Во вторник, 8 ноября, остановилось сердце архимандрита Виктора (Мамонтова), жизнь которого в последние 30 лет была связана с храмом святой Евфросинии Полоцкой в латвийском местечке Карсава.
Радость общения с ним, общения, дававшего отчетливо почувствовать опыт жизни в присутствии Бога — из самых глубоких переживаний в моей жизни. Это чувствовали многие, и Карсава была своего рода центром мира — у мира много центров, больше, чем кажется на первый взгляд. Туда ехали действительно со всего мира — в маленьком деревенском храме часто можно было встретить гостей из Москвы или Парижа, Нью-Йорка или Иерусалима, православных и не только, верующих и ищущих.
Обычную в нашей церкви и понятную в трудных человеческих ситуациях тягу к старцу, стремление препоручить свою жизнь в надежные руки, отец Виктор нежно и тактично перенаправлял от себя наверх. Он вообще старался занимать как можно меньше места — в его книгах и докладах цитат едва ли не больше, чем авторского текста; отец Виктор считал публикации и выступления способом дать прозвучать голосам других. Я тоже пару раз пытался «повеситься» на нем, задавал ему настойчивые вопросы о том, что мне делать в трудных ситуациях, какой путь выбрать в жизни — он уводил разговор в сторону и читал мне Цветаеву с Мандельштамом (он был литературоведом по образованию). А после звал на службу.
Однажды я приехал в Карсаву за советом, бросив в Москве дела и семью. Я считал, что у меня «едет крыша», и мне остро необходимы молитва и уединение, — книжным юношам время от времени такое мерещится. Обстоятельного разговора наедине не получилось — у отца Виктора были службы, дела, он куда-то уезжал. Но, узнав в чем проблема, он поселил меня в приходском доме, в комнате, где уже жил такой же паломник: «Вам хорошо будет пообщаться». Как выяснилось, у моего соседа были настоящие, не выдуманные проблемы с «крышей», и он регулярно приезжал в Карсаву ставить ее на место. Эта неделя в Карсаве научила меня меньше носиться с собой и не забивать голову фантазиями.
Чтение Цветаевой и Мандельштама — вовсе не случайный эпизод. Отец Виктор, не знаю как точнее это назвать, весь принадлежал поэтической стихии. По каким-то причинам интенсивность присутствия Бога в его жизни выражалась именно таким образом. Он мог позвать после службы любоваться вместе на восход или закат солнца, мог проповедовать о красоте цветка или полета птицы. Так, наверное, мог бы выглядеть король эльфов — присутствие поэзии и красоты как почти вещественных стихий, одухотворение быта и природы — это чувствовалось в нем и вокруг него очень сильно.
Красив и поэтичен был его путь и люди, его окружавшие. В Москве, где в конце 60-х и начале 70-х он учился в аспирантуре Педагогического института, а потом преподавал, он был дружен с кругом Анастасии Цветаевой, сестры поэта, которая стала его его крестной. Среди друзей о Виктора той поры — польская певица Анна Герман, о которой он написал трогательные воспоминания. Связь с московской общинкой отец Виктор сохранял и после его отъезда в Латвию. Духовной жизни он учился тоже у удивительно красивых людей — схиархимандрита Космы (Смирнова), архимандрита Тавриона (Батозского) и архимандрита Серафима (Тяпочкина) — им посвящена его книга «Сердце пустыни».
Теплые отношения связывали отца Виктора с архимандритом Зиноном (Теодором), одним из самых чутких современных иконописцев. Их общение — и сослужение — были очень красивы даже просто с визуальной точки зрения. Наблюдать общение отца Виктора с Сергеем Аверинцевым — вполне эльфийское даже в эпистолярной форме — было не меньшим удовольствием. Когда стало известно, что в Карсаву собирается приехать Ольга Седакова, мне очень захотелось именно увидеть их общение.
Стихия красоты очень чувствовалась и в карсавском храме, после службы там играли музыканты и читали стихи.
Все эти красоты могут навести на мысль о Свято-Евфросиниевском храме как чем-то вроде православной Касталии — прибежище интеллигенции. Это не так, в Карсаву тянулись самые разные люди, хотя музыкантов, поэтов и художников среди них всегда было немало. В жизни и слове отца Виктора, при всем их изяществе, совсем не было вычурности, а были простота и детскость — он очень любил общаться с детьми и чувствовал себя с ними, кажется, комфортнее, чем с взрослыми.
Эти красота и изящество не были вычурными, потому что были следствием жизни в присутствии Божием. Об этом напоминало постоянно сопровождавшее его ощущение тишины и тайны, таинстводействия. Восприятие жизни как таинства нашло отражение и в его книгах, которые совсем не для красного словца называются «Таинство детства» и «Таинство жизни». Его проповеди — тихие и произносившиеся часто с полузакрытыми глазами — были сродни медитации, они тоже вели не к нему а через него, дальше. Он любил тишину, безмолвную молитву и бесконечно уважал тишину в другом. Ведь чтобы услышать и Бога, и ближнего, необходим опыт тишины. Последние годы отца Виктора, проведенные в тишине — тоже тайна, непостижимое свидетельство жизни в присутствии Божием.
Отпевание отца Виктора Мамонтова в Карсаве пройдет в субботу, после литургии, в 11 часов. В Москве панихида по отцу Виктору будет отслужена также субботу в храме Успения Богородицы в Газетном переулке, после литургии в 11:15.
Николай Эппле
