Со времен османского завоевания Болгарская Церковь находилась в юрисдикции Константинопольского Патриархата. В результате политики султана, направленной на централизацию Православной Церкви, болгарская иерархия в XIX веке находилась в полном подчинении Константинопольскому Патриархату. На Болгарские кафедры избирались кандидаты преимущественно греческой национальности, и богослужения совершались в основном на греческом языке. Делая исторический экскурс к истокам возникновения Болгарской Церкви, мы замечаем, что она была не зависима от какой-либо иной церкви и до определенного времени имела свой собственный патриархат, который был признан всей полнотой Православной Церкви. В рассматриваемом промежутке времени положение болгарского народа, некогда имевшего политическую самостоятельность, оставляло желать лучшего.
В результате турецкого и фанариотского (эллинистического) засилья начался процесс Болгарского возрождения, который, по мнению болгарских исследователей, явился борьбой болгарской нации за свое существование в предчувствии полной эллинизации и окончательного тупика в своем развитии [1,117]. Борьбу за возрождение болгарских традиций начал преподобный Паисий Хилендарский. Его труд «Славяно-Болгарская история» открывает новую страницу в истории болгарского национального возрождения. Надежды о. Паисия на подъем болгарской культуры с благочестивыми ее традициями были подхвачены болгарскими патриотами, среди которых наиболее известны Софроний Врачанский и Неофит «Бозвели».
Изначально главные требования болгар сводились к тому, чтобы иметь пастырей своей народности и использовать славянский язык в богослужении. В 1820-е годы болгарами были предприняты попытки замены греческого богослужебного языка на церковно-славянский, но на такие изменения греческое духовенство поначалу реагировало болезненно, считая греческий богослужебный язык единственно правильным. Проблема была в том, «что хотя многие из Болгар и говорят по-гречески, но масса болгарского народа вовсе не понимает греческого языка, почему и справедливы его жалобы» [2]. Таким образом, вопрос о преобразовании церковного устройства явился первым проявлением пробудившейся болгарской народности. Так как разрешение его зависело от Константинопольского Патриарха и тормозилось высшим духовным руководством, то отсюда неминуемо должно было произойти столкновение противоположных политических интересов, но прикрытых духовной маской. В результате и возникает греко-болгарская церковная распря.
Впервые желания болгар были выражены в прошении, поданном ими в 1853 г. чрезвычайному послу князю Меншикову, в котором они требовали разрешения совершать богослужения на своем родном и понятном народу языке, а также оградить их от притеснения греческими епископами. Сотрудник русского посольства в Константинополе В.Теплов замечает: «Болгары не шли дальше и не задавались никакими политическими целями». Константинопольский Патриархат видел в этом угрозу эллинской идее и приписывал желания болгар русскому влиянию, а всякие отношения их с Россией считались как самими греками, так и турками чуть ли не изменой Султану [3]. То, что турецкое правительство было полностью на греческой стороне в этом вопросе, видно из массовых отклонений просьб болгарского народа о введении повсеместного употребления славянского языка в богослужении в болгарских храмах. На тот момент правительство находило для себя выгодным держать греческих архиереев на страже у болгар. По мнению турок, «освободить болгар от духовного ига греков и дать им природное, еще и независимое духовенство, значит снять с них оковы и отпустить на волю»[4].
Что касается политики Русской Церкви в этом вопросе, то она сводилась в большей мере к сохранению statusquoс крайне осторожной реакцией на происходящую распрю и поддержкой на основе формально-канонических доводов Константинопольской Патриархии. Оценка происходящего конфликта давалась с самого начала событий как политическими, так и церковными деятелями. В силу своих позиций авторы по-разному отзывались о так называемом «болгарском вопросе». Причем позиции авторов зачастую были диаметрально противоположные (славянофильская или грекофильская). Даже самые осведомленные из исследователей не могли писать открыто всю правду, так как часть материалов была засекречена (например, И.И. Соколов вообще исключил болгарский вопрос из своей истории Константинопольской Церкви в XIX в.). Обер-прокурор Святейшего Синода граф А.П. Толстой, придерживавшийся грекофильской позиции, видел единство в строгом соблюдении канонического строя. Он считал, что в междоусобную распрю единоверных братьев вовлекаться грешно и опасно; что из этого конфликта греков и болгар может возникнуть угроза для целостности Вселенской Церкви и в поисках прав своей народности болгары могут породить в Церкви новые разделения. И под влиянием сильной страсти изначально маловажные споры могут завершиться неисправимыми бедствиями.
Архимандрит Феофан (Говоров), будучи настоятелем Константинопольской посольской церкви в 1857 г., констатировал, что уже к тому времени болгары были сильно враждебны по отношению к грекам, держа у себя на уме и на языке одну народность.
