самых обыкновенных гостей – тех, кто симпатичен, вызывает дружелюбный интерес, желание поговорить, пообщаться. Но день до того спрессован, что, когда возвращаюсь домой, уже не до товарищеских разговоров. Что же касается друзей, то большинство из них остались в Санкт-Петербурге. Приезжая туда, я всякий раз стараюсь встретиться со своими соучениками по Ленинградским духовным семинарии и академии. Не так давно мы проводили конференцию, посвященную 60-летию Победы. Пригласили на нее священнослужителей – участников войны. Я был взволнован, увидев среди тех, кому вручал юбилейные грамоты, моего близкого однокашника по семинарии. Обнялись, повспоминали: Увы, моя жизнь так устроена, что подобные милые сердцу встречи лишь мимолетны.
– Борис Пастернак жил не очень близко от станции и с теплотой писал об электричках в стихотворении “На ранних поездах”. А ваш дом – прямо у переезда. Шум, вибрацию наверняка ощущаете. Сильно мешает?
– Вовсе не мешает. Даже успокаивает. Видимо, дело в том, что, будучи управляющим делами Московской Патриархии, я с 1965 года жил на станции Трудовая в Подмосковье. Это по Дмитровскому шоссе. В двух шагах проходила железная дорога. Так что к шуму поездов я привык. Иной раз, когда его нет, словно чего-то не хватает.
– Возможно ли, чтобы близким вам стал человек неверующий?– За 55 лет священнослужения мне приходилось встречаться с огромным количеством людей, говорить на самые разные темы. Я никогда не делил людей на верующих и неверующих. Если у неверующего человека есть потребность задать мне какие-то мучающие его вопросы, я рад, коли беседа поможет, развеет колебания. И меня всякая встреча обогащает.
(Пауза) Ну, может быть, по восприятию Церкви, упованию на милость Божию, сознанию, что Господь рядом, христианин мне ближе. Но неужели вы полагаете, что те, кто не верует, вызывают у меня невольное осуждение, неприятие? Скажем, министры, губернаторы – да не все они верующие! Трагедия нашего народа заключается в том, что людей насильственно отторгали от веры. Они не виноваты, что стали неверующими. Виновата идеология, уничтожившая возможность делать свободный выбор. А сегодня многие, воспитанные в воинствующем атеизме, переживают: они стараются, но не могут искренне поверить. И все-таки больше и больше людей сознательно принимают крещение.
Такой пример. Ведущий министр, человек очень мудрый, испытавший немало в жизни, несколько раз делился со мной своими сомнениями, спрашивал совета, открыв, что хочет креститься. Никогда не поздно стать верующим. Человека, о котором говорю, я крестил в 68 лет. Кстати, в его приходе к вере огромную роль сыграло посещение Валаамского монастыря. В моей биографии поездка на Валаам тоже в некотором смысле стала знаковой. Предопределила судьбу и дальнейшее служение. Мы жили в Эстонии, в Таллине, отец впоследствии стал настоятелем храма Рождества Пресвятой Богородицы. Десятилетним мальчиком родители взяли меня с собой, совершая паломничество на Валаам. Дивная северная природа, архитектурные памятники, словно сросшиеся с суровым ландшафтом, удивительные старцы, умевшие подобрать единственно верные слова и для взрослого, и для ребенка. Со мной, мальчиком, они вели себя абсолютно на равных. Ближе всех принял меня в свое сердце отец Иувиан из Спасо-Преображенского Валаамского мужского монастыря.
Поразительно, но у нас завязалась переписка. Я до сих пор храню эти щемяще-нежные письма. Время от времени перечитываю ласковые строчки: “Дорогой о Господе, милый Алешенька! Будь здоров! Да хранит тебя Господь! В своей детской чистой молитве вспомни и обо мне, недостойном”.
“Сейчас, мне кажется, фарисействующих стало меньше”– Вы не думаете, что люди, которые притворяются, будто верят в Бога, ходят в церковь, фарисейски постятся, потому что сегодня, по понятным соображениям, это так же, как раньше – быть активным членом КПСС, совершают грех? Больший, чем те, кто не верит, но и не комедианствует?
– Конечно. И народ чувствует фальшь, относится к подобным вещам с усмешкой. Когда в начале 90-х начальники, как на подбор, стали выстраиваться в храмах со свечками, люди язвительно прозвали их “подсвечниками”. Зло, но метко.
