– Отец Василий, приближается 50-летний юбилей архипастырского служения правящего архиерея Санкт-Петербургской митрополии митрополита Владимира. Скажите, Вам приходилось иметь с владыкой непосредственные отношения? Какими они были?
– Дело в том, что я с владыкой познакомился, когда он был еще священником и студентом нашей духовной академии. Я как раз окончил духовную академию, был оставлен в ней профессорским стипендиатом, преподавая историю славянских Церквей. В это время владыка еще учился в академии, и мы жили рядом, наши спальни были смежные, поэтому мы часто встречались.
Мне запомнился владыка тем, что он дружил с диаконом Николаем Кутеповым, который впоследствии стал митрополитом Нижегородским и Арзамасским. Мы видели, насколько их дружба была трогательной, все восхищались, что такая тесная связь. Они всегда были неразлучными друзьями. Кроме того, во время студенчества владыка служил в Крестовом храме у митрополита Григория (Чукова). Сейчас этого храма нет, но в свое время туда митрополит приглашал студентов в сане, которые служили там, и студентов, которые пели, читали, помогали в алтаре, пономарили. Таким образом мы часто встречались, у нас были самые теплые отношения.
– В течение трех лет – с 1959 по 1962 годы – Вы вели преподавательскую деятельность рука об руку с будущим архипастырем. Расскажите об этом времени.
– Владыка стал преподавателем Ветхого Завета. Преподавал недолго, три года, но этого достаточно для того, чтобы он обошел курс своего предмета. Ветхий Завет он любил, считал его своим удовольствием. Учащиеся с радостью слушали, внимали, воспринимали предмет надлежащим образом. Об этом свидетельствовали их хорошие оценки, полученные за ответы на экзамене.
Затем нужно сказать, что, когда Владыка был призван на другие служения Церкви, мы на долгое время расстались.
Однако мне вспоминается один момент, когда он был уже епископом.
Наша Русская Церковь вела многосторонние собеседования, и однажды мы вместе участвовали на одном собеседовании с Епископальной Церковью Америки, которое проходило в Штатах. Делегацию возглавлял митрополит Одесский Сергий, а владыка Владимир, являясь уже епископом, был членом и помогал владыке Сергию в осуществлении этого собеседования. Мы там встречались, читали соответствующие доклады. Встречи проходили на разных уровнях, с епископами и с пресвитершами в том числе, потому что в Епископальной Церкви на то время был такой сан.
Помнится одна из частных бесед. Владыка спросил пресвитершу, если одной из них предложат стать епископом, она согласится? «А почему бы и нет?» — ответила женщина.
– Какие черты характера отличают правящего архиерея?
– Владыка всегда отличался общительностью, до сих пор это свойство сохраняется. Он находит нужные слова, чтобы вести диалог с любым человеком. Это свойство проявилось и на тех собеседованиях. Общительность, открытость, доступность способствовали, чтоб сложились хорошие отношения с собеседниками.
– Как в дальнейшем складывались ваши отношения?
– Мы встречались на различных собеседованиях, которые организовывал Отдел внешних церковных связей, потому что этот отдел вел очень много диалогов, подобных тому, о котором я упомянул, и в то же время проводил богословские разноуровневые конференции, которые проходили и в Москве.
Владыка Владимир был назначен на нашу кафедру в декабре 1995 году. Вы знаете, что 2 ноября того года скончался владыка Иоанн (Снычев). Когда к нам пришел владыка Владимир, я был ректором. Помню, что он был далеко, мне дали его телефон, и я ему позвонил 30 декабря, поздравил с хиротонией и с поставлением на нашу кафедру.
Мне вспоминается его первый приезд. Торжественная встреча на Московском вокзале. Встречали мэр Петербурга Анатолий Собчак и другие представители властных структур. И вот что запомнилось: владыка на первой встрече сказал, что необходимо Казанский собор возвратить Церкви и сделать его кафедральным. В скором времени это осуществилось. В этом отношении владыка – человек не только слова, но и дела. Он энергично добивался, чтобы этот собор стал кафедральным. Благодаря молитвам и проведенным действиям Казанский собор из антирелигиозного музея вновь получил свое первоначальное предназначение.
– Какие основные успехи в 50-летней архипастырской деятельности митрополита Вы могли бы выделить?
– За это время открылись многие монастыри и храмы, увеличилось количество священнослужителей.
Я вспоминаю, еще при митрополите Григории, которым я был рукоположен во диакона и во священника, в Санкт-Петербурге было всего 15 храмов и духовенства соответственно немного. А теперь не счесть, сколько духовенства, сколько приходов открылось, и продолжают открываться новые. Открылось много обителей, памятных и обычных часовен, в которых совершаются богослужения.
Владыка благословляет строительство храмов, благодаря именно его содействию это осуществляется.