Он также разделял желание угнетенных в том, чтобы епископы у болгар были болгары, пожалуй, даже один митрополит из болгар на всю Болгарию, только в зависимости от Вселенского патриарха. Князь Богориди (природный болгарин, находившийся на службе у Султана) видел разрешение проблемы в следующем: «Знает грек хорошо болгарский язык с славянским, и достоин, ставь его на болгарскую кафедру. Знает болгарин хорошо греческий язык, и достоин, посылай его в греческую епархию». По мнению архим. Феофана (Говорова), это самая справедливая мысль, но только не находилось того кто бы привел ее в исполнение.
Нельзя сказать, что богослужения на славянском языке совсем не совершались. Присутствие на таких богослужениях было возможно на подворьях Православных Церквей. Например, Иерусалимский патриарх разрешал совершать смешанное богослужение на своем подворье в Адрианополе. По свидетельству А.П.Толстого, в этом городе преобладало греческое население, которое вскоре взбунтовалось против такого, на их взгляд, нововведения. Греки просили, чтобы славянское богослужение было вовсе запрещено. А.П.Толстой не видел систематического гонения церковно-славянского языка т.к. в окрестностях Адрианополя было дозволено славянское богослужение. Болгары надеялись, что славянский язык со временем проникнет в городскую Адрианопольскую церковь, что отчасти и произошло с подворьем Иерусалимского патриархата.
Требования болгар о совершении для них богослужение на родном языке, доходили иной раз до немыслимых и необъяснимых желаний. В депеше к министру иностранных дел А.М.Горчакову А.П.Толстой писал: «Поведение греков, «похитителей церковных ключей», оправдать нельзя, но как оправдать изъявленное болгарами желание заменить оба спорных языка -греческий и церковнославянский — турецким наречием караманлы?». Наречие караманлы — турецкая речь, записанная греческими буквами, которая практиковалась у греков юго-восточной части Малой Азии. Тут заметна уже слепая страсть, в которой фигурирует уже не столько сама цель, сколько победа над греками.[5]. Болгары просили разрешения на употребление славянского языка в большинстве церквей, в противном случае предпочитали слышать богослужение на языке равно чуждом обеим сторонам, т.е. на наречии караманлы. В этом отчетливо виден характер распри, которая приобрела к тому времени уже политический оттенок. Причем у обеих сторон голос рассудка заглушался страстями, увлекающими несогласных к самым печальным крайностям.
В 1858 г. конфликт между греками и болгарами приобрел национальный характер, и настроенность болгар на отделение от Константинопольского патриархата уже достаточно набрала оборотов. Если раньше патриарх делал замечания архиереям за то, что они или сами совершали (как например это делал тайно Адрианопольский митрополит), или дозволяют совершать богослужения на славянском языке, то к 1859 г. было уже составлено Синодальное постановление, разрешающее употребление славянского языка на левых клиросах.
Русский посланник в Константинополе А.Лобанов в депеше к министру иностранных дел А.М. Горчакову описал поведение прихожан одного из храмов города Филиппополя. «В 1859 г. было получено предписание Патриарха и Синода читать в церквах Успения и Св. Димитрия на одном клиросе по-гречески, а на другом по-славянски, или служить в тех же церквах попеременно одну неделю по-гречески, а другую по-славянски. Первой, где было зачитано Синодальное предписание, стала церковь Успения, в которую собралось множество народа из разных приходов в надежде проведения службы на славянском языке. На богослужение пришли также прихожане-греки. Служба проводилась на Греческом языке в присутствии Епископа Эрифронскаго, посланного Митрополитом для наблюдения за порядком. По окончании Евангелия проповедник начал читать Патриаршую и Синодальную грамоту, во время чтения которой Греки подняли шум, смех и свист, и начали драку, которая продолжалась с четверть часа. Главными зачинщиками ссоры были не столько Греки, из туземных жителей, сколько Греческие подданные и Ионийцы» [6].
На почве таких противостояний делается очевиднее политическая сторона вопроса. Болгары, наряду с требованиями чисто церковного свойства, начинали задаваться вопросами отделения от Константинопольского Патриархата. Следующий период 1860-х годов ярко показывает, что из ранее нерешенных споров последовал ряд событий, ставший причиной многих потрясений и окончательного разрыва с патриархом.
Исследователи греко-болгарского вопроса, в частности В. Теплов, видели эту проблему разрешимой на ранней стадии. Виновником дальнейшего развития распри на политической почве считали Вселенский Патриархат, который малыми уступками в нужное время смог бы предотвратить все произошедшие последствия [7.35]. А своевременное приведение в действие вышеупомянутого Синодального постановления о введении богослужения на славянском языке, пусть даже на левых клиросах, исправило бы положение там, где преобладало славяноязычное население.
// Доклад магистранта III курса церковно-исторического отделения Санкт-Петербургской духовной академии Александра Колесова на II Свято-Лазаревских чтениях, г. Москва, 27 апреля 2012 г.