Сейчас, мне кажется, фарисействующих стало меньше. Они постепенно отсеиваются. Остаются те, кто сознательно пришел к вере. На самом деле, думаю, нет человека, который бы совсем не верил. Только – во что? Одни говорят, что верят в добро; другие – в сверхъестественную силу, в высшее начало: А некоторые пришли к истинной вере в Бога. Процесс этот сокровенный, он идет исподволь, внутри и не враз вырывается на поверхность. Не бывает так, что сегодня – атеист, а завтра – истово бьющий поклоны. Когда-то один крупный государственный деятель мне жаловался: “Ну не могу я перекреститься. Рука не поднимается”. Я успокоил: “И не надо. Не насилуйте себя. Придет время – и вам самому захочется перекреститься”. Я оказался прав. Лет через пять видел его в храме непритворно молящимся.
Не нужно, совершенно не нужно торопить ход событий. Появилась свобода, возможность многое осмыслить, узнать, почитать. Ненормально же было, что предосудительным считалось держать в доме Библию, что если из-за границы кто-то привозил Евангелие, на таможне это приравнивалось чуть ли не к порнографической литературе.
– Знакомый известный адвокат рассказывал, как его сын, абсолютно неверующий, собиравшийся эмигрировать в США, внезапно передумал, уехал с женой в глухую деревню, принял сан, сейчас восстанавливает храм… По выражению отца, человека “пронзило”. Понятно, что такие вещи всегда чрезвычайно интимны. И все-таки, Ваше Святейшество, вы можете хоть чуть-чуть, что называется, “поверить алгеброй” подобную тайну?
– Тайна потому и тайна, что сокрыта от постороннего взгляда. Очевидно, Бог как-то окликнул молодого человека. Даже для родного отца чудесный знак оказался неуловимым, однако сын безошибочно почувствовал: Господь призывает его к служению. Бог открыт каждому. В Новом Завете написано: “Се, стою при дверях и стучу”. От человека зависит, откроет он двери своего сердца для Господа или нет. И радостно, что в житейской круговерти юноша расслышал этот легкий шепот. Ибо если человека истинно “пронзило” и он внутренне изменился, по призванию принял священный сан, то вправе и учить людей, и звать их к вере, наставлять, поддерживать духовно.
Зачем “поверять алгеброй” чудо? Разве не нечто подобное происходит в России с тысячами людей, обратившихся в лоно Церкви? В 1987 году в Русской Православной Церкви было 6700 храмов, в конце прошлого года – уже 26 тысяч. И это не дань моде. Помню, как еще в советские времена я посетил единственный в Волгограде храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Мне было горько. В церкви стояли одни бабушки, сплошные “белые платочки”. А в середине 90-х, снова оказавшись в Волгограде, я застал совсем иную картину. Бабушек в храме еще надо было поискать глазами. Молодые лица прихожан, явно новое, прежде неверующее поколение.
– Километрах в трех от вашей резиденции построили небольшую церковь. На колоколе надпись: “От солнцевской братвы”. Вы порицаете такой способ получения индульгенции? Или полагаете, что даже робкие ростки раскаяния Церковь должна поощрять?
– Во-первых, Православная Церковь не дает никаких индульгенций. В отличие от Римско-Католической. Богатство вообще в глазах Божиих не является заслугой, не открывает пожертвователям врата в Царствие Небесное. Вот мы восстановили звон Троице-Сергиевой Лавры. Заново отлили колокола, сброшенные и переплавленные в тридцатые годы. Самый большой 72 тонны весит. Я ведь не знаю, кто принимал участие в отливке, в оплате. Хочет человек способствовать святому делу – мы ему не препятствуем. Но, повторяю, и индульгенций не выдаем. А во-вторых, если бы меня спросили о надписи на колоколе, я бы возражал. Это вызывает явное отторжение. Хотя бы написали: “От жителей Солнцево”. А то – “от братвы”!