Деятельность владыки на посту митрополита Санкт-Петербургской епархии увенчалась многими успехами. Он действительно находил подход к людям, имел общение с власть имущими. Благодаря именно такому взаимодействию удалось отремонтировать епархиальное управление, а сейчас Александро-Невская лавра обновляется. Все это благодаря тому, что владыка и как митрополит, и как настоятель лавры является деятельным человеком, который может привлечь людей, побудить к делам на благо Церкви. Он отличается характерными свойствами, которые поспособствовали восстановлению Церкви.
– Отец Василий, у Вас с владыкой Владимиром разница в возрасте совсем небольшая – один месяц. XX век был наполнен войнами и гонениями на Церковь. Как Вы думаете, кому было легче было это пережить – монаху или семейному священнику?
– Я думаю, всем трудно было в это время. Я в то время монахом не был, да и семейным человеком тоже. Когда война началась, мне было двенадцать лет, и поэтому меня, как человека юного, это не особо коснулось. Но я помню, как жили мои родители, как трудно им приходилось, как люди рыли противотанковые рвы, которые оказались не нужны, потому что враг подошел с другой стороны, помню, как многие эвакуировались: кто имел лошадь — на лошади, брал телегу и на нее клал весь скарб свой, кто имел возможность — на машинах уезжали, но таких было немного, а кто-то тачку брал и на ней увозил свое имущество.
Послевоенное время тоже очень трудное было. Когда немцы отступали, они оставили не только много техники, но и много снарядов, мин и прочих подобных вещей. Мы, мальчишки, подбирали это и жгли костры, чтобы поглядеть, как боеприпасы взрываться будут. Многие здесь тяжелые увечья получили, такая детская шалость приводила к многим страданиям. Пенициллина не было тогда. Кому-то пальцы отрывало, другие подобные ранения случались, но из-за недостатка медикаментов эти случаи часто трагически заканчивались.
Про монахов не могу ничего сказать: там, где я жил во время войны, монахов не было, был только священник, которому я помогал. При оккупации немцы разрешили открыть храм, который в свое время был превращен в кинотеатр. Я там пономарил. Приходилось трудиться, чтобы помогать семье, зарабатывать. Трудности были, и пережили мы их благодаря помощи Божьей, Бог миловал.
После войны мне, несовершеннолетнему, тоже приходилость трудиться на восстановлении народного хозяйства. Я работал на МТС, в столярном цехе на строгальном станке, на других станках столярного цеха. Нужно сказать, что в то время, когда нас освободили – в марте 1944 года, все работали с большим энтузиазмом, надеялись на скорое возвращение жизни в мирное русло.
Что касается гонений, они имели место быть. Когда я учился в Одесской семинарии, приходилось являться в военкомат или в паспортный стол, там на нас свысока смотрели, даже с презрением, считали, что мы люди второго сорта, лишенцы без гражданских прав. Вот такое пренебрежительное отношение к нам было, несмотря на то что во время войны благодаря выступлению патриарха Сергия, его призыву к борьбе с оккупантами, было разрешено открыть семинарии. В послевоенное время это доброе отношение постепенно сходило на нет.
Тем не менее разрешали учиться, даже в армию не призывали, давали отсрочку на время обучения. Потом я и в академию поступил, препятствий особых не чинили. Хрущевское время очень тяжелое было, мы на себе тяжесть этого времени испытали. Были разрушены многие храмы, некоторые семинарии были закрыты, несмотря на большое количество учащихся в них.
Это было тяжелое время и для нашей духовной академии, которая тоже должна была быть закрыта, но благодаря владыке Никодиму (Ротову) выстояла. У нас в академическом храме служилось две литургии – поздняя для студентов, а ранняя для мирян, так нам запретили две литургии служить. Не пускали верующих к академии, на Пасху при входе в парк кордоны стояли, и не пускали никого.
Это было время тяжкого гнета, хотя прямого гонения и не было, но тяжесть этого гнета ощущалась. Многие из тех, кто заканчивал семинарию и даже академию, не могли получить место, потому что было распоряжение власть имущих не допускать поставление подготовленных кадров. Подходили к владыке Никодиму, а он говорил «не разрешают», и не рукополагал, потому что прежде надо было получить согласие уполномоченного на регистрацию новопоставленного священника на приходе. А как его рукополагать, если этого согласия нет, и регистрацию новорукоположенному не дадут? А без регистрации служить на приходе было нельзя. Вот такие трудные времена. Хрущевская «оттепель» оказалась для Церкви студеной зимой.
Владыка Владимир испытал на себе все эти перипетии, связанные с давлением власти на Церковь, на священнослужителей. Ему приходилось во многих местах служить – и за границей, и в России. Я представляю земной шар, и если на нем линиями соединить все места служения владыки Владимира, его загранкомандировок, то вся эта карта будет испещрена этими линиями вдоль и поперек.
Интервью с первым проректором СПбПДА, заслуженным профессором протоиереем Василием Стойковым, посвященное юбилейной дате – 50-летию служения в архиерейском сане митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира.