– Но сам по себе акт не предосудительный?– То, что разные богатые люди помогают в восстановлении храмов, неплохо. Насчет “первоначального накопления капитала” нам с вами давно известно. Что ж: Лучше деньги останутся на родной земле, чем уплывут в офшорные зоны, осядут на зарубежных счетах. Облик Руси меняется к лучшему. Раньше, бывало, куда не кинешь взор, всюду разрушенные церкви. В марте я был в Швейцарии на медицинском обследовании, так мне рассказывали, что, хотя тамошнее мясо неконкурентоспособно в Европейском союзе, государство платит фермерам, дабы они держали коров, – ради сохранения ландшафта! Пусть, как исстари повелось, на изумрудных пастбищах разгуливают холеные коровы и звучит мелодичный звон колокольчиков. Пора и нам озаботиться российским ландшафтом. Это в первую голову касается поруганных храмов. На Руси церкви строились, как правило, не по типовым, а по индивидуальным проектам. С их осквернением произошло не только обезличивание наших деревень, но и оскудение сельского хозяйства. Потому что крестьяне зачастую снимались из сел, где нет церкви, креста. Впрочем, я, похоже, отвлекся.
“Бог гордым противится, а смиренным дает благодать”– Среди служителей церкви достаточно людей честолюбивых, не пренебрегающих карьерой. Как вы к этому относитесь? Считаете неким изъяном, гордыней? Или поощряете как разновидность движения к самосовершенствованию, готовность взвалить на себя большую ношу?
– Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Я считаю, что гордость – это грех. И карьеризм тоже грех. Человек должен добросовестно служить на том месте, где поставлен. В миру существует поговорка: “Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом”. В Церкви не совсем так. Хотя, если священник безупречно служит, ему, естественно, сопутствуют и церковные награды, и продвижение.
– Светский человек, получивший, условно говоря, пост, равновеликий вашему, наверное, испытывает ликование, эйфорию. Какие эмоции владели вами в день избрания Патриархом?
– Эйфории точно не испытывал. За 24 года, что был управляющим делами Московской Патриархии, я хорошо знал жизнь Их Святейшеств Алексия I и Пимена, видел колоссальные трудности служения и отчетливо осознавал, что мне предстоит. Главное чувство, которое мною владело, – величайшая ответственность. Особенно в преддверии ожидающих Россию изменений. И Первосвятительский крест, врученный мне вместе со знаками Патриаршего достоинства, представлялся очень нелегким. Жизнь подтвердила мои предчувствия о грядущих тяготах и скорбях.
На мою долю в качестве главы Церкви выпала задача, как говорится в книге Екклесиаста, собирать те камни, которые были бездумно разбросаны. Я размышлял не об оказанной мне чести и не о славе, а о громадной ноше: каким путем пойдет Церковь, как сложится ее будущее, во многом зависело от моей твердости, взвешенности, благоразумия. Оглядываясь сегодня на 15 лет, прошедшие со дня моей интронизации, видишь, сколько было пережито не только чисто церковных, но и государственных потрясений. Распад великой державы, тень гражданской войны в 1993 году, установление беспрецедентно новых отношений между государством и Церковью – отношений, коих не было за всю историю Руси: До революции Церковь фактически являлась государственной структурой; после 1917 года оказалась отделена от государства, но оно вовсю вмешивалось в церковную жизнь. Даже – в сакраментальную. Передо мной встала особая задача: надо было установить отношения невмешательства государства во внутреннюю жизнь Церкви и одновременно – невмешательства Церкви в политические процессы страны. Отныне государство и Церковь должны были связывать уважительные отношения, а в целом ряде областей – даже партнерские. Тут и установление межнационального мира, согласия в обществе, и предотвращение межрелигиозных конфликтов, и борьба с болезнями века – наркоманией, алкоголизмом, нравственной распущенностью: Так что простодушием было бы при интронизации впадать в ликование. Простите невольный каламбур: тяжел ты, куколь Патриарха.
– Ваше Святейшество! А чем объяснить, что вы сейчас без него – с непокрытой головой?
– Вы же просили меня о светском интервью. Может, и не очень удовлетворены. Я так или иначе перехожу на религиозные темы. Но все-таки стараюсь соответствовать (смеется). Потому и без куколя.
– Вы очень любезны. Мы тронуты: Скажите, вам в чисто “профессиональном плане” не любопытно встретиться с Папой Римским или далай-ламой?
– Вы, очевидно, не знаете, но я виделся с далай-ламой, когда тот приезжал в СССР при ныне покойном Патриархе Пимене. Беседа была весьма содержательной.
– В начале 90-х мы несколько дней провели с далай-ламой в Дхарамсале, его гималайской резиденции. Это было фактически первое большое интервью “главного буддиста” российской прессе. Учтивый, образованный человек и на редкость смешливый. Беседуя сейчас с вами, приходишь к выводу, что харизма – неотъемлемое свойство религиозного лидера.
– Я постоянно общаюсь с церковными деятелями и не устаю отмечать, как много среди них глубоких, неординарных людей. Вот вы спросили о Папе Римском. Не отрицал возможности встречи с ныне покойным Иоанном Павлом II, но – не ради любопытства. Контакт должен приносить реальные плоды. Я категорически против протокольной встречи перед телекамерами, призванной продемонстрировать общественности, что у нас нет проблем. Проблемы есть. В 1997 году планировалась моя встреча с Папой Римским в Австрии, но буквально за десять дней до нее Ватикан вычеркнул из проекта согласованных документов два принципиальных пункта, касающихся прозелитизма (то есть обращения в другую конфессию людей, уходящих корнями в свою исконную веру) и конфликта между греко-католиками и православными на Западной Украине. Зачем тогда встречаться?
В связи с кончиной Папы Римского Иоанна Павла II я выразил глубокое соболезнование. Понтификат Его Святейшества стал целой эпохой и в жизни Римско-Католической Церкви, и во всей современной истории. Надеюсь, что наступающий период в жизни Римско-Католической Церкви поможет обновить между нашими Церквами отношения взаимного уважения и братской христианской любви.
“Настоящее мое хобби такое: я – грибник”– Вы как-то сказали, что ваши поездки по стране, по миру – “это новое в Патриаршем служении. Мои предшественники и не могли, и не осуществляли таких поездок. Патриаршее служение называлось жизнью в золотой клетке. Но я, как видите, вылетел…” Отсюда два вопроса. Один, пожалуй, риторический, но все же постарайтесь ответить: почему с клеткой употреблен эпитет “золотая”? И второй: что подвигло вас изменить существовавший порядок вещей, нарушить традиционное затворничество?
– Нарушить затворничество меня побудила жизнь. Это противоестественно, когда верующие видят Патриарха лишь по телевизору, знают в лицо по православному календарю, где напечатаны его портреты. В свою очередь, Патриарх должен быть осведомлен о церковных делах не только из отчетов и докладов епархиальных архиереев. Возрождение Церкви нельзя осуществлять, находясь только в Москве. За годы Патриаршества я побывал в 82 епархиях, в некоторых – по многу раз. В провинцию начал выезжать, еще не будучи Патриархом – являясь митрополитом. Тогда это не поощрялось. Власти боялись любых “несанкционированных контактов” с паствой, и Совет по делам религий не разрешал командировок. Богоявленский Елоховский собор – Патриаршая резиденция в Чистом переулке – наконец, Переделкино: Таков был рутинный маршрут. Нарушив его впервые и приехав в Оренбург, я услышал (сейчас это кажется почти невероятным) исполненные ликующего пафоса слова местного архиепископа Леонтия: “Никогда прежде на землю Оренбуржья не ступала нога митрополита Русской Православной Церкви!”
Нынче, бывая в регионах, имею возможность не с чужих слов узнать, а посмотреть своими глазами, в каком состоянии храмы, монастыри, воскресные школы. Удостовериться, присутствует ли Церковь в армии, местах заключения. Это чрезвычайно важно, так как приближает Патриарха к своей пастве, где бы она ни жила – на Камчатке или в Калининграде. И еще. Помимо богослужебных встреч с духовенством обязательными являются беседы с губернаторами, руководителями республик. Не всегда у чиновников складываются с Церковью позитивные отношения, и мои поездки помогают их улучшить.
Да, подвижничество, труды и печали Патриаршего служения – не видимые миру слезы. И слава Богу, что не видимые.
– Вы много путешествуете не только по России. Часто бываете за рубежом. Где-то читали, что вы владеете несколькими иностранными языками:
– Преувеличение. Английский понимаю, но не говорю. С немецким – лучше. Его преподавали в семинарии. Но знаете, как нас учили, – чтобы общаться не могли. Кто в 1947 году предполагал, что стану президентом Конференции Европейских Церквей, буду часто выезжать за границу! Но если случается несколько дней поговорить на немецком – язык развязывается. Из иностранных свободно владею только эстонским. Но он мало востребован.
– Итак, Ваше Святейшество, вы не домосед. Но когда выдаются свободные часы в резиденции, что предпочитаете делать?
– По рекомендации врачей мне надо больше ходить, двигаться. На поясе всегда закреплен шагомер, который дает информацию о пройденных за день шагах.
– Норму выполняете?– Не-ет. Особенно в зимнее время. Тут у меня были простудные явления, и я опасался выходить на холод, тем более в преддверии Великого Поста. А вообще, в резиденции выложены прогулочные дорожки, стараюсь хотя бы до восьми тысяч шагов за день сделать. Есть у меня дома и беговая дорожка, и велотренажер, и бассейн.
– Неужели каждый день занимаетесь? Заставляете себя?– Почему? Это в удовольствие. Раньше, правда, тренажеры использовал чаще. И, честно, не плавал давно. Будет тепло – наверстаю. Но настоящее мое хобби такое: я – грибник. Прежде любил в свободное время сесть за руль и поехать на юг Эстонии. Знал грибные места! А сейчас, вы удивитесь, собираю грибы за границей. В той же Швейцарии никто из местных жителей рыжики не признает. А это одни из моих самых любимых грибов. Знаете, сколько в последний раз нашел! Все до единого привез с собой в Россию.
– Правда? – Да. Мы их засолили. “Вы не увидите Патриарха, говорящего по сотовому телефону”– У вас большая домашняя библиотека? Как она пополняется? По списку “Книжной экспедиции”?
– А разве она еще существует? В последнее время я что-то не вижу список. Раньше из него узнавал обо всех новинках. Я люблю мемуарную литературу, но нынче многое проходит мимо меня, хотя знаю, что издаются отличные книги. Библиотека в резиденции большая, но сколько томов – признаться, не считал. Пополняется она, в частности, за счет подарков. Писатели присылают свои книги, историки. Беда – не успеваю читать. Дважды в году стараюсь вырваться в отпуск, тогда беру с собой стопку книг. Для души перечитываю духовную литературу, Чехова – он меня как-то успокаивает, дает психологическую разрядку. Люблю Тургенева, Лескова, а к Достоевскому, которого в свое время всего прочитал, нет желания возвращаться. У него произведения, еще больше утяжеляющие груз, который несешь. То же могу сказать об Александре Исаевиче Солженицыне. Его “Раковый корпус” впервые прочитал за границей, когда у нас он был запрещен. Талантливая повесть, но морально тяжелая.
– Где вы обычно читаете? За письменным столом? У камина? Лежа перед сном?
– Чаще за столом. Или уже в постели. У камина? Такой привычки нет. Да и топили-то камин в резиденции за год всего один раз, когда я принимал президента Эстонии. Вот где язык пригодился!
– Как вы относитесь к тому, что затрагивающий острые религиозные вопросы роман “Код да Винчи” Дэна Брауна, 70 недель державшийся в списке бестселлеров на Западе, был подвергнут резкой критике Ватикана и назван им ересью?
– Я в курсе, что Католическая Церковь (в частности, генуэзский архиепископ) выступила против книги. Но, к стыду своему, сам прочитать роман не успел. Несколько лет назад я тоже осудил художественное произведение. Имею в виду показ на телеканале НТВ фильма “Последнее искушение Христа”. Особенно покоробило меня то, что кинофильм поставили в эфирную сетку в пасхальную ночь, то есть сознательно отвлекали паству от светлого праздника Пасхи. Я счел это оскорблением святых чувств, с каждым годом все больше пробуждающихся в душах людей. Позднее Гусинский прислал мне письмо с извинениями.
– Вы смотрите телевизор? Какие газеты, журналы выписываете?– Смотрю в основном вечерние информационные программы. Но порой приедешь утром в храм на богослужение, а тебя спрашивают корреспонденты: как вы относитесь к тому-то и тому-то? За ночь нередко что-нибудь происходит. Стал следить и за утренними новостями. Обычно это восьмичасовой выпуск. Нельзя отставать. Из газет получаю “Известия”, “Вечернюю Москву” и “Труд”. Среди новых – ваша ГАЗЕТА нравится.
– Сложились ли у вас отношения с компьютером?– У меня лично – нет. Однако я дал указание внести в базу данных сведения обо всех наших священнослужителях, их биографии, фото. Возникнет вопрос о каких-то поощрениях, продвижениях, могу оперативно прочитать, как сейчас говорят, резюме, увидеть лицо человека, о коем идет речь. Я ведь не только глава Церкви, но и епископ города Москвы. Прежде, когда в столице насчитывалось 120 священнослужителей, можно было каждого знать. А теперь попробуй запомни – 1040! До своей недавней болезни я лично всех до единого рукополагал в священный сан. Сейчас традиция немножко нарушена, но это временно. К тому же на службу в храм Христа Спасителя, Успенский собор и другие храмы Московского Кремля во что бы то ни стало приглашаю священнослужителей из приходов, чтобы они имели возможность помолиться в главных церквях, послужить с Патриархом, я же – на них посмотрел. Но бывает так, что священник подходит на благословение, а я его спрашиваю: “Где ж ты, батюшка, служишь?” Потому что всех не запомнишь в лицо, по именам. Никакой ноутбук не выручит.
– Как давно вы начали пользоваться сотовым телефоном?– Я пользуюсь им лишь за границей. В России у меня нет в кармане мобильного. Надо чувствовать себя хоть отчасти свободным. Вот вы раньше уезжали из редакции – и попробуй найди вас в любую минуту. А сейчас все, кто при сотовом, словно на короткой привязи. Мобильный телефон лишает человека важного ощущения, что он в какой-то мере принадлежит сам себе. Понятно, если нужно – меня всегда найдут: в машине телефон, в кабинете, дома: Но лишняя суетность Патриарху ни к чему. Так что никого не смутит неорганичное зрелище: Его Святейшество, говорящий по сотовому (смеется). Я и духовенство строго воспитываю. В позапрошлом году провожу общеепархиальное собрание в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя. Выступаю с докладом. В одном ряду звонит телефон, в другом, в третьем: Наконец не выдерживаю: “Вас что, президент может вызвать?” Теперь все отключают мобильные.
– Вы часто бываете в переделкинской церкви Преображения Господня? Проводите там службу?
– Не очень часто, но время от времени служу. В последний раз – в прошлом году. На первой седмице Великого Поста читал канон преподобного Андрея Критского. Так сложилось, что загородная Патриаршая резиденция была весьма закрытым местом, особенно не контролировалась властями, и в строгие советские времена в Переделкино некоторые тайком принимали крещение: Где, действительно, часто бываю, так это на кладбище. Не на дальнем, писательском, а ближнем – вокруг храма. Там покоятся многие церковные деятели: митрополит Нестор – миссионер, просветитель Камчатки, митрополит Крутицкий и Коломенский Питирим, настоятель Богоявленского кафедрального собора протопресвитер Николай: Нынче появилась свежая могила – Лидии Колчицкой, проработавшей в Московской Патриархии 58 лет. Постоишь у могил, вспомянешь, помолишься о тех, кого с нами нет.
– А что за изящная новая постройка появилась на территории вашей резиденции?
– Она называется сестринский корпус. Там живут несколько монахинь, мой викарий архиепископ Арсений: И еще архимандрит Кирилл – старец, один из “могикан”, духовник Троице-Сергиевой Лавры. Два года назад у него случился инсульт, он парализован, сейчас его возят в коляске. Когда архимандрит был относительно здоров, многие приходили к нему за молитвами, духовной поддержкой. Трудно было постоянно жить в Лавре – совершенно не давали покоя посетители: и монашествующие, и богомольцы. Я все время приглашал отца Кирилла в Переделкино. Сначала он бывал здесь наездами, потом по воле Божией остался постоянно. Ему 84, он нетранспортабелен. Наместник Лавры епископ Феогност и другие насельники Лавры приезжают к отцу Кириллу сюда. Он уникальный человек, таких мало осталось. Очень мудрый, наделен громадным духовным и жизненным опытом. Прошел всю войну, участник обороны Сталинграда. Как бы я ни был занят, малейшую возможность использую, чтобы к нему зайти.
Апостол Павел учил: “Не скорбите, как прочие, не имеющие упования”. Я усердно молюсь, чтобы тяжкие недуги миновали мою паству, уповаю в своих надеждах на Господа. Но и деятельной помощью, заботой, участием нельзя пренебрегать. Меня глубоко опечалило известие о серьезной болезни настоятельницы Свято-Иоанновского монастыря в Санкт-Петербурге игуменьи Серафимы. Мы предприняли шаги, чтобы отправить ее на щадящую химиотерапию в Германию. Согласно христианской религии болезни и скорбь готовят человека к великой встрече с Богом. В то же время надо облегчать страдания ближнего, помогать продлить его дни.
– Кто из ваших родственников жив? Бывают ли они в резиденции?– К моей глубокой печали, близких родных не осталось. Есть двоюродная сестра. Она живет в Таллине, имеет свою семью и приезжает нечасто. В последний раз встречались на мое 75-летие. А троюродная сестра волею судьбы оказалась в Австралии. Тоже прилетала повидаться. Мы расстались, когда ей было шесть лет, общих воспоминаний сохранилось совсем мало.
“Луковый суп в Патриаршей резиденции не хуже, чем в Париже” – Что в доме вам особенно дорого?– Безусловно, иконы. Я стараюсь не прилепляться к земным вещам. А иконы имеют для меня не материальную – духовную ценность. Существует такое понятие: намоленная икона. Это совершенно особая субстанция – икона, перед которой молились многие поколения, на которую возлагали надежду, свою веру в предстательство. Иногда меня спрашивают: это дорогая икона? Что тут сказать? Духовное измерение не поддается таким определениям. Мои любимые намоленные иконы – самое сокровенное в доме.
– Пару лет назад один из нас в ливень подвез до вашей резиденции старушку. По дороге она сказала, что работает садовницей Патриарха. Какие цветы вы любите? Возитесь ли иногда с землей? Что выращиваете?
– На территории резиденции есть оранжерея, теплицы. Всегда к столу свежие огурцы, помидоры, всякая зелень. После завершения долгостроя, о котором я говорил, мы наконец привели в порядок сад. Много чудесных роз, других цветов-одногодок. Но самому мне, конечно, не приходится ими заниматься. Хорошо, если походишь вокруг, полюбуешься:
– Что предпочитаете на завтрак? Вам не покажется вопрос бестактным? – Нисколько. Обычно мой завтрак – геркулесовая каша, яичница. Чай, чаще – кофе. – Какие блюда особенно любите?– В 60-е годы я был в Париже, и там, где сейчас Центр Помпиду, находился оптовый рынок, известный читающей публике по роману Эмиля Золя “Чрево Парижа”. В маленьком ресторанчике попробовал фирменное блюдо – луковый суп. И, что называется, полюбил. Где бы потом ни бывал за границей, везде в ресторанах его заказывал, но такого вкусного больше не ел. А потом мне как-то попался журнал “Шаляпин”, и в нем – рецепт галльского супа. Я вырезал для тех, кто у нас готовит. Теперь луковый суп в Патриаршей резиденции не хуже, чем в Париже.
– Здорово. То есть готовят вам вкусно. А кто?– Монахини. Они почти все из Пюхтицкого Свято-Успенского женского монастыря. Я много лет был епископом, архиепископом и митрополитом Таллинским и Эстонским. По традиции монахини из Пюхтицкого монастыря несут послушание в резиденции. Они не какие-то обученные кулинары. Но готовят хорошо. С любовью. И с молитвой.
– Сколько человек работает в резиденции? Кто подбирает персонал, руководит им?– Один, два: (считает про себя) шесть человек. Руководит ими игуменья Филарета, которая свыше 40 лет ведет хозяйство. Она и подбирает домашний персонал.
– Вам уютно в резиденции? – Да, вполне. – Ваши любимцы – многочисленные домашние животные – способствуют этому ощущению теплоты? – И не говорите! У нас ими полон дом. Птицы, кошки, собаки: – Собаки породистые?– Маленькие. Кеша – это мопс. Пушок – пекинес. А какое-то время назад, когда встречался с детьми Беслана, они, вы знаете, подарили мне карликового пуделя. Я сначала растерялся, даже сказал: “Пустят ли меня с ним домой?” Особенно имея в виду гордый, независимый характер Пушка. Но Туся (пудель оказался девочкой) всех покорила своей симпатичной забавной мордашкой.
– Ваше Cвятейшество! Возможно, чтобы фотограф ГАЗЕТЫ сделал несколько снимков в переделкинской резиденции? Насколько вас это обременит? Только ответьте не с присущей вам вежливостью, а абсолютно прямодушно.
– А разве я отвечал на что-то не прямодушно? Пожалуйста, пусть приезжает. No problem (смеется).
